Том 1. Педагогические работы 1922-1936 - Антон Макаренко

Индустриальное отделение техникума — 1 и 2 курсы, 24 воспитанника.

Старший концентр десятилетки в составе 8,9 и 10 классов, 110 воспитанников.

Одногодичные технические курсы, 16 воспитанников.

Технически такая организация школьного комбината в одной системе работы коммуны не представляет никаких затруднений. Для всех этих групп мы должны использовать только одно школьное здание, оборудованное достаточным количеством кабинетов и лабораторий, и располагать одним педагогическим коллективом. Только в подробностях учебного плана и школьного расписания будут отражаться различия между отдельными группами. Не потребуется также никакого специального штата управления для групп различного типа.

Я должен обратить внимание на незначительность групп техникума (по 12 человек) и одногодичных технических курсов. Незначительная численность этих групп вызовет, конечно, некоторое удорожание стоимости одного ученика. Но на это необходимо идти в настоящее время, так как мы, собственно говоря, даже не приступили к оборудованию техникума, и поэтому он не вызывает большого доверия коммунаров. По мере того как техникум начнет работать, закончена будет его материальная организация, а самое главное, когда на глазах коммунарского коллектива техникум будет делать выпуски, будут повышаться интерес коммунаров к этому типу образования и увеличиваться группы техникума.

Учебно-производственный процесс (практика) для студентов техникума должен быть организован в отдельные часы от производственного процесса. Для этого потребуется не больше двух дней в шестидневку, от 4 до 6 часов в некоторых цехах.

Объяснительная записка к проекту организации трудового детского корпуса

Есть у меня небольшая надежда, что Вы прочтете эту записку — более обстоятельный список аргументов, чем представленный проект. Тема сама по себе настолько важна, настолько и назрела, что требует внимания самых ответственных лиц.

Главной причиной всех происходящих недоразумений с этой темой я считаю ничем не объяснимое суживание вопроса. А суживается вопрос от простой причины — от нашего закрывания глаз на действительное существо беспризорщины. И в Ваших многих словах это проскальзывало. Нам все кажется, что беспризорность — это явление случайное или пережиток прошлого, что оно скоро, вот-вот через один-два года, исчезнет.

Во всем Союзе я, кажется, единственный человек, который с начала Советской власти на Украине не изменил этому делу, не ушел от него, я, таким образом, могу считать себя самым высоким специалистом по беспризорным. И вот за 15 лет своей работы я регулярно наблюдаю одни и те же надежды: беспризорность вот-вот прекратится.

Если она не прекращается, мы это относим за счет специальных явлений, а не за счет органических процессов. За нашими надеждами мы не заметили очень многих вещей, мы не производили никакого анализа, не увидели явлений гораздо более широких, чем беспризорность. Это ошибка уже принесла много вреда, и этот вред увеличивается.

А между тем нужно обратить внимание на следующее:

1. Беспризорные 1921–1924 гг. уже давно исчезли. Писательская романтика еще до сих пор культивирует этот старый тип беспризорного анархиста, блатняка и в то же время гениально способного индивида. На самом деле сейчас ничего такого нет. И раньше беспризорный не был так уж ужасен, как рисовали его наши, а еще более западные писаки, но раньше он действительно был сыном уголовного общества и в значительной мере или по крайней мере воспитывался им. В лучшем случае он был выходцем из отвратительного мещанского моря городской кустарщины.

Сейчас у нас ни этого кустарного мещанства, ни тем более специально уголовного мира нет. Вор теперь больше руководится нуждой, чем какой-либо философией. И современный беспризорный — это вовсе не то, что раньше. Даже если он вор, то все же он больше всего хочет перестать быть вором… Сейчас увлекает не романтика блатного индивидуализма, а зависть к металлистам, к футболистам, к летчикам, шоферам, морякам. Дайте вору в руки инструмент — и он доволен.

Наш теперешний беспризорный — это не продукт классового распада… Теперешний беспризорный — это прежде всего ребенок, потерявший семью.

Причин этому много: более свободная форма семьи, отсутствие принудительного сожительства, более напряженное движение человека в обществе, большая загруженность отца и матери работой, отход женщины от семейной ограниченности, материальные и прочие формы противоречий. А в то же время остались и действуют и ранее существовавшие формы потери семьи: смерть одного из родителей, измены, мачехи, болезни и инвалидность.

Если ребенок раньше был собственностью своего отца и до конца подчинялся не только его авторитету, но и его палке, то теперешний ребенок, в особенности мальчик, абсолютно не склонен к собственному обезличиванию. Он считает себя вправе отказаться от принадлежности к семье и уходит. Отцы и дети в наше время почти на равноправных позициях, нет уже того, что раньше держало семью связанной, — деспотической власти отца, освященной всей моралью общества… Отцы тоже не очень церемонятся с детьми. Я знаю почти анекдотический случай такого типа: родители отправляют сына на два дня погостить к тете, а когда сын возвращается в отчий дом, он не находит ни родителей, ни вещей, никаких следов — семья выехала неизвестно куда.

Мы можем сколько угодно штрафовать родителей или принудительно возвращать детей к ним — это совершенно безнадежное или бесполезное занятие.

Сами дети это очень хорошо понимают. Понимают это и родители. В настоящее время я принимаю ежедневно несколько десятков просителей. Из них очень немного беспризорных. Большинство же — дети из семьи или родители.

Я встречал очень мало ребят, для которых не являлось бы мечтой поступление в коммуну им. Дзержинского. Здесь привлекает отнюдь не хорошее обеспечение. Во-первых, коммунары не так уж и обеспечены, во всяком случае, они ходят еще в бумажных костюмах. Во-вторых, такое же явление я наблюдал и по отношению к колонии им. Горького, которой заведовал восемь лет, хотя колонисты всегда жили бедно. Ребят привлекает прежде всего интересная и богатая перспективами и содержанием жизнь коллектива. Ребята инстинктивно видят в жизни такого коллектива что-то настоящее.

Если проверить состав детей в детских домах, то прежде всего поражает то, что почти у всех детей есть или родители, или родственники. Это происходит и от того, что детские дома в очень большой мере заполняются прямо из семьи при помощи разных просьб, протекций, ходатайств и пр. А также и оттого, что многие беспризорные скрывают свое семейное положение; оно выясняется только к концу пребывания мальчика в колонии.

2. Борьба с беспризорщиной, отданная во владение интеллигенщины, по совести говоря, не была по существу большевистской. Подходят к беспризорному с самым нежным сердцем и даже с разнообразными чувствами, вокруг беспризорного нагородили непроходимые ворохи и всякого идеалистического словесного хлама, вплоть до свободного воспитания и гармонической личности, рассматривали его не как гражданина и будущего работника, а как биологическую игрушку для нашего этого самого сердца или как хороший прибор для упражнений в разных логических трюках. Остатками старой российской интеллигенщины заражены многие… Мы и легкомысленны, как интеллигенты. Мы ничего не жалеем, отдаем на беспризорных огромные деньги, но за разными делами забываем проверить, как истрачены эти деньги и что получается.

А что получается? Этому самому ребенку на линиях политической грамотности рассказываем об индустриализации, о Днепрострое, об автомобильных заводах. Даем ему газету, в которой он читает о технике, о рационализации, о стройках. А работать заставляем его в сапожной мастерской или в столярной, при этом работать так, как работали только сапожники старой России, заставляем «сучить дратву» и строгать рубанком. А этот самый беспризорный прекрасно знает, что на обувных и деревообделочных фабриках вовсе не так работают. Этого не знают только его педагоги. Он стремится на завод, он хочет быть металлистом, шофером, механиком, радистом, летчиком, станковым или электромонтером, а мы ему в руки даем архаическое сапожное шило или заставляем делать вручную табуретки, которых теперь уже никто вручную не делает.

И это в лучшем случае. А бывает гораздо хуже: мы заставляем его собирать лекарственные растения, или заниматься картонажным делом, или просто ничем не заниматься. В детских домах обвиняют беспризорного в лени, обвиняют только потому, что тот не хочет сучить дратву. Так же ленивы были и «мальчики» у старых сапожников, но старые сапожники могли по крайней мере заставить «мальчика», а мы и этого сделать не в состоянии. И тогда мы начинаем кричать о проблеме дисциплины, когда на самом деле у нас такой проблемы вовсе нет, а есть только одна проблема: здравого смысла по отношению к детям.