Водители фрегатов. О великих мореплавателях XVIII — начала XIX века - Чуковский Николай Корнеевич

Все эти соратники и союзники русских беспрестанно приезжали на «Неву» в гости. «Я нарочно приказал пускать всех, чем они крайне были довольны, — пишет Лисянский. — Им никогда не случалось видеть такой корабль, и потому дивились ему чрезвычайно. Наши пушки, ядра и прочие снаряды приводили их в изумление. Тайонов потчевал я водкой в каюте. Они, конечно, уехали с теми мыслями, что на корабле моем собраны самые лучшие сокровища, так как стулья, столы и моя койка превышали их воображение. После обеда индейцы-чугачи забавляли нас на берегу своей пляской. Они были наряжены в самые лучшие свои уборы, головы их были украшены перьями и пухом. Они пели песни, приближаясь к нам, и каждый из них держал весло, кроме тайона, который, одетый в красный суконный плащ и круглую шляпу, важно выступал несколько в стороне от своего войска. Подойдя к нам, они стали в кружок. Сперва запели они протяжно, а потом песня становилась мало-помалу веселее. Пение свое сопровождали они телодвижениями, которые под конец превращались в исступленные. Танцовщики были в то же время и музыкантами, а музыка состояла из их голосов и старого жестяного изломанного котла, который служил им вместо литавров. По окончании этого увеселения я раздал каждому по нескольку листов табаку и возвратился на корабль».

Но, сказать по правде, Лисянского гораздо больше, чем индейцы, интересовал их предводитель Баранов — легендарный русский человек, управлявший от имени России бесчисленными островами в северной части Тихого океана и громадными пространствами на двух материках.

Баранов прибыл на Ситку на корабле Российско-американской компании «Ермак», таком же маленьком и слабо вооруженном, как «Александр» и «Екатерина». На «Ермаке» же находились и его главные помощники, наиболее приближенные к нему люди, — русские промышленники, сибиряки родом, проведшие жизнь в лесах и морях на охоте за зверем. Прибыв, Баранов, конечно, прежде всего поехал на «Неву» и познакомился с Лисянским.

Лисянский внимательно всматривался в своего гостя. Александр Андреевич Баранов был человек среднего роста, лет уже за пятьдесят, светловолосый, со смуглым от солнца и ветра лицом, с небольшими светлыми, очень зоркими глазами. Родом он был из купцов северного русского городка Каргополя, и в речи его чувствовался северный поморский говорок. Теперь у него уже был чин коллежского советника, дававший ему право считаться не купцом, а дворянином. Он обладал редким умением держать себя с людьми. В обществе индейских тайонов он был совершенно таким же, как и в обществе Лисянского, — ровным, внимательным, благожелательным, без всякой приниженности и без всякого высокомерия и, главное, очень спокойным. Спокойствие казалось основным свойством его характера, и только руки его, сильные и подвижные, выдавали порой неожиданным жестом, какой деятельный и неукротимый дух скрыт за этим спокойствием.

При первом же разговоре Лисянский постарался узнать, разделяет ли Баранов мнение охотника Саввы, ясна ли ему та роль, которую во всех происшествиях сыграли торговцы из Соединенных Штатов Америки. И убедился, что Баранову вполне понятны все происки американцев, но что относится он к ним без особого волнения.

— Только не делать того, что они хотят, тогда ничего у них не выйдет, — сказал он.

— А что они хотят? — спросил Лисянский.

— Они хотят, чтобы мы воевали. Втянуть нас в долгую, трудную, изнурительную войну с индейцами — вот их мечта. Такая война позволила бы им разом добиться всего, чего они здесь добиваются.

— А чего они здесь добиваются?

— Многого, — ответил Баранов и усмехнулся. — Главная их цель — ослабить влияние России в Америке. Наша война с индейцами помогла бы достижению этой цели. Вторая их цель — поставить здешние индейские племена в зависимость от себя. И эта цель была бы достигнута: индейцам для войны понадобилось бы очень много огнестрельного оружия, а доставать его они могли бы только у американцев, и американцы за грошовые старые ружья скупили бы все меха здешнего края. Третья их цель — самая подлая, — истребить индейцев. Там, у себя, в Соединенных Штатах, они индейцев уже почти истребили и продолжают истреблять остатки. Здесь они хотели бы истребить индейцев нашими руками…

— Ну что ж, — сказал Лисянский, помолчав, — выходит, что они добьются всех трех своих целей. Наша война с индейцами неизбежна.

— Вы так думаете? — спросил Баранов.

— А вы разве думаете не так? — удивился Лисянский.

— Нет, не так, — сказал Баранов твердо. — Война не неизбежна, и мы должны сделать все, чтобы избежать ее.

— Что же сделать? Уйти и оставить им Архангельскую крепость?

— Ну нет! Если мы уйдем, они подумают, что мы слабы. А если они подумают, что мы слабы, война будет действительно неизбежна. Прежде всего мы должны доказать ситкинским индейцам, что мы сильны, и доказать так, чтобы в этом никаких сомнений не оставалось. Затем мы должны доказать им, что все племена побережья стоят за нас. Ну, в этом-то уже и сейчас сомневаться невозможно. Кого только нет в моем войске! И ведь все пришли добровольно. Не думайте, что я и вправду полагаюсь на их помощь в бою. Они отважны и действительно хорошо к нам относятся, но они незнакомы ни с какой дисциплиной, и все их бесчисленные тайоны беспрестанно ссорятся между собой. Нет, в бою я полагаюсь на своих русских промышленников и на ваших матросов, капитан-лейтенант. А их я привел сюда, чтобы главный ситкинский тайон Котлеан увидел, что в борьбе против нас он одинок, что племена Аляски и островов не сочувствуют ему и не поддержат его. И самое важное, чтобы это увидели его покровители — американцы, которые, поверьте, внимательно следят за всем, что здесь происходит.

— Ну, это я знаю! — сказал Лисянский, вспомнив корабль О’Кейна, который он встретил сначала в гавани Святого Павла, а потом здесь, в Ситкинском заливе.

— После того как будет доказано, что мы сильны, мы им докажем, что мы хотим мира, — продолжал Баранов. — Мы докажем, что месть нам не нужна, и это будет самая главная наша победа. Сила Котлеана, его влияние внутри своего племени основаны на общем страхе перед нашей местью. Все племя его верит, что мы собираемся не щадить никого, истребить их всех до единого или, по крайней мере, изгнать отсюда и присвоить все их угодья. Им ясно уже, что сделали глупость, напав на нашу крепость, но собираются сражаться до последней возможности, так как думают, что у них нет никакого другого выхода. Они давно уже поняли, что американцы надули их и не окажут им никакой настоящей помощи, и все-таки они держатся американцев, потому что считают, что им не на что больше надеяться. И когда мы, показав свою силу, докажем, что не собираемся истреблять их, ни тайон Котлеан, ни американцы не смогут заставить их продолжать войну.

Баранов замолк, внимательно посмотрел на Лисянского и спросил:

— Вы согласны со мной?

Лисянский с уважением смотрел на Баранова. Этот бывший приказчик купца Шелехова, человек с северным крестьянским говорком, был прирожденным государственным деятелем, какого не сыщешь в Петербурге при дворе императора Александра.

— Согласен совершенно, — ответил Лисянский.

— Ну, за дело! — сказал Баранов.

Война и мир

За дело пора было приниматься хотя бы потому, что ситкинцы первыми начали боевые действия. Они подстерегали в лесу индейцев, сопровождавших Баранова, и, если тех было немного, нападали на них. Они обстреливали из-за кустов байдары, проходившие мимо берега, и убивали сидевших в них кадьякцев. Ежедневно возникало по нескольку стычек. Сами по себе эти стычки большого значения не имели. Это была со стороны ситкинцев только проба сил, только подготовка. Они, несомненно, готовились к большому нападению.

— Ну нет, — сказал Баранов Лисянскому, — мы их нападения ждать не будем. Мы нападем первыми!

От захваченных в лесу пленных было известно, что армия ситкинцев состоит из восьмисот мужчин, подчиненных разным тайонам. Большинство воинов вооружены ружьями, остальные — луками и копьями. Есть у них и несколько пушек. В сущности, по числу людей и по количеству вооружения силы обеих сторон были почти равными.