Гори, гори ясно! - Ольга Петрова

с ним о партнерстве, но он и слышать об этом не хотел. Тогда я стал подумывать о собственном деле. Купить мастерскую в городе мне было не по средствам, с арендой связываться не хотелось. Тут я и вспомнил про старую дедову кузницу. Денег как раз хватало, чтобы ее переоснастить. И тогда я объявил родителям, что переезжаю в Заречье.

— Насколько я знаю, они тебя в этом не поддержали?

— Они восприняли это как известие о том, что я, например, ухожу в сектантскую общину, — со смехом признался Данила. — Мама плакала, отец кричал, что с самого начала знал, что до добра мое увлечение кузнечным делом не доведет. Но уже через год кузница полностью окупила расходы на новое оборудование и стала приносить доход. Теперь у меня гораздо больше клиентов, чем было раньше в городе. Даже из других городов приезжают, а реконструкторы готовы платить за мои клинки и доспехи любые деньги, мне даже неудобно бывает… Иногда…

Данила снова улыбнулся, и я сочла, что он больше не нуждается в утешении и стала потихоньку вытягивать свою руку из-под его ладони, но он неправильно истолковал мои намерения и устроил ее поудобнее под своей, а заодно и меня притянул поближе.

— Как видишь, все у меня сладилось, все получилось. А на душе все равно было неспокойно. Словно мне дали эту жизнь в аренду, и вот-вот появится настоящий хозяин и спросит: «Ты кто такой? А ну-ка уступай место!» А когда услышал, что про меня на деревне болтали, так и вообще покой потерял.

— И что же про тебя болтали? — заинтересовалась я.

Данила не сразу решился ответить.

— А то, что дед пообещал оставшиеся годы жизни в обмен на то, что я стану кузнецом, — наконец, глухо проговорил он.

— Кому пообещал? — оторопело спросила я. — Тебе?

— Нет. Тем, кто способен осуществить подобный обмен, — невнятно объяснил Данила.

— Вот теперь еще непонятнее стало, — нервно хихикнула я, прогоняя очень неприятный холодок, пробежавший по спине.

Кузнец вскочил на ноги, прошелся по двору, снова сел, как-то воровато оглянулся по сторонам, и вполголоса продолжил, машинально вычерчивая подобранным прутиком какие-то узоры на земле:

— Видишь ли, испокон веков власть над огнем и железом простым людям казалась чем-то сверхъестественным. Кузнецов считали людьми особенными, обладателями сокровенных способностей, на границе с магическими. Вот и про деда поговаривали, что он с тайными силами знается. Не то, чтобы душу продал или дьяволу служит, но может попросить об одолжении в случае крайней нужды. Я стал расспрашивать бабушку, она долго отнекивалась, но вскоре поняла, что я все равно не отстану, и призналась, что дед прекрасно знал, когда умрет. Заранее сделал все необходимые распоряжения и ничуть не жалел о непрожитых годах, потому что для него самое главное было, чтобы род потомственных кузнецов не пресекся.

Данила прекратил рисовать, скептически оценил результат, тщательно затер его ногой, и только после этого испытующе посмотрел на меня. Наверное, ждал, что я буду поражена его рассказом, возможно, усомнюсь, сочту за выдумку. Но его история могла удивить кого угодно, только не меня. Я давно размышляла о том, что заставило Данилу вернуться к деду и занять свое место, при том, что изначально его судьба повторяла дорогу его двойника из моего мира. Неведомые силы? Ха, да я про эти силы такого порассказать могу! Вернее, не про них самих, а про их, так скажем, проделки с пересечением параллельных миров.

— Значит, твой дед знал, как заключить сделку с силами, которые управляют дорогами судьбы, — задумчиво проговорила я.

— Так ты мне поверила? — изумленно спросил кузнец.

— А что, не стоило?

— Я и не думал, что ты так легко просто поверишь, ведь это так бредово звучит, — обрадовался Данила. — Вещие сны, предназначение, таинственные силы.

Вот тут бы и мне признаться, и выяснить, насколько готов сам Данила поверить в невероятное, как вдруг он встал передо мной на колени (правда лишь для того, чтобы взглянуть мне в глаза), и с воодушевлением произнес:

— Значит, я действительно не ошибся в тебе.

Я сразу забыла о том, что собиралась в чем-то признаваться, так и застыла с приоткрытым ртом.

— В тот день, когда ты появилась в кузнице, ты как будто сразу узнала меня, но не поверила своим глазам. А я почему-то подумал: «Ну наконец-то ты пришла».

Ну да, узнала. И не поверила своим глазам, обнаружив, что Данила является продвинутой версией Дани-художника.

— А той ночью… на Ивана Купалу… — кузнец потупил взор, и, ей-богу, у него покраснели щеки. — Я потерял голову, так хотел быть с тобой. И когда тебя поцеловал, то почувствовал, что теперь только рядом с тобой буду счастлив. Впервые в жизни я испытал подобное. Но ты оттолкнула меня, и, честно говоря, в какой-то момент я был готов на все. — Данила потер рукой лоб, как бы стряхивая наваждение. — Видишь ли, когда наконец находишь ту, кого ты смутно ждал всю жизнь, кто все расставляет на свои места и озаряет темные до этого уголки души, очень сложно осознать, что совсем не обязательно и она чувствует то же самое.

Я не верила своим ушам. Неужели это притяжение с первого взгляда было взаимным? Я словно держала во рту кусочек медовых сот, и хрупкий воск ломался под языком, наполняя рот ароматной тягучей сладостью. Правда, сладость быстро сменилась противной горечью. Неподкупная память, ненадолго зачарованная историей кузнеца о таинственных силах и признаниями в том, как сильно я ему дорога, подкинула болезненное воспоминание: на рассвете после купальской ночи из кузницы выходит растрепанная Диана в тонком сарафанчике. Ревность и обида моментально вылились в едкие слова:

— И скольким девушкам ты это рассказывал? Это твой обычный прием — вызвать сочувствие своей откровенностью? И какие уголки твоей души, позволь спросить, уже успела осветить Диана?

Данила отшатнулся, словно я облила его помоями. Недоверчиво посмотрел мне в глаза, судорожно пригладил волосы ладонями, поднялся на ноги, неуклюже сделал несколько шагов, споткнулся. Он в один момент превратился в копию Дани-художника — такой же неуверенный в себе, ссутулившийся и неловкий.

Этого я выдержать уже не смогла. Черт с ней, с гордостью. Я вскочила и заговорила дрожащим голосом:

— Я