Том 27. Статьи, речи, приветствия 1933-1936 - Максим Горький

К методу коллективного труда литераторов товарищ Эренбург отнёсся скептически, опасаясь, что метод такой работы может вредно ограничить развитие индивидуальных способностей рабочей единицы. Товарищи Всеволод Иванов и Лидия Сейфуллина, возразив ему, мне кажется, рассеяли его опасения.

Товарищу Эренбургу кажется, что приём коллективной работы — это приём работы бригадной. Эти приёмы не имеют между собой иного сходства, кроме физического: в том и другом случае работают группы, коллективы.

Но бригада работает с железобетоном, деревом, металлом и т. д., всегда с определённо однообразным материалом, которому нужно придать заранее определённую форму. В бригаде индивидуальность может выявить себя только силою напряжения своей работы.

Коллективная работа над материалом социальных явлений, работа над отражением, изображением процессов жизни, — среди коих, в частности, имеют своё место и действия ударных бригад, — это работа над бесконечно разнообразными фактами, и каждая индивидуальная единица, каждый писатель имеет право выбрать для себя тот или иной ряд фактов сообразно его тяготению, его интересам и способностям. Коллективная работа литераторов над явлениями жизни в прошлом и настоящем для наиболее яркого освещения путей в будущее имеет некоторое сходство с работой лабораторий, научно-экспериментально исследующих те или иные явления органической жизни. Известно, что в основе всякого метода заложен эксперимент, — исследование, изучение — и этот метод в свою очередь указывает дальнейшие пути изучения.

Я имею смелость думать, что именно метод коллективной работы с материалом поможет нам лучше всею понять, чем должен быть социалистический реализм. Товарищи, в нашей стране логика деяний обгоняет логику понятий, вот что мы должны повествовать.

Моя уверенность в том, что этот приём коллективного творчества может дать совершенно оригинальные, небывало интересные книги, такова, что я беру на себя смелость предложить такую работу и нашим гостям, отличным мастерам европейской литературы. (Аплодисменты.)

Не попробуют ли они дать книгу, которая изобразила бы день буржуазного мира? Я имею в виду любой день: 25 сентября, 7 октября или 15 декабря, это безразлично. Нужно взять будничный день таким, как его отразила мировая пресса на своих страницах. Нужно показать весь пёстрый хаос современной жизни в Париже и Гренобле, в Лондоне и Шанхае, в Сан-Франциско, Женеве, Риме, Дублине и т. д., и т. д., в городах, деревнях, на воде и на суше. Нужно дать праздники богатых и самоубийства бедных, заседания академий, учёных обществ и отражённые хроникой газет факты дикой безграмотности, суеверий, преступлений, факты утончённости рафинированной культуры, стачки рабочих, анекдоты и будничные драмы — наглые крики роскоши, подвиги мошенников, ложь политических вождей, — нужно, повторяю, дать обыкновенный, будничный день со всей безумной, фантастической пестротой его явлений. Это — работа ножниц гораздо более, чем работа пера. Разумеется, неизбежны комментарии, но мне кажется, что они должны быть так же кратки, как и блестящи. Но факты должны комментироваться фактами, и на этих лохмотьях, на этом рубище дня комментарий литератора должен блестеть, как искра, возжигающая пламя мысли. В общем же нужно показать «художественное» творчество истории в течение одного какого-то дня. Никто никогда не делал этого, а следует сделать! И если за такую работу возьмётся группа наших гостей — они, конечно, подарят миру нечто небывалое, необыкновенно интересное, ослепительно яркое и глубоко поучительное. (Аплодисменты.)

Организующей идеей фашизма служит расовая теория, — теория, которая возводит германскую, романскую, латинскую или англосаксонскую расу как единственную силу, будто бы способную продолжать дальнейшее развитие культуры, — «чистокровной» расовой культуры, основанной, как это известно, на беспощадной и всё более цинической эксплуатации огромного большинства людей численно ничтожным меньшинством. Это численно ничтожное меньшинство ничтожно и по своей интеллектуальной силе, растраченной на измышление приёмов эксплуатации людей труда и сокровищ природы, принадлежащих людям труда. От всех талантов капитализма, когда-то игравшего положительную роль организатора цивилизации и материальной культуры, современный капитализм сохранил только мистическую уверенность в своём праве власти над пролетариатом и крестьянством. Но против этой мистики капиталистов история выдвинула реальный факт — силу революционного пролетариата, организуемого несокрушимой и неугасимой, исторически обоснованной, грозной правдой учения Маркса — Ленина, выдвинула факт «единого фронта» во Франции и ещё более физически ощутимый факт — союз пролетариата Советских Социалистических Республик. Перед силою этих фактов ядовитый, но лёгкий и жиденький туман фашизма неизбежно и скоро рассеется. Туман этот, как мы видим, отравляет и соблазняет только авантюристов, только людей беспринципных, равнодушных, — людей, для которых «всё — всё равно» и которым безразлично, кого убивать, — людей, которые являются продуктами вырождения буржуазного общества и наёмниками капитализма для самых подлых, мерзких и кровавых его деяний.

Основной силой феодалов капитализма является оружие, которое изготовляет для него рабочий класс, — ружья, пулемёты, пушки, отравляющие газы и всё прочее, что в любой момент может быть направлено и направляется капиталистами против рабочих. Но недалеко время, когда революционное правосознание рабочих разрушит мистику капиталистов.

Однако они готовят новую всемирную бойню, организуют массовое истребление пролетариев всего мира на полях национально-капиталистических битв, цель которых — нажива, порабощение мелких народностей, превращение их в рабов Африки — полуголодных животных, которые обязаны каторжно работать и покупать скверные, гнилые товары только для того, что короли промышленности накопляли жирное золото — проклятие трудового народа, — золото, ничтожными пылинками которого капиталисты платят рабочим за то, что они сами на себя куют цепи, сами против себя вырабатывают оружие.

Вот перед лицом каких острых соотношений классов работал наш всесоюзный съезд, вот накануне какой катастрофы будем продолжать работу нашу мы, литераторы Союза Советских Социалистических Республик! В этой работе не может быть и не должно быть места личным пустякам. Революционный интернационализм против буржуазного национализма, расизма, фашизма — вот в чём исторический смысл наших дней. Что мы можем сделать? Мы уже сделали кое-что. Нам неплохо удаётся работа над объединением всех сил радикальной, антифашистской интеллигенции, и мы вызываем к жизни пролетарскую, революционную литературу во всех странах мира. В нашей среде присутствуют представители почти всех литератур Европы. Магнит, который привлёк их в нашу страну, — не только мудрая работа партии, разума страны, героическая энергия пролетариата республик, но и наша работа. В какой-то степени каждый литератор является вождём его читателей, — я думаю, это можно сказать. Ромэн Роллан, Андре Жид имеют законнейшее право именовать себя «инженерами душ». Жан Ришар Блок, Андре Мальро, Пливье, Арагон, Толлер, Бехер, Нексе — не стану перечислять всех — это светлые имена исключительно талантливых людей, и всё это — суровые судьи буржуазии своих стран, всё это люди, которые умеют ненавидеть, но умеют и любить. (Аплодисменты.) Мы не умели пригласить ещё многих, которые тоже обладают во всей силе прекрасным человеческим даром любви и ненависти, мы не умели пригласить их, и это наша немалая вина перед ними. Но я уверен, что второй съезд советских литераторов будет украшен многими десятками литераторов Запада и Востока, литераторов Китая, Индии, и несомненно, что мы накануне объединения вокруг III Интернационала всех лучших и честнейших людей искусства, науки и техники. (Аплодисменты.) Между иностранцами и нами возникло небольшое и — лично для меня — не совсем ясное разногласие по вопросу об оценке положения личности в бесклассовом обществе…

Вопрос этот имеет характер по преимуществу академический, философский, и, конечно, его нельзя было хорошо осветить на одном-двух заседаниях или в одной беседе… Суть дела в том, что в Европе и всюду в мире писатель, которому дороги многовековые завоевания культуры и который видит, что в глазах капиталистической буржуазии эти завоевания культуры потеряли цену, что в любой день книга любого честного литератора может быть сожжена публично, — в Европе литератор всё более сильно чувствует боль гнёта буржуазии, опасается возрождения средневекового варварства, которое, вероятно, не исключило бы и учреждения инквизиции для еретически мыслящих.

В Европе буржуазия и правительства её относятся к честному литератору всё более враждебно. У нас нет буржуазии, а наше правительство — это наши учителя и наши товарищи, в полном смысле слова товарищи. Условия момента иногда побуждают протестовать против своеволия индивидуалистической мысли, но страна и правительство глубоко заинтересованы необходимостью свободного роста индивидуальности и предоставляют для этого все средства, насколько это возможно в условиях страны, которая принуждена тратить огромное количество средств на самооборону против нового варвара — европейской буржуазии, вооружённой от зубов до пяток.