Сыны Каина: история серийных убийц от каменного века до наших дней - Питер Вронский

«Лондонский монстр», 1790 г.

Вот что пишет о мужчине по прозвищу Монстр, который нападал на женщин в Лондоне, литературовед Барбара Бенедикт: «Несмотря на то, что он выглядел „нормально“ и, следовательно, не попадал ни в одну из тератологических категорий [тератология – наука об изучении аномалий физического развития], действовал преступник согласно традиционным культурным представлениям о монстрах, сочетая в себе человечность с бесчеловечностью. Своими кровавыми злодеяниями он вновь вызвал к жизни позабытые представления о чудовищности, основанные на чувственно-постижимых элементах, образы химер, человеческих уродцев, великанов и демонов из мифов и „популярной науки“. Он нарушил самим своим существованием законы языка, рассудка, телесности и пространственности»{301}.

Кажется, что Бенедикт говорит о Джеке Потрошителе, но на самом деле речь идет совсем о другом человеке. Случай этот произошел почти за сто лет до появления Джека, когда во Франции закончился старый порядок с его модой на пышные парики и платья а-ля «посмотри, какой зад» и все наследие прошлого было задушено революцией. В течение двух лет, с 1788 по 1790 год, начинающий серийный «оборотень» преследовал в Лондоне красиво одетых женщин. Пока они возились с ключами у входной двери дома, преступник подкрадывался к ним или внезапно набрасывался сзади, прижимался головой к плечу, бормотал на ухо непристойности, а потом жестоко колол и резал ножом их ягодицы прямо через шелковые платья.

Позже прокурор по этому делу скажет, что власти Лондона были в высшей степени потрясены и сбиты с толку происходящим: «Почти в каждом преступлении мы можем проследить мотив его совершения, но не в этот раз. Что же могло побудить подсудимого к таким варварским и жестоким бесчинствам? У него не было мотива склонить к чему-либо, не было жажды мести, требующей удовлетворения; он надругался над самым красивым, что есть у прекрасного пола»{302}.

И действительно. Эротический парафилийный парциализм к ягодицам смешался у преступника с формирующимся садистским и разрушительным фетишем на шелковые платья дам высшего класса. Что-то подобное было у Бихеля и Дюмойяра, с которыми мы познакомились в седьмой главе.

О нападениях именно этого преступника заявило более пятидесяти женщин. Некоторых он ударил кулаком по затылку, кого-то лишь оскорбил словами, а части женщин повезло избежать ранений: из-за моды на многочисленные пышные нижние юбки, корсеты и широкие панталоны нож застревал в одежде и просто не доходил до тела. Но не все жертвы оказались столь удачливы.

Две сестры возвращались с бала в честь дня рождения королевы. Когда они подошли к входной двери своего лондонского особняка, преступник подбежал к ним и, зажав одну девушку между перилами и дверью, начал бормотать непристойности, а потом вонзил в нее нож прямо через вечернее платье. Лечащий врач заявил, что рана от нижней части спины до ягодиц была почти двадцать три сантиметра в длину, а ее глубина в определенных местах доходила до десяти сантиметров. Если бы не корсет, изменивший траекторию удара, то нож бы вошел в брюшную полость{303}. Преступнику потребовалось усилие, чтобы вытащить холодное оружие, и, по словам очевидцев, в некоторых случаях мужчина становился на одно колено, чтобы протолкнуть лезвие глубже. Нападения были яростными, свирепыми и могли привести к летальному исходу.

Эти необычные и необъяснимые события потрясли и встревожили Лондон точно так же, как будет сто лет спустя с Джеком Потрошителем. Газеты и журналы подняли шумиху. За поимку монстра было предложено вознаграждение в сто фунтов (5600 фунтов, или 8000 долларов по современному курсу).

Нападения участились. Теперь к женщинам на улице подходил мужчина с маленьким букетом искусственных цветов и предлагал его понюхать. В букете был спрятан острый предмет, и, когда дама к нему наклонялась, преступник резал ей лицо.

В июне 1790 года одной из жертв и ее спутникам показалось, что они узнали нападавшего. Его задержали, доставили свидетелям, которые опознали злоумышленника, и арестовали. Им оказался тридцатипятилетний уроженец Уэльса по имени Ренвик (Ринвик) Уильямс. Вопреки всем ожиданиям, Ренвик выглядел вовсе не безобразным свирепым чудовищем, а вполне симпатичным джентльменом, пользовавшимся популярностью у женщин (как Тед Банди в свое время). На суде некоторые девушки, выступающие в качестве свидетельниц, говорили о его добропорядочности и мягком характере. Ренвик работал подмастерьем на изготовлении искусственных цветов у французского мастера декоративной флористики и обладал андрогинной и миловидной, типично британской внешностью – нам бы он напомнил Мика Джаггера. Родился он в семье зажиточного уэльского фармацевта с Броад-стрит и был в юности таким грациозным, что великий итальянский танцмейстер Джованни Андреа Баттиста Галлини (сэр Джон Галлини) взял его учеником в свою школу. Также Уильямс имел талант к музыке и был второй скрипкой на концертах в Вестминстерском аббатстве и лондонском театре «Пантеон»{304}.

Но в прошлом Ренвика имелись и темные моменты. Галлини обвинил его в краже часов и уволил из балетной труппы. Уильямс нашел работу клерком у адвоката, баллотирующегося в парламент, но потом потерял ее по не зависящим от него причинам. Когда у Ренвика начались трудности с деньгами, он устроился к мастеру по изготовлению искусственных цветов. Тонкие пальцы скрипача творили так умело, что его быстро повысили до подмастерья. Но по неизвестным причинам незадолго до ареста Уильямс потерял и эту работу. Поступали жалобы, что он чрезмерно одержим противоположным полом.

Когда Ренвика задержали, никто не понимал, в чем конкретно его обвинять. Сторона обвинения заявляла о «преступлении, столь новом в летописи человечества, деянии, столь необъяснимом и противоестественном, что его следовало бы считать невозможным из уважения к человеческой природе». Судья по этому делу жаловался: «Законодатели никак не ожидали, что кто-то совершит преступления столь дьявольского характера, жесточайше нападет на подданных Его Величества с одной лишь целью – ранить, без какой-либо провокации со стороны пострадавших».

Пресса и толпы, собравшиеся у тюрьмы, громогласно призывали повесить монстра, но, согласно уголовному кодексу того времени, нападение, даже с намерением убить, считалось лишь правонарушением. Однако общественность, которую держали в страхе целых два года, требовала для преступника сурового наказания.

Суд вынудили найти подходящий для этого состав преступления, чтобы предъявить Ренвику Уильямсу обвинение. Поначалу они обратились к Акту Ковентри, согласно которому подстерегать человека