Пролог - Николай Яковлевич Олейник

Сергей снимает намотанное на шею длинное, неопределенного цвета кашне, тяжело опускается на сбитый им же дощатый стул, смотрит на веселое пламя, на кинжал. Вот на что ты пригодился, верный друг! Служил гарибальдийцам, беневентским товарищам, а теперь...

Поблескивает пламя на грозном лезвии, волнует мысли. Но мы еще возвысимся! Затишье, к которому вынудил нас царизм, изменчивое, неверное. После него грянет буря...

Однажды в полдень к ним постучали. Ольга открыла, и в комнату вошел невысокий, плечистый, в черном пальто и такого же цвета шляпе человек.

— Карло! — удивленно вскрикнул Сергей.

Это был Кафиеро.

— Как ты меня разыскал, Карло? Садись вот здесь. Нет, нет, лучше здесь, там сквозит. — Сергей суетился, не зная, где поудобнее усадить гостя.

— Он спрашивает, как я его нашел! Вся Женева знает. Все знают, как ты отомстил тому полициано. Молодец, Серджо! — Кафиеро крепко пожимал Сергею руку, ласково похлопывая по плечу. — Андреа Коста говорит мне: «Езжай в Женеву, там Кравчинский».

— Андреа Коста?

— Да. Помнишь, мы ему из «Санта Марии» мандат посылали? На социалистический конгресс в Генти. Помнишь?

— Как же, как же, все помню.

— Он в Берне, женился на синьоре Кулешовой, на вашей русской, — рассказывал Кафиеро.

Кулешова. Он припоминает ее, она также была среди волонтеров на Балканах... Отважная женщина! Под стать Коста. «Надо будет проведать, — думал Сергей. — Или пригласить сюда».

— Итальянцы благодарны тебе за протест, — продолжал Карло. — Ты поступил как настоящий друг.

— Ваше дело — наше дело, — ответил Кравчинский.

— Король Умберто хотя и выпустил нас, однако начал настоящее гонение на революционеров, — рассказывал Кафиеро. — Мы с Малатестой эмигрировали. Пока что сюда, осмотримся, а там видно будет.

— Как твой перевод «Капитала»? — вспомнил Сергей.

Кафиеро оживился:

— При выходе из «Санта Марии» нас обыскивали и чуть было не отобрали перевод. Но я надежно спрятал рукопись.

Они говорили долго, пока не стемнело, потом Сергей и Ольга пошли провожать Карло. Над Женевой клубились громады туч, дул холодный, порывистый ветер. Ольга прижималась к Кравчинскому, держала его под руку, вслушивалась в несмолкаемый разговор друзей.

II

Жизнь, казавшаяся бесперспективной, вдруг повернулась новой своей гранью. Привезли взрывчатку. С ее получением опыты приобрели конкретное содержание. Сергей увидел перед собой реальное дело, во имя которого стоило работать.

Наступившая весна еще более обострила надежды. Они вращались вокруг одного и того же: как можно быстрее возвратиться домой, на родную землю; свершить начатое и — туда, по ту сторону гор, откуда каждое утро благовестом нового дня восходит солнце.

Он торопился закончить перевод, наконец передал его целиком в Ольгины руки, а сам увлекся опытами. Отысканное место — домик Драгоманова — оказалось весьма подходящим: безлюдье, на отшибе. Сергей устроился в верхней комнате, детской, достаточно светлой и самой дальней, куда редко заходил кто-либо из посторонних. Весь день он что-то взвешивал, вычислял, отсчитывал, затем принимался начинять патроны и ядра. Все же пригодились его артиллерийская наука и математические знания! Когда-то, еще в гимназии, ему предсказывали карьеру ученого, ждали от него научных открытий, а вышло вот как. Не математик, не офицер... Солдат грядущей революции.

Пальцы ловко отбирали дозы изготовленной где-то в тайных петербургских подвалах взрывчатки, силу которой ему надлежало определить, а мысли роились, наседали, и невозможно было от них избавиться. Отложил несколько готовых ядер, встал, одной рукой теребя бородку. Солнце как раз заглянуло в выходившее на юг окно, бросило свой лучик в комнату наверху. Он и не заметил, что разложил свою дьявольскую начинку на детской кроватке.

Белые простыни, одеяло, а поверх зеленоватая медь патронов, вороненая сталь ядер... Детство и смерть. Смерть во имя детей, во имя будущего. Смерть во имя жизни. «Быть или не быть?» — как сказал Гамлет. Быть! Только — быть!

Кравчинский прошелся по комнате, половицы жалобно скрипнули под ногами. Жена пишет, что скоро у них будет... Значит, он, Сергей, воплотится в ком-то другом. Интересно! На кого же он будет похож, с каким будет характером? Возьмет ли хоть капельку его неуемности?.. Сергей улыбнулся, потер ладонями лицо, словно смывая или снимая с него усталость.

Был полдень, вот-вот должна появиться Ольга, принести еду. Что там она изобретет из своих убогих запасов?.. Вот положение! Он, здоровый, сильный мужчина, должен ежедневно мучительно думать о куске хлеба. Стыдно, унизительно, а ничего не поделаешь.

Стоял, задумчиво смотрел в окно, за которым пробудившимися голосами шумела весна: кричали грачи, дрались за место на старом ветвистом ясене, хлопотливо суетились на грядках скворцы, на разные лады попискивали неугомонные синицы... Солнце пригревало, в комнате становилось душно, и Сергей распахнул окно. Свежий поток воздуха, настоянного на первой прозелени, на талой земле, обжег его грудь. Даже голова закружилась. Потер виски, закрыл на секунду глаза, а открыв их, увидел на улице Ольгу и еще какую-то женщину... Ага, Засулич. Вера Засулич.

Женщины шли быстро. Ольга держала под рукой сверток. Сергей невольно залюбовался ими: стройные, полные силы, словно не было в их жизни ни арестов, ни ссылки, будто не знают опустошающих душу ежедневных забот... Однако почему они вдруг остановились? Похоже, что спрятались от кого-то за дерево? Кравчинский уже готов был высунуться из окна, окликнуть Ольгу, но внезапно увидел у самой калитки незнакомую фигуру. Человек пристально всматривался в глубину двора, будто хотел там кого-то разглядеть или окликнуть. Странно, как это он его не заметил сразу.

Вера Засулич

Кто бы это мог быть? Если свой, то почему не заходит? А если шпик...

Неясное чувство тревоги закрадывалось в душу. Кравчинский отошел от окна, взял одеяло, накинул на постель, где были разложены патроны и ядра. Затем, причесавшись, вышел из детской, закрыл на ключ дверь, спустился вниз. Неизвестный уже шел по двору. Уверенная походка, в руке небольшой дорожный саквояж. Это несколько успокоило Сергея. «Кто-то из знакомых Михаила Петровича, — подумал. — Шпики так не ходят...»

Тихо скрипнула ступенька веранды, в дверь постучали.

— День добрый, — мягким, приятным голосом поздоровался гость. — Туда ли я попал?

— А куда, собственно,