Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945 - Вильгельм Липпих

Доехав до Восточного Берлина, моя мать и Маргарита, а также две моих старших сестры поодиночке сели в метро, которое все еще соединяло находившийся в руках коммунистов Восточный Берлин с западной его частью, которую контролировали союзники. Они вновь обнялись в Шпандау, в Западном Берлине. Теперь они были свободны, и им ничего не угрожало, хотя у них и не было денег на билет до Западной Германии.

Наконец, примерно спустя месяц, на деньги, которые я прислал им из Канады, они купили авиабилеты до Ганновера. Когда в мае они поездом прибыли из Ганновера в Люнебург, отец уже ждал их на платформе. Впервые за четыре с половиной года он обнял свою жену и дочерей.

Узнав, что мои родственники бежали, восточногерманские власти тотчас забрали нашу семейную ферму в Пюггене себе. Вскоре они разрушили все постройки, за исключением самой старой части, где когда-то жили мои дед и бабка.

Судьба нашей фермы и нашего дома трагична, однако тогда для нас куда важнее было то, что моим близким удалось вырваться из цепких лап коммунистического режима. Неудивительно, что их переполняла радость. Хотя моя семья никогда не рассчитывала получить назад конфискованную восточногерманскими властями собственность, после воссоединения Германии в 1990 году три мои сестры выиграли судебный иск и восстановили право собственности на нашу ферму.

В 1989 году, когда по всей Европе прокатилась волна демократических революций, вся наша семья пришла в восторг, узнав, что границы, делившей Германию на две части, больше нет, но больше всех радовался Отто. Он и его семья, наконец, получили возможность жить в свободном обществе. Мой брат впервые смог навестить родных, которых не видел несколько десятков лет. К сожалению, к этому времени многих наших родственников уже не было в живых. Как и для многих других немцев, самым печальным были не столько тяготы военных лет, сколько поражение в войне и тот факт, что страна на протяжении нескольких десятилетий оказалась расколота на две части.

Июль 1956 года — декабрь 1982 года

К середине пятидесятых годов мы с Аннелизой настолько привыкли к нашей жизни в Северной Америке, что решили не возвращаться в Германию. С другой стороны, нам хотелось переехать в Соединенные Штаты, как то планировалось изначально.

В американском консульстве на канадской стороне Ниагарского водопада я подал прошение о выдаче мне визы, которая позволила бы нам поселиться в США всей семьей на правах легальных эмигрантов. Наверняка мне сыграло на руку то, что я был немец и инженер. Менее чем через три месяца я получил нужную мне визу.

Вскоре после этого, летом 1956 года, я уволился с работы и один на машине уехал в Кливленд, штат Огайо. С моим послужным списком я быстро, уже в первую неделю, получил сразу пять предложений работы от строительных компаний и сталелитейного завода.

Практически все эти предложения заинтересовали меня, однако я остановил свой выбор на должности инженера-электрика в крупной промышленной компании, которая предложила удвоить мне жалованье. Мы быстро втянулись в американскую жизнь — на машине объехали весь северный Огайо, осматривая по выходным местные достопримечательности. Примерно через год, 22 октября 1957 года, у нас родился сын Норманн Ральф. Позднее мы с женой шутили, что наши дети могут основать собственную Организацию Объединенных Наций, представляющую Германию, Канаду и США.

В конце 1958 года я перешел от своего первого американского работодателя к новому, в другую местную фирму. В возрасте 38 лет я стал главным инженером-электриком в сталелитейной компании «Джонс и Лафлин». Работая с двумя конверторными печами, каждая мощностью в 200 тонн, я приложил все свои знания и профессиональный опыт для повышения их эффективности, то есть уменьшения времени и энергозатрат на количество произведенной стали. Сегодня печи этого типа производят примерно половину выпускаемой в США стали, но в пятидесятые годы это была поистине передовая технология.

В последующее десятилетие мы примерно раз в год брали с собой детей в Германию. Мои родители обожали внуков, правда, моя привыкшая к строгой одежде мать порой находила наряды Марион «чересчур кричащими». И хотя мы скучали по нашим родным, скучали по Германии, мы ни разу не пожалели о том, что перебрались за океан.

Мы с женой всегда стремились сочетать наше немецкое происхождение с американским образом жизни. Между собой мы говорили по-немецки, но с детьми старались общаться по-английски. Мы свято придерживались таких немецких ценностей, как трудолюбие и пунктуальность, и поэтому наверняка были со своими детьми гораздо строже, чем это принято у американцев. Чтобы научить детей ответственности, мы распределили между ними домашние обязанности. Дети твердо знали: если я сказал, что им нужно быть дома к пяти часам, это означало именно к пяти, и ни минутой позже. Они также научились ценить время, которое мы проводили вместе, всей семьей.

Когда я рос на ферме в Пюггене, воскресенье было у нас днем семьи. В Америке мы с Аннелизой также пытались придерживаться этого правила. Утром мы шли в церковь, а затем по очереди готовили воскресный обед, как правило, какое-нибудь традиционное немецкое блюдо. Вздремнув часок после обеда, мы усаживали детей в машину и катались по местному парку, чтобы осмотреть местные достопримечательности. Иногда мы на весь день уезжали на берег озера Эри на пикник.

По возвращении домой мы обычно ужинали — традиционный немецкий ужин, на который подаются легкие бутерброды. Как и большинство американских семей, после ужина мы усаживались перед телевизором и смотрели вечерние телепередачи. Вероятно, то, что мы чувствовали себя оторванными от наших родных и близких, духовно скрепило нашу семью еще сильнее.

Дважды в год в Кливленде устраивался праздник в честь немецких традиций — в эти дни в кафе подавались немецкие блюда, звучала немецкая музыка, люди исполняли на улицах немецкие танцы. Мы с Аннелизой обожали танцевать и частенько вспоминали нашу первую встречу, когда мы познакомились с ней на танцах в Люнебурге.

Примерно в это же самое время я попал в больницу — у меня возникли проблемы со здоровьем. Давало о себе знать старое военное ранение в спину. Когда я лежал на растяжке, на другую кровать в палате положили мужчину со сломанной бедренной костью. Позднее вечером первого дня мой сосед попросил у меня закурить. Когда я сказал ему, что не могу даже пошевелиться, он попытался встать с кровати, чтобы достать сигареты из ящика прикроватной тумбочки. Поскольку у него было сломано бедро, он тотчас упал на пол и не смог встать. Я кнопкой вызвал сестер, и они сообща вновь положили его на кровать.