Не трогай кошку - Мэри Стюарт

Близнецы, раньше собиравшиеся вернуться к верхнему шлюзу, оставили его в прежнем положении. Роб рванул ворот, тот повернулся, гладко, как по маслу, и тяжелые ворота начали медленно закрываться, пока с громким чмоканьем и шумом их створки не встретились и не сжались, сдерживая напор прибывающей воды. Роб закрепил их, потом сдернул колесо ворота с вала, взял горящий фонарь, который до того установил на воротах, и поспешил назад.

Дорожка вдоль рва была еще сырой, но уровень воды быстро понижался. Основная масса воды уходила через сломанный нижний шлюз и проломы в южном берегу рва. Чавкая по скользкой и вязкой грязи мимо Восточного моста, Роб остановился, чтобы бросить колесо ворота на корни ближайшего лимонного дерева, потом выключил фонарь и осторожно направился по дорожке к водосливу.

Здесь вода по-прежнему прибывала, вытекая из размытого края рва. В некоторых местах поток бежал с устрашающей силой, неся с собой сучья, камни и обломки бревен. Из-за несущихся по небу туч вынырнула луна, осветив лебедей, расправивших крылья, как паруса, и шестерых лебедят «на палубе». Лебеди с достоинством плыли по течению, а сверху жаловались взлетевшие в ночное небо грачи. На ферме лаяла собака, но там не виднелось ни огонька, как и в окнах у викария.

Роб шел к лабиринту. Под буками была черная тьма, и он двигался осторожно, напрягая зрение, опасаясь каждой тени, которая могла оказаться человеком. Но за стволами буков и островками кустов двигались лишь плывущие по течению деревянные обломки да качались верхушки живой изгороди в лабиринте. Павильон стоял неподвижно, и вода поднялась не выше порога.

Роб остановился в темноте и глубоко вздохнул, прислонившись к стволу бука. Фонарь он держал в руке.

– Все в порядке, любимая?

– Да, – ответила я.

И в этот момент, перекрывая шум ветра и наводнения, снова послышался треск, а за ним крик. Звуки доносились от нижнего шлюза.

Роб бросился вперед. Вода была ему почти по пояс. Он проломился сквозь кусты и, спотыкаясь и скользя, побежал к шлюзу. Ворота шлюза были сломаны, и вода текла через них белым потоком, но берега были хорошо укреплены камнем и остались невредимы.

Сверху, где раньше в водослив впадала водяная лестница каскада, теперь устремился шумящий ровный поток.

И тут Роб увидел Джеймса. Тот стоял на коленях в стремительном потоке, одной рукой подпирая то, что осталось от разрушенных ворот, а в другой держа топор.

– Эшли! – взорвалось в моей голове предупреждение, и я увидела, как Роб тут же остановился.

Теперь я ясно видела обоих. Джеймс держал наготове топор, и мокрая кожа его куртки блестела, как шкура выдры. У Роба в руках был только фонарь. По скользким ступеням каскада Роб стал карабкаться наверх, но мой троюродный брат не сделал попытки напасть. Он склонился над грудой бревен и досок, раньше подпиравших шлюз снизу. Держась левой рукой, правой Джеймс изо всех сил стал рубить брус, который, загородив канал, удерживал массу обломков.

Роб что-то крикнул, сунул фонарь в карман, бросился к краю канала и упал на колени. Он увидел, что было под брусом. И я тоже.

Эмори был еще жив. Его голова и руки высовывались из бегущей воды, он судорожно вцепился в крепкие камни, укрепляющие берег, но плечи были придавлены брусом, и тело наполовину скрывалось в кровле спутанных водорослей и сучьев. Упав ничком, Роб протянул руку к запястьям Эмори.

Джеймс, скорее всего, не видел его у себя за спиной и не слышал его крика, но когда Роб протянул руку Эмори, он оглянулся, отпустил брус, который рубил, и встал на ноги с топором в руке.

Ни Роб, ни я никогда не узнаем, что он собирался сделать. Джеймс что-то вопил, размахивая топором.

Потом он поскользнулся на мокрой траве, потерял равновесие и упал на брус, выронив топор.

Мгновение Джеймс цеплялся за берег, вытянувшись поперек тела брата, потом вода подхватила его, и он скрылся за стволами плывущих деревьев.

В тот же момент брус, видимо, освобожденный падением Джеймса, треснул еще раз, а потом перевернулся и уплыл.

Руки Эмори оторвало от камней и от Роба, и Роб вдруг остался у шлюза один, и только вода ревела у его ног да в небе плыла луна, высокая и белая, освещая воду, бегущую там, где раньше был уютный сад.

ЭШЛИ, 1835 ГОД

Он пошевелил рукой. Рука нащупала знакомую мягкую складку покрывала. Он лежал голый в своей теплой постели в павильоне. Все его члены ощущали прежнюю тяжесть, но это была тяжесть неги. Лен под щекой был мокрым от забытой печали.

Лен? Это шелк, пахнувший лавандой. Он открыл глаза. Ее волосы, мягкие, шелковистые, живые, покрывали подушку под его щекой. Когда он неожиданно легко приподнялся и широко раскрыл глаза, проснувшись, она улыбнулась ему:

– В чем дело, любимый? Что тебя беспокоит?

Он пропустил через пальцы прядь ее волос.

– Мне приснился сон, Нелл. Мне снилось, что я умер и лежу на траве, а мой призрак улетел искать тебя. Говорят, призраки улетают назад – к тому, что связывает их с землей. Но ты ушла, и все, что мне оставалось, – ждать здесь, в одиночестве, пока пройдут пустые годы с другими призраками, приходящими и уходящими. И пока я ждал тебя здесь, деревья выросли, дорожки заросли и запутались, словно это место закрылось от тебя, и я думал, что ты уже никогда больше не найдешь пути ко мне.

– Но я пришла.

Он прижался к ней лицом и вытер слезы о ее щеку.

– Ты пришла. И теперь мы никогда не расстанемся, Нелл, больше никогда. Это наше навсегда, любимая. Эта смерть мне просто приснилась.

ГЛАВА 21

Джульетта. Поверь мне, милый, то был соловей.

Ромео. То жаворонок был, предвестник утра,

Не соловей.

Я верю, что видела все это. Потом не было ничего, кроме блеска воды и луны над ней да стремительного полета туч, гонимых слабеющим ветром. Деревья все еще шумели. Вода так же текла мимо павильона. Она затопила ступени и подкрадывалась к двери, струйки уже текли по половицам. Лужи сливались с лужами, ручейки с ручейками. Но прежде чем все соединилось в одну блестящую поверхность, стремительность воды словно иссякла. Движение прекратилось. Неглубокая лужа растеклась от порога до середины помещения, но дальше не пошла. С последним журчанием наводнение затопило сад, оставив павильон на острове в окружении воды, как плывущий корабль.

Меня привел в себя отдаленный, но явственно различимый звук – в машине Эмори включился мотор. Я замерла, повернув голову на звук, угадывая направление. Да, это его машина, и, судя по всему, она припаркована на изгибе дороги у ворот церкви. Я услышала, как водитель – конечно, Джеймс? – пустил мотор на полные обороты, потом еще раз, колеса зашумели по дороге, и звук вскоре затих на западе. Мои троюродные братья – оба, поскольку ни тот, ни другой не остался бы здесь один, – уехали. Пусть едут, пусть. И что бы еще ни произошло, это уже будет завтра.