Первый закон. Трилогия: Кровь и железо. Прежде чем их повесят. Последний довод королей - Аберкромби Джо

Он был одет в длинный меховой плащ и кожаную тунику, вышитую золотом. Эта вершина варварского великолепия лишь придавала ему еще больше дикости. Бросался в глаза длинный тяжелый меч у него на поясе. Запрокинув голову и глядя на высокие стены башни, великан поскреб сквозь щетину большой розовый шрам на щеке, и Джезаль заметил, что у северянина не хватает одного пальца – лишнее доказательство того, что жизнь его переполнена насилием.

Позволить такому здоровенному дикарю пройти в Агрионт, когда идет война с Севером? Это немыслимо! Однако Морроу уже пробрался вперед.

– Лорд-камергер ожидает вас, господа. – Он разливался соловьем, кланяясь и подбираясь поближе к старику. – Если вам будет угодно пройти со мной…

– Минутку! – Джезаль схватил заместителя за локоть и оттащил в сторону. – И он тоже? – недоверчиво спросил он, кивая на дикаря в плаще. – Мы же с ними воюем!

– Лорд Хофф высказался в высшей степени определенно! – Морроу вырвал руку, сверкнув на капитана очками. – Можете задержать его, если хотите, но вам придется объяснить это лорд-камергеру!

Джезаль занервничал. Подобная идея совсем не привлекала его. Он посмотрел на старика, но не смог долго выдержать его взгляд. Гостя окружала атмосфера тайны, словно он знал нечто такое, о чем никто другой даже не догадывался. И именно это внушало тревогу.

– Вы… должны… оставить… оружие… здесь! – проговорил Джезаль, стараясь произносить слова как можно медленнее и отчетливее.

– С радостью.

Северянин вытащил из-за пояса меч и протянул ему. Оружие тяжелым грузом легло в руку Джезаля: огромное, примитивное, жестокое. Северянин прибавил к мечу длинный нож, затем опустился на колено и вытащил второй из сапога. Потом достал третий нож из-за поясницы и четвертый – с тонким лезвием – из рукава. Он свалил их грудой в протянутые руки Джезаля и широко улыбнулся. Это была отвратительная улыбка: рваные шрамы сморщились и кожа пошла складками, отчего лицо сделалось еще более асимметричным, чем прежде.

– Лишних ножей не бывает, – проворчал он низким, скрежещущим голосом.

Никто не засмеялся, но ему, по-видимому, было все равно.

– Ну что, идем? – спросил старик.

– Без промедления, – отвечал Морроу и повернулся, чтобы двинуться в обратный путь.

– Я пойду с вами, – заявил Джезаль и сгрузил оружие на руки Каспы.

– Вряд ли это необходимо, капитан, – протянул Морроу.

– Я настаиваю!

Когда они явятся к лорд-камергеру, северянин может убивать кого вздумается, это Джезаля уже не касается. Но пока гости не добрались туда, он отвечает за любую дикарскую выходку. Будь он проклят, если позволит такому случиться.

Стражники расступились, и странная процессия прошла в ворота. Первым шагал Морроу, шепча через плечо подобострастную чушь старику в великолепном одеянии. Бледный юноша шел вторым, за ним следовал Сульфур. Девятипалый северянин тяжело топал позади.

Джезаль двинулся следом. Он заткнул большой палец за пояс поближе к эфесу шпаги, чтобы быстро вытащить ее при необходимости, и неотрывно наблюдал за северянином. Однако вскоре он должен был признать, что великан не замышляет убийство. На изрубленном лице отражались лишь любопытство, изумление и даже некоторое смущение; северянин то и дело замедлял шаг, задирал голову, разглядывая здания, тряс головой, скреб щетину и бормотал что-то себе под нос. Время от времени он пугал прохожих своей улыбкой, но в остальном не казался опасным. Джезаль понемногу успокоился – пока они не дошли до площади Маршалов.

Там северянин внезапно остановился. Джезаль схватился за шпагу, но глаза дикаря были устремлены вперед. Не отрываясь, он глядел на фонтан. Потом медленно двинулся вперед, осторожно поднес к нему толстый палец и ткнул им в сверкающую струю. Вода брызнула в лицо северянина, и он отскочил прочь, едва не сбив Джезаля с ног.

– Родник? – прошептал он. – Но как?..

О Судьбы! Этот человек – сущее дитя. Дитя шести с половиной футов ростом, с лицом изрубленным, словно колода мясника.

– Там трубы! – Джезаль топнул ногой по булыжной мостовой. – Трубы… под… землей!

– Трубы, – тихо отозвался дикарь, не отрывая глаз от пенящейся воды.

Остальные шагали вперед и уже приблизились к величественному зданию, где Хофф разместил свою канцелярию. Джезаль потихоньку отошел от фонтана, надеясь, что безмозглый дикарь последует за ним. К его облегчению, тот так и поступил, покачивая головой и без конца бормоча себе под нос:

– Трубы…

Они вошли в прохладный сумрак приемной лорд-камергера. На скамьях вдоль стен сидели люди, причем некоторые, судя по их виду, ждали здесь довольно долго. Все подняли головы, когда Морроу провел странную компанию мимо просителей, прямиком к кабинету Хоффа. Очкастый заместитель отворил перед ними тяжелую двустворчатую дверь и встал рядом, ожидая, пока пройдут один за другим: сначала лысый старик, затем его прихвостень с посохом, за ним безумный Сульфур и, наконец, девятипалый дикарь-северянин. Джезаль собрался войти следом, но Морроу встал на пороге, преградив путь.

– Премного благодарен вам за помощь, капитан, – сказал он, холодно улыбаясь. – Теперь вы можете возвратиться к воротам.

Джезаль глянул через его плечо в кабинет и увидел мрачного лорд-камергера, сидевшего за длинным столом. Рядом расположился архилектор Сульт, смотревший угрюмо и подозрительно. Верховный судья Маровия тоже был там, и на его морщинистом лице сияла улыбка. Три члена закрытого совета!

Но тут Морроу закрыл перед Джезалем дверь.

Что дальше

– Я вижу, у вас новый секретарь, – заметил Глокта как бы между прочим.

Архилектор улыбнулся:

– О да. Старый оказался не совсем в моем вкусе. Он, знаете ли, имел слишком длинный язык.

Глокта застыл, не донеся бокал с вином до рта.

– Он передавал наши секреты торговцам шелком, – небрежно продолжал Сульт, словно это было общеизвестно. – Я понял это довольно давно. Но вы можете не волноваться: он не узнал ничего такого, что бы я не хотел ему рассказать.

«Значит… Ты знал предателя! Ты знал его с самого начала!»

Глокта принялся перебирать в уме события последних нескольких недель, разбирать их на части и складывать вместе в свете этого нового знания. Он поворачивал их так и сяк до тех пор, пока они не совпадали, при этом старался скрыть удивление.

«Ты оставил запись признания Реуса там, где твой секретарь не мог не увидеть ее. Ты не сомневался, что торговцы шелком узнают имена из списка, и догадывался, что они сделают после. Ты понимал, что этим они сыграют тебе на руку: дадут прямо в руки заступ, которым ты сумеешь их закопать. И все это время ты подогревал мои подозрения насчет Калина, хотя прекрасно знал, через кого происходила утечка. Дело разворачивалось в точности по твоему плану».

Архилектор глядел на него с понимающей улыбкой.

«Могу поклясться, ты и сейчас прекрасно знаешь, о чем я думаю. Я был пешкой в твоей игре, как и этот червяк-секретарь. – Глокта подавил смешок. – Мое счастье, что я был пешкой на выигрышной стороне. Я ни минуты не подозревал, что здесь что-то не так».

– Он продал нас за оскорбительно низкую цену, – продолжал Сульт, неприязненно скривив губы. – Осмелюсь предположить, что Каулт мог дать в десять раз больше, если бы у него хватило ума попросить. У молодого поколения совершенно нет честолюбия. Они почитают себя значительно умнее, чем есть на самом деле.

Он внимательно рассматривал Глокту своими холодными голубыми глазами.

«Я ведь тоже принадлежу к молодому поколению, более или менее. Мое унижение заслуженно».

– Ваш секретарь понес наказание?

Архилектор аккуратно поставил бокал на стол, не произведя почти никакого шума, когда ножка соприкоснулась с деревянной поверхностью.

– О да. Самое суровое. И больше нам не стоит тратить время на разговоры о нем.

«Ручаюсь, что так. Тело обнаружат в порту…»

– Должен признаться, я был немало удивлен, когда вы указали на наставника Калина как на источник утечки сведений. Этот человек принадлежит к старой гвардии. Конечно, ему случалось пару раз проявлять снисходительность – отводить глаза, когда дело касалось пустяковых вопросов. Но предать инквизицию? Продавать наши секреты торговцам шелком? – Сульт фыркнул. – Никогда в жизни! Вы же в ваших суждениях позволили себе исходить из личной неприязни к этому человеку.