Здравствуй, племя младое, незнакомое! - Коллектив Авторов

«Разнокалиберный мусорок, – как выразилась однажды моя жена, – за который, в случае чего, и ломанного гроша не дадут. Сама она из всего стихотворного спектра признавала лишь эротичного Видьяпати да кое-что из Бернса, подчеркивая тем самым некоторую близость к поэтическому миру и собственные пристрастия. Для меня же весь этот „неходовой книжный отстой“ был моим миром, в котором я знал место каждой книги не только на полке, но и в своей душе, и сообразно этим знаниям открывал тот или иной том и исцелялся от мерзостей и несовершенства нашей окаянной жизни.

Это были мои самые верные и самые мудрые друзья. И они одни провожали меня в дорогу. С ними одними я прощался, сидя на стуле возле письменного стола, с тяжелым сердцем, переполненным горькими мыслями о крушении утлого семейного ковчега.

В суетном и неугомонном муравейнике аэропорта «Внуково» наша малочисленная казачья группа собралась возле места упаковки багажа. Большой хвост тянуть за собой не было смысла. Основные «силы поддержки» должны были прибыть автобусами и на личных автомобилях из Краснодарского края, Ростовской области, Ставрополья, Калмыкии, Осетии, Дагестана, Кабардино-Балкарии. Из «мозгового центра» я прихватил с собой только тех, кто мог реально пригодиться для переговоров и анализа обстановки: походного атамана – военного переводчика, работавшего за границей, могучего, под метр девяносто ростом, потомка донских казаков подполковника Владимира Наумова; потомственного терца из Грозного, первого кошевого атамана Союза казаков Владимира Овчарова; для прикрытия со спины – мастера рукопашного боя Сергея Сосновского.

Володя Овчаров, смуглокожий стройный красавец, ростом тоже Бог не обидел, с тонкими чертами лица, очень напоминающими кавказский тип, с темными, слегка вьющимися волосами, стоял в центре нашего небольшого полукруга и инструктировал впервые летевших на Северный Кавказ собратьев: «Им (нац. властям) сразу и твердо нужно заявить нашу позицию – в Чечено-Ингушетии начался геноцид русских. Мы требуем немедленных мер и будем информировать Кремль! Иную, более дипломатическую постановку проблемы они сочтут за нашу слабость... Поверьте мне...»

Несколько недель назад, побывав в Грозном и Карабулаке у Подколзина, он «загрузился под самую крышу» информацией о беспределе, творимом против русского населения, и теперь, пользуясь свободным временем ожидания регистрации на рейс, «перекачивал» услышанное и увиденное в нас: «В клуб русским путь заказан – в лучшем случае изобьют, а могут и подрезать. Женщин и девчонок на улице хватают и – в машину... Менты свои, все покрывают. В школах постоянные оскорбления, драки. Информация или не доходит в Москву, или ее в корзину выбрасывают...»

– Перестроились до полной импотенции, – вставил Наумов. – Театр абсурда: и хотели бы что-то сделать, да не могут. Старую систему управления и контроля ослабили, народ законопослушный бросили без поводырей. А укрепились только те, кто и раньше был организован, – бандиты, шпана. Они и ментуру под себя подминают. Попробуй покомандуй из Москвы таким гибридом.

– Казакам бы дали оружие и полномочия, как раньше, – горячится Овчаров, – быстро бы навели порядок. На Кавказе только с силой считаются. Если не уважают, то боятся.

– Наверное, и кремлевские мудрецы тоже боятся гнева народа, а вооруженного народа тем более, – вставил Сергей Сосновский – высоколобый, сухой, жилистый, с интеллигентской щеточкой усов над верхней губой, больше похожий на интеллектуала, нежели на рукопашника. Но, как говорится, внешность бывает обманчива...

Я тоже вставил «свое лыко в строку»:

– Сегодня вызывали на беседу в КГБ к помощнику Крючкова и в МВД к Громову...

– А чего же молчал, партизан? – оживился Наумов. – Инструктировали поди, как раньше перед выездом за «бугор».

– Инструктировали: «уточните... разберитесь... не возбуждайте народ... продемонстрируйте организованность, а не истерию... положение серьезное, не нужно усложнять...»

– Сплошные сопли, – резюмировал Наумов. – Сами ушами прохлопали, а нам – «разберитесь». Молодцы...

– Чужими руками жар загребать... – буркнул Сосновский.

– Когда корабль терпит бедствие, дыры чем попало затыкают. В данном случае – нами.

– Ну спасибо, Антольевич, успокоил, – невесело усмехнулся Овчаров. – Мы, значит, и спасатели, и пожарники, и стражи порядка, и затычки во все дыры...

Я слушал разговор рассеянно, то улавливая его суть, то вновь погружаясь в свои проблемы, машинально поддакивая, чтобы не показаться безразличным к общей беседе. Но как бы не был далеко «в себе» – все же почувствовал направленный на меня взгляд из кишащей толпы пассажиров. Поднял голову и увидел медленно идущую прямо на меня Наташу – мою юную коллегу из Воениздата.

Мы были знакомы почти два года. Встречались на общих презентациях, фуршетах. Наташа была среди моих восьми помощников во время выборов в Верховный Совет России. Успела хлебнуть неприятностей от политических оппонентов. Разухабистые юноши с демократическими патлами выводили ее из перехода станции метро «Сокол», где она распространяла листовки с моей предвыборной программой, советовали поберечь высокие стройные ножки, которые «придется переломать», если она вернется.

Чем помогли девятнадцатилетней студентке журфака МГУ окончательно избавиться от демократических иллюзий. И когда я в составе оргкомитета готовил проведение съезда казаков, она привела для работы с регистрационными документами еще двух подруг. Удивительно сознательный человечек, мудрый не по возрасту. Я относился к ней с покровительственной нежностью.

И вот вижу ее глаза. Ничего другого в тот момент не разглядел, не запомнил. Даже – во что была одета. Только глаза... большие, темно-карие, немного восточные, блестящие, мученические... И столько в них всего, что слова самые выразительные и теплые поблекнут и стушуются.

Мои попутчики, увидев Наталью, заулыбались – успели познакомиться на учредительном круге (многие казаки тогда усы распушали вокруг симпатичных регистраторш). Здороваются, удивляются: «Ты как здесь оказалась?»

Она в ответ улыбнулась. На приветствия ответила. А сама так смотрит на меня, что все невольно замолчали и расступились. Подошла вплотную, что-то ищет пальцами в нагрудном кармашке. А глаза блестят, переливаются влажно, трепещут огоньками и калейдоскопом чувств, о которых она ни словом, ни намеком не обмолвилась до этого дня. Достает иконку малюсенькую, складную молитву – «Божьи помочи». Протягивает: «Возьми. Она всегда со мной... Вернешься. Отдашь. Только пожалуйста, позвони сразу... как только оттуда... Я буду очень волноваться...»

И все. И пошла назад, поспешно растворяясь в толпе, будто застеснялась своего поступка. А я с дурацким, обалдевшим видом стоял под смешливыми софитами взглядов друзей и держал в ладони маленький клочок цветной бумаги, обдавший меня невиданным теплом. «Господи, какую силу ты дал женщине? Какую власть над нами – мужчинами! В один день, – да что день? – час, в одно мгновенье может заморозить душу, превратить в бесчувственный лед и вновь разжечь огнем жизни!»

Грозный встретил весной. Если в Подмосковье только разгулялась межсезонная распутица, в лесах и оврагах еще напоминал о зиме свалявшийся, серый от копоти снежный наст, то здесь солнце уже потрудилось на славу – прогнало ознобную мокрядь, подсушило землю на равнине и в предгорьях. И на поднявшейся опаре отмерзшей земли, среди жухлых и свалявшихся косм и будыльев прошлогодней травы уже настырно пробивалась к свету и теплу молодая зеленая поросль. Пахло степью, с ее горько-медвяными ароматами, настоянными на сотнях видов полыни.

Внизу у трапа стояли несколько человек в гражданской одежде с явной военной выправкой. Мы с Наумовым сразу признали в них собратьев по службе Отечеству.

– Полковник Кочубей, – представился старший из встречавших.

– По фамилии и породе видно, что казак, – не спросил, а больше резюмировал я, протягивая руку для приветствия и называя себя.

– Дед был казак. Отец – сын казачий. А я – хвост собачий.

Все дружно заулыбались. И знакомство произошло без долгого «обнюхивания».

За несколько лет работы по возрождению казачества я сделал для себя отрадное открытие. В каждом министерстве и ведомстве среди руководителей обязательно сыщется «свой» – казачьего роду-племени, не забывший зова крови и духа предков, несмотря на поголовную «стрижку» казачества «под корень», а в силовых ведомствах таких – каждый четвертый, если – не третий. И здесь нам тоже повезло... Игорь Кочубей, руководитель республиканского комитета государственной безопасности, оказался из казаков. Это облегчало нашу миссию, но не его... Он и такие, как он, по сути, были сданы Москвой в заложники вместе с русским населением на всех национальных окраинах еще формально существовавшего СССР.