Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках - Петр Стефанович

В настоящее время может считаться общепризнанным, что оригинал всех трёх договоров существовал на греческом языке и тот славянский текст, который мы видим в ПВЛ, является переводом с греческого. Об этом свидетельствуют многочисленные «грецизмы» в лексике и в синтаксисе. Относительно недавно Я. Малингуди, опираясь на сохранившиеся тексты договоров Византии с другими государствами (прежде всего, Венецией XII в.), предприняла попытку обратного перевода целых кусков текста на греческий язык[757].

Однако, до сих пор непрояснённым остаётся вопрос, когда были выполнены переводы, сохранившиеся в летописи. Упоминание в договорах двух «харатей», на которых они писались, некоторые общие соображения и выводы наиболее серьёзной лингвистической работы, посвященной их языку[758], склоняют к тому, что славянский вариант договоров составлялся сразу в момент их заключения или, по крайней мере, восходит к X в. Высказывались мнения, что переводы были сделаны позже на Руси – возможно, в XI в. и даже непосредственно перед включением их в ПВЛ в начале XII в.[759] Но с этой точкой зрения трудно согласовать сильные церковнославянские черты (при отсутствии очевидных «русизмов») в текстах договоров, различия в языке и стилистике, а также явные неловкости перевода, появление которых трудно ожидать при переводе всех документов за один раз и в то время, когда при дворе киевского князя (из чьей канцелярии, очевидно, договоры попали в летопись) работала сильная переводческая школа.

Нельзя считать решённым и вопрос о достоверности того текста, который в ПВЛ изложен в статье 6415 (907) г. в виде отдельного соглашения руси и греков (ещё одного – получается, четвёртого по счёту). А. А. Шахматов убедительно продемонстрировал, что в основе этой статьи лежит летописный рассказ о походе Олега на Византию, читающийся в Н1Лм (=НС), но переделанный составителем ПВЛ в соответствии с его хронологическими выкладками и историческими представлениями. Серьёзными доводами он обосновал тезис, что составитель ПВЛ сам составил текст соглашения руси и греков, то есть произвёл искусственную реконструкцию, используя в качестве источников НС и договор 911 г., а может быть, и договор 944 г.[760] М. Д. Присёлков высказал предположение, что к реконструкции «договора 907 г.» летописца подтолкнул попавший в его руки отдельный лист, оторванный от списка договора 911 г.[761] К этой точке зрения присоединяется А. А. Горский[762].

Есть, впрочем, мнение, что у летописца всё же были какие-то данные о соглашении руси и греков в 907 г. Так, Я. Малингуди считает, что в 907 г. имел место первый этап договорного процесса (подтверждение под присягой некоего мирного соглашения общего характера), который завершился официальным заключением договора в 911 г. По её мнению, тексты договоров попали в руки летописца в виде выписки из копийной книги византийской императорской канцелярии. А в такого рода копийных сборниках тексты документов могли сопровождаться историческими справками-«нотициями», сообщавшими об обстоятельствах возникновения этих документов. Из такой «нотиции» летописец и узнал о предварительном мире, заключённом в 907 г.[763].

Вне зависимости от решения проблемы «договора 907 г.» не могут подлежать сомнению выводы Шахматова, обоснованные сравнительным анализом текстов списков ПВЛ, Н1Лм и других летописей, что, во-первых, в изложение соглашения в статье 6415 г. составитель ПВЛ включил отдельные фразы летописного рассказа НС о походе Олега и что, во-вторых, он снабдил своими комментариями тексты всех договоров по поводу того, как и при каких обстоятельствах договоры были заключены. Современные исследователи согласны в том, что в любом случае нельзя рассматривать летописные «обрамления» договоров как свидетельства эпохи, когда они заключались, и эти комментарии-«обрамления» «отображают представления книжников начала XII в…., основанные на имевшихся у них источниках– текстах собственно договоров и Начального свода»[764].

Обращаясь к договорам 911, 944 и 971 гг. и оставляя в стороне «договор 907 г.» и летописный контекст, видим, что во всех случаях для описания людей со стороны руси, вступающей в официальные договорные отношения с Византией, используются слова «князья» и «бо(л)яре», которые, очевидно, указывают на некую социальную верхушку[765].

В первой фразе договора 911 г. перечисляются лица, заключающие договор со стороны руси. «Мы от рода рускаго» начинается фраза, затем перечисляются 15 имён, и фраза продолжается: «иже послани от Олга великаго князя рускаго и от всех, иже суть под рукою его свѣтлыхъ [и великих кн(я)зь и ег(о) великих] бояръ…» Далее в преамбуле договора об Олеге сказано «наша светлость», о подчинённых ему – «наши князья» (по ИпатЛ) или «наши великие князья» (по РадзЛ) и все, «иже суть подъ рукою его сущих руси». И далее в первой из «глав» договора ещё: «от сущих под рукою наших князь свѣтлыхъ», «къ княземъ же свѣтлымъ нашим рускымъ и къ всѣмъ, иже суть под рукою свѣтлаго князя нашего»[766].

В преамбуле договора 944 г. тоже перечисляются те люди, которые представляют сторону руси, но список их здесь выглядит совсем иначе и, главное, значительно пространнее. Первая фраза выглядит похоже, но всё-таки иначе: «мы от рода рускаго съли и гостье», то есть: мы, послы и купцы от «рода руского»[767]. Далее сразу начинается перечисление, и первым назван Ивор, посол князя Игоря: «Иворъ солъ Игоревъ, великаго князя рускаго». Затем следуют слова «и объчии сли», то есть «общие послы», и начинается перечисление имён. Сначала указаны 24 имени по форме «такой-то [посол] такого-то» – например, «Вуефастъ Святославль, сын[а] Игорев[а]», то есть «Вуефаст [посол] Святослава, сына Игоря». При этом во всех списках договора есть одна лакуна: пропущено имя пославшего при после по имени «Сфирка» (21-й посол в списке). В том, что здесь именно случайный механический пропуск, согласны как будто все исследователи. После перечисления 24 послов сказано: «купець», то есть «купцов», и приведены ещё от 25 до 29 имён (в зависимости от того, как понимать и/ или реконструировать текст). Весь список «слов» и «гостей/ купцов» заключает обобщающая фраза: «послании от Игоря, великого князя рускаго, и от всякоя княжья и от всѣхъ людии Руския земля».

Далее в тексте следует статья с сообщением о клятвенном подтверждении договора. Начинается она со слов: «И великии князь нашь Игорь [и князи – по РадзЛ, МосАкЛ] и боляре его и людье вси рустии послаша ны къ Роману и Костянтину и къ Стефану, къ великимъ ц(еса)р(е)мъ гречьскимъ створити любовь съ самѣми ц(еса)ри, со всѣмь болярьствомъ и со всеми людьми гречьскими…»

В первом содержательном постановлении договора говорится о новой практике удостоверения полномочий послов и гостей (купцов), приходящих в Константинополь из Руси. Начинается оно так: «А великии князь рускии и боляре его да посылають въ греки къ великимъ ц(еса)р(е)мъ гречьскимъ корабли, елико хотять, со слы и с гостьми…» Далее сообщается, что ранее «ношаху сли печати злати, а гостье сребрени», «ныне же, – продолжается текст, – увѣдѣлъ есть князь нашь[768] посылати грамоту ко ц(еса)р(с) – тву нашему: иже посылаеми бывають от нихъ [поели] и гостье, да принос[я]ть грамоту, пишюче сице, яко послахъ корабль селько, и от тѣхъ да увѣмы [и] мы, оже съ миромь приход[я]ть». Таким образом, если ранее послы и гости, посланные «великим князем руским» и «его боярами», предъявляли некие золотые или серебряные «печати», то теперь устанавливается, чтобы их обеспечивали грамотами с сообщением «(я) послал кораблей столько-то». «Аще ли безъ грамоты придуть», – говорится далее, – то таких греки имеют право задерживать и даже казнить, «аще ли руку не дадять и противятся».

Далее в договоре об Игоре несколько раз сказано как о «князе руском», а в заключительной части он определяется как «великий князь» или «великий князь руский». Здесь же в конце договора сообщается о клятве руси, и о руси в двух случаях сказано с противопоставлением князей и людей: «от страны нашея ли князь, ли инъ кто» и «кто от князь или от людии руских», а в одном случае с упоминанием бояр: «от Игоря и от всехъ боляръ и от всех людии от страны руския».

Наконец, в договоре 971 г., который представляет собой, по сути дела, клятвенное обязательство Святослава прекратить военные действия против Византии, сторона руси представлена Святославом сначала так: «и иже суть подо мною русь, боляре и прочий», а затем так: «якоже кляхъся ко ц(еса)р(е)мъ гречьскимъ и со мною боляре ирусь вся». Не упоминаются никакие представители «князя руского», поскольку документ составлен от его собственного имени, но в самом начале, вместе с датировкой, отмечается, что договор заключён «при С(вя)тославѣ велицѣмь князи рустѣмь и при Свѣналдѣ»[769]. Из ПВЛ следует как будто, что этот Свеналд был тем самым воеводой отца Святослава Игоря, а затем и сына Святослава Ярополка, который в древнейших летописных списках фигурирует под именами Свѣнел(ь)дъ/Свѣндел(ь)дъ/Свѣнгельдъ/Свинтелдъ. Впрочем, в тождестве Свенальда договора и летописного персонажа есть серьёзные основания сомневаться. Вопрос этот настолько сложный и запутанный, что автор недавней работы, приведя обзор соответствующей литературы, отнёс его «к разряду неразрешимых»[770].