Чужая луна - Игорь Болгарин

— Мати моя, любезная Смерть!

Дай мне сроку жить еще хоть на три года!

Смерть ему отвечает:

— Нет тебе срока и на один год!

Максимилиан:

— Мати моя, разлюбезная Смерть!

Дай мне пожить еще хоть три месяца!

Смерть покачивает косой:

— Не будет тебе и на месяц житья!

Максимилиан:

— Мати моя, преразлюбезная Смерть!

Продли мою жизнь хоть на три дня!

Смерть:

— Не будет тебе сроку и на три часа!

Вот тебе моя вострая коса!

Смерть ударяет Максимилиана косой. И под бурные аплодисменты зрителей он долго и мерзко умирает.

Потом все действующие лица, и живые и ожившие, вышли на поклоны и вывели на авансцену смущенного и упирающегося подпоручика Акатьева. Стрельцы, пажи, сенаторы, Максимилиан с Одольфом и даже вполне симпатичная, с умытым лицом, Смерть подхватили его на руки, стали раскачивать и подбрасывать в воздух.

Зал аплодировал.

— Да погодите вы! Постойте! Дайте сказать! — просился Акатьев.

Когда его наконец поставили на ноги, он, тяжело дыша, объявил:

— Это не все! У нас еще концерт!

И потом, после небольшого перерыва, начался концерт. Танцевали и пели русские и украинские танцы и песни.

— Сколько талантов! — между какими-то номерами восторженно сказал Врангель Кутепову. — Как замечательно вы все это придумали!

— Вы не устали, Петр Николаевич? — заботливо спросил Кутепов.

— Пожалуй, можно и на покой, — согласился Врангель. — Я не устал. Но уж слишком много впечатлений. А молодежь пускай повеселится. Завтрашние занятия отмените.

И они стали осторожно продвигаться к выходу.

— …Сыпал снег буланому под ноги,

С моря дул холодный ветерок…

— разносился со сцены чистый красивый голос.

Врангель остановился, обернулся. На сцене пел высокий, чуть сутулый солдат. Врангель уже слышал когда-то эту песню. И, кажется, совсем недавно.

Да-да, вот же эти слова:

— …Ехал я далекою дорогой,

Заглянул погреться в хуторок…

Это была та самая, никогда прежде им не слышанная, песня. Когда же он ее впервые услышал? Ну, да! Во время перехода из Севастополя в Константинополь. И голос такой же. Нет, пожалуй, тот же голос. Врангель вспомнил: каждый раз ему что-то мешало дослушать эту песню до конца.

— …Встретила хозяйка молодая,

Как встречает ро́дного семья,

В горницу любезно приглашала

И с дороги чарку налила…

— пел солдат. Это был Андрей Лагода.

Поняв, что он мешает зрителям смотреть и слушать, Врангель неожиданно для Кутепова, пригибаясь, стал обратно пробираться к своему месту. Кутепов, не очень понимая такого маневра Командующего, двинулся следом.

— Хочу дослушать эту песню, — усаживаясь на свое прежнее место, шепотом объяснил он Кутепову.

— …А наутро встал я спозаранку,

Стал коня буланого поить.

Вижу, загрустила хуторянка

И не хочет даже говорить.

— Вы не знаете этого солдата? — спросил Врангель.

— Слишком много их у меня, — ответил Кутепов.

— Да-да, конечно, — согласился Врангель и добавил: — Голос редкий. Ему бы в консерваторию.

А Андрей продолжал:

— Руку подала и ни словечка

Мне не хочет вымолвить она.

Снял тогда с буланого уздечку,

Расседлал буланого коня.

Краем глаза Андрей заметил, что Врангель, глядя на него, о чем-то разговаривает с Кутеповым. Его прошибло холодным потом: неужели до чего-то докопались? А ведь все, казалось, продумал, нигде не наследил.

— Так и не доехал я до дома,

Где-то затерялся в камыше.

Что же делать парню молодому,

Коль пришлась казачка по душе?

Закончив петь, Андрей торопливо раскланялся и ушел за кулисы. Подумал: если сейчас схватят, значит — все, что-то не до конца продумал, не так сделал. Он еще тогда предупреждал Красильникова, что такая жизнь не по нему. Не годится он для чекистской работы. Если все обойдется, надо бежать! Но куда? Для начала в Новую Некрасовку. Там есть Никита Колесник, там знают, как ему помочь. Все это промелькнуло в голове мгновенно.

И тут к нему подошел Акатьев.

— Я тебя ищу! Спустишься в зал и подойдешь к генералу Врангелю, — он придирчиво оглядел Андрея. — Гимнастерку одерни, причешись. И не забудь представиться!

— Может, потом? После концерта? — с надеждой оттянуть время спросил Андрей.

— Делай, что сказано!

Но от сердца у Андрея все же немного отлегло: если бы хотели арестовать, не послали бы к самому Врангелю. Что-то тут другое! Но что?

Он проскользнул со сцены в зал и, пригибаясь, направился к сидящим в первом ряду генералам. Увидев его, Врангель встал, за ним подхватились и остальные его сопровождающие.

— Дозвольте доложить, ваше… — приглушив голос, но все же довольно громко начал Андрей.

— Ти-хо! — остановил его Кутепов. — Не шуми, солдат. Выйдем отсюда.

Они покинули палатку-театр, отошли чуть в сторону от любопытных. Кутепов сказал:

— Вот теперь доложись. Только, пожалуйста, не кричи, не расходуй понапрасну голос.

— Солдат Лагода, дроздовской пехотной дивизии. Начальник дивизии генерал-майор Туркул.

— Хорошо поешь! Благодарю за песню, — сказал Андрею Врангель. — Сам песню сочинил?

— Никак нет, ваше превосходительство! От донских казаков слыхал. Запомнил.

— Пению учился?

— Дома. У нас вся семья такая, все любят спивать.

— Украинец?

— Так точно,

— Откуда? Где такие соловьи рождаются?

— С Таврии, ваше превосходительство. С Голой Пристани. Небольшое такое село в самом устье Днепра. Корсунский монастырь неподалеку.

— Знаю, — сказал Врангель. — Рыбой ваше село славится. И еще у вас там молоко отменное.

— Выпасы хорошие. Плавни. Трава сочная, — объяснил Андрей.

— Я у вас там бывал. Помню, у вас там есть знаменитое соленое озеро. Говорят, от всех болезней лечит. Меня после контузии два раза туда возили. Попустило руку, — и без перехода Врангель спросил: — Домой-то, поди, тянет?

— Если скажу, шо не тянет — сбрешу. А токо нельзя мне туда. Навечно дорога заказана.

— «Навечно»? — не понравился ответ Лагоды Кутепову. — Ты что же, не веришь в нашу победу?

— Я в том смысле, что пока там большевики, расстреляют они меня. Один раз уже расстреливали. Да, видно, еще не пришло мое время. Промазали. До ночи среди мертвецов пролежал, насилу выбрался. И — назад, к своим.

— Большевики амнистию объявили. Всем обещают прощение, независимо от вины.

— Брешут. Если тогда не добили, счас добьют.

«Ишь, ты, как издалека заходят, — подумал Лагода. — Выпытать хотите? Или что-то знаете? А я буду вам так отвечать, чтобы вам нравилось».

И Лагода добавил:

— Конечно, если гуртом до дому в Россию вернемся, я согласен. А поодиночке — не. У меня с большевиками разные путя!

— Правильно рассуждаешь, солдат! — сказал Врангель. — Вместе вернемся! — он взглянул на Кутепова: — Вот вам, Александр Павлович, истинный голос народа. Больше бы нам таких солдат!

Врангель и Кутепов распрощались с Лагодой. Направляясь к автомобилю, чтобы уехать в город, и затем в автомобиле они продолжили разговор:

— Вы типографию наладили? — спросил Врангель.

— Как и обещали. Даже газету выпускаем, пока один номер в неделю. С бумагой беда.

— Вернемся к нашему разговору об опыте Климовича. Расскажите об этих листовках. Их ведь все равно уже все, кто хотел, прочитали. Объясните, чего добиваются большевики, развенчайте их ложь. приведите убедительные примеры. Возьмите того же солдата Лагоду. Чем не герой для вашей газеты? Однажды уже расстрелянный большевиками, чудом спасшийся, он снова вернулся в наши ряды. Поучительный пример.

Когда Лагода вернулся к театру, где все еще не расходились солдаты, его обступили.

— Ну, что тебе сказали генералы?

— Спросили: листовки читал? Говорю: читал.

— И что ты по этому поводу думаешь?

— Я и сказал: думаю.

— Брешешь! Не сказав.

— Хотел сказать, да раздумав. Но я не брешу. Я и вправду думаю.

— Об чем?

— Да об этих листовках. Поверить — не поверить, Хочется поверить. Сильно до дому тянет.

На утро Врангель на «Лукулле» отправился обратно в Константинополь. Поездкой в Галлиполи он остался доволен. Армия жила и крепла. Только бы ничего не случилось непредвиденного, и тогда, если не летом, то осенью можно будет выступать в новый поход.

Он подумал даже о деталях, которые уже не первый день вынашивал. Высаживаться надо будет не в Крыму. Как страшный сон ему хотелось навсегда забыть этот чертов гнилой Сиваш, этот проклятый Крымский перешеек. Выбросить десанты надо будет где-то в районе Одессы и разослать войска по равнинным просторам Причерноморья. И дальше, и вперед…

Почему вдруг тогда пришла ему в голову эта бредовая мысль: пересидеть зиму в тепле и продовольственном достатке в Крыму? По чьему наущению он тогда воспринял ее как спасительную?