Новое назначение - Андрей Александрович Васильев

И еще — чего ему сейчас делать? До трех часов чем заниматься? Не просто же так сидеть, в потолок плевать?

— Эй, новенький! — окликнула его с лестницы уборщица. — Чего застыл?

— Задумался, — не стал скрывать Олег. — Доброе утро, Павла Никитична.

— Да не сильно-то, — глянула в окно старушка. — Вон тучи какие наползают, не иначе как дождь начнется. Да и захолодает скоро. У меня бок сильно ноет, а он вернее любого барометра.

— У моей бабушки тоже к дождю поясницу ломит, — сообщил ей Ровнин.

— Так это ревматизм, — отмахнулась тетя Паша. — Им не страдаю.

— А бок?

— Мне его копьем пропороли крепко, — пояснила уборщица. — Весной двадцать шестого, на Цейлоне. Это остров такой в Южной Азии, сейчас Шри-Ланка называется. На лезвии яд оказался, но повезло, проводник антидот успел добыть, и я уже через неделю про эту рану забыла. А как годы приперли к стенке, так началось — только дело к похолоданию, сразу ноет, собака.

— Там-то вы что делали? — не выдержав, выдохнул Олег. — А, понял. Вы так шутите?

— Какие шутки? — нахмурилась Павла Никитична. — Чином ты, лейтенант, не вышел, чтобы я с тобой в остроумии упражнялась. Вот до генерала дослужишься — тогда уж ладно. Тогда можно. А на Цейлоне мы с Блюмкиным меч Виджаи искали. Царевич такой жил в сильно старые времена, много разных дел натворил, в том числе получил личное благословение от самого Будды еще до того, как тот достиг нирваны. А меч его одна из величайших реликвий всех времен, поскольку Виджаи являлся самым первым арием-полководцем. По преданию, тот, кто возьмет этот меч в руки и напоит его кровью врага, получит невероятную удачу в ратных делах. Личную или коллективную — без разницы.

— И как? Нашли?

— Нет, — равнодушно ответила уборщица. — Поманил нас меч, посмеялся над нами, а в руки не дался. Но оно, как мне сейчас кажется, и к лучшему. Попади он в руки того, кто нас за ним послал, крови в тридцатых ушло бы еще больше. Плюс мы с Яшкой и по дороге туда, и по дороге обратно так время в Гамбурге и Берлине провели, что до сих пор вспоминать приятно. Тогда, знаешь ли, в Германии редкий бардак творился, потому для таких, как мы с ним, там рай на земле был. И бардак — это не о беспорядке сказано, а о кое-чем другом. Выходит, что пропоротый бок за такие воспоминания — невеликая цена.

— А Блюмкин — он кто? — не удержался от очередного вопроса Ровнин.

— Жил такой человек, — ушла от ответа тетя Паша, — когда-то давно. Сначала жил, потом перестал. Я тебя чего позвала-то: Аркадий сказал, что у тебя время выдалось свободное, велел старыми делами снабдить, из тех, что попроще и попонятнее. Потому берем ноги в руки и идем за мной в архив.

Архив находился на первом этаже, в совсем неприметной комнатушке за «дежуркой», если не знать, что он там есть — ввек не найдешь. Павла Никитична, как только внутрь зашла, так сразу начала копаться на полках, до отказа забитых пыльными папками, некоторые из которых от возраста даже свой первоначальный цвет утратили, отбирать некоторые из них и совать в руки Ровнину.

— Это сколько же лет тут материалы копились? — поинтересовался у нее юноша, озираясь. — Триста? Четыреста?

— Меньше двухсот, — ответила уборщица, передавая ему еще одну папку. — Когда в 1812 году Москву подпалили, чтобы Наполеона обратно во Францию спровадить, прежний архив с ней сгорел.

— Жалко как, — искренне опечалился Ровнин.

— Не то слово, — согласилась с ним Павла Никитична. — Одна из самых больших бед за всю историю отдела. Отчеты, записки, заметки почти за двести лет прахом пошли. И архив Брюса тоже, что потеря не только для нас, но и для российской истории в целом. Отдел ведь его детище, именно сюда он отправил перед смертью на хранение большую часть своих документов.

Олегу очень хотелось спросить у нее, кто такой этот самый Брюс, но он не стал. Хотя фамилия ему показалась знакомой, где-то он ее слышал. То ли на уроках истории, то ли еще где.

Он поблагодарил уборщицу, которая только отмахнулась, после устроился на теперь уже своем законном месте за стойкой и открыл папку, лежащую с самого верха. Это оказалось дело, датированное 1928 годом и состоящее всего из пяти документов. Три справки о смерти, выданные отделом милиции поселка Рошаль, что находился в Орехово-Зуевском уезде, из которых становилось ясно, что была убита семья — муж, жена и сын-подросток. Причем убита очень жестоко, не сказать — безжалостно. Тела сильно истерзаны, у каждой жертвы перекушено горло, вскрыта грудная клетка и вырвано сердце. Четвёртый документ — отчет, составленный оперативным уполномоченным тов. Москвиным П. на имя начальника отдела тов. Ардова А. П., в котором он достаточно лаконично излагал результаты расследования. Судя по всему, тов. Москвин П. сотрудником был опытным, потому сразу предположил, что тут поработал волкодлак, поскольку о том говорят все признаки, а особенно способ убийства, характер вскрытия грудной клетки (когти с загнутыми концами) и пропавшие сердца. Далее он провел ряд бесед с местными жителями, которые поведали ему, что ранее в окрестностях поселка несколько раз пропадали люди, в основном приезжие, а после пообщался с парой местных ведьм, которые поделились информацией о том, что в ближайшем лесу на самом деле обитает стая оборотней. Выяснив все вышесказанное, тов. Москвин направился именно туда. В смысле — в лес.

Олег оторвал взгляд от пожелтевшего листка бумаги с выцветшими чернилами и перевел дух. Вот были люди, а? Так просто пойти к оборотням, которые накануне кучу народу убили и сердца их вырвали. В одиночку! И из оружия небось только нож и наган.

Смог бы он вот так же? Не факт…

А если придется, тогда как? Непонятно.

Собственно, отчета того осталось всего ничего. В окончании текста абсолютно безбашенный тов. Москвин уведомлял тов. Ардова А. П. о том, что в ходе профилактической беседы с главой волкодлаков гр. Дубыней Чернышовым был установлен факт невозможности принятия людского облика одним из участников стаи, что привело к потере последним человеческого разума. Завершала отчет емкая и звучная