Собрание сочинений в 10 томах. Том 1. Ларец Марии Медичи - Еремей Парнов

— Дело не в том, — отмахнулся ла Моль. — Знаете, в чем главная беда наших предков? В том, что им нечего было выдавать. Иначе они спасли бы себя и от пытки, и от костра. Я не верю в красный алмаз.

— Признаться, я тоже, но, мой милый граф, Сен-Жермен заставил меня многое пересмотреть. Нет, я, конечно, не считаю его бессмертным. Хотя бы по той причине, что он сам не считает себя таковым…

— Парадокс?

— Отнюдь. Я слышал, как он сказал одному знакомому: «Эти глупые парижане воображают, что мне пятьсот лет. И я даже укреплял их в этой мысли, так как вижу, что им это безумно нравится. Но если говорить серьезно, то я на самом деле намного старше, чем выгляжу». Так-то, ла Моль… Сен-Жермен и вправду многому научился на Востоке. У него нет эликсира бессмертия, но он знает тайну целебных трав. «Чай Сен-Жермена», которым он пользует короля, действительно оказывает животворное действие. Это необыкновенный человек, граф, говорю вам открыто и честно. Не обижайтесь, но не вам тягаться с ним… И не мне.

— Вы бы лучше высказали все это командору!

— Я и высказал. Но он одержимый!

— Хорошо, ле Карре, вы все знаете лучше меня, скажите же, что вы думаете о Сен-Жермене? Кто он?

— Я все сказал, граф. Он сын Ференца Ракоци и великий человек. Всесторонне одаренный от природы и широко образованный!

— Откуда тогда у него деньги? Только не уверяйте меня, что он их делает из свинца.

— Ничуть не бывало. К его услугам все золото масонских лож. Он достиг высших степеней посвящения… Быть может, даже самой высшей, единственной.

— Вы полагаете, он руководит всеми ложами?

— Да, граф, полагаю. Его приезд в Санкт-Петербург летом 1762 года несомненно был продиктован далеко идущими целями масонов. Мне достоверно известно, что фаворит императрицы Екатерины — Григорий Орлов вручил ему очень крупную сумму.

— За какие заслуги?

— Не знаю. Возможно, наш подопечный содействовал воцарению императрицы. Это тайна, покрытая мраком. Известно только, что Орлов, обращаясь к Сен-Жермену, называл его саго padre — дорогой отец.

— Да, все это возможно, — задумчиво произнес ла Моль. — В конце концов, мы, тамплиеры восемнадцатого века, тоже своего рода тайное общество.

— Именно поэтому командор и стремится привлечь к нам такого блестящего человека, как Сен-Жермен.

— Уж лучше нам сразу идти под его начало, — усмехнулся ла Моль. — Так было бы правильнее…

Ле Карре сделал вид, что пропустил откровенное высказывание графа мимо ушей.

— Командор убежден, что Сен-Жермен располагает красным алмазом, — сказал он.

— С каких пор, хотелось бы знать? — скептически улыбнулся ла Моль.

— С тех самых, как он объявился внезапно в Париже под именем графа Сен-Жермен, — ответил ле Карре, и ни одна жилка не дрогнула на его лице.

Глава 14

Священное животное

Когда Люсин следом за Львом Минеевичем раздвинул гремящую занавеску и вошел в комнату, им навстречу поднялась разгневанная сиделка:

— Что же это получается такое? А?

— Разве я опоздал? — забеспокоился Лев Минеевич. — Сейчас, по-моему, и шести еще нет. — Он вынул из кармана старый брегет и щелкнул крышкой. — Так и есть! Двадцать минут пятого.

— Да не про то я! — досадливо отмахнулась сиделка. — Тут же полно кошек! — Она похлопала себя по солидной груди. — Я их и так терпеть не люблю, а тут полюбуйтесь!.. — Она указала куда-то в противоположный угол. — Полюбуйтесь!

Лев Минеевич и Люсин последовали настоятельному приглашению и увидели на полу белую тощую кошку. Она лежала на боку, вытянув лапы, и, судя по откинутой голове, была мертва.

— Это же Саския! — всплеснул руками Лев Минеевич. — Что же с ним? Бедное животное! Бедная, бедная Верочка…

— Не знаю, кто здесь бедный… — сиделка энергично замахала рукой, будто ковер выбивала. — Только я здесь не останусь ни на минуту. Мало того, что делаешь людям одолжение, с работы ради них срываешься, так тут еще дохлые кошки! Как вам это понравится?! То-то, чую, запах какой-то вонючий. «Не может быть, думаю, чтоб это от кошек. Кошки так не пахнут, хотя и противные». Принюхалась, принюхалась и — нате вам! — нашла в углу: лежит себе, околела! Чтобы я после этого кого послушалась? Да ни в жисть! Сейчас же ухожу…

— Никуда вы не пойдете! — с неожиданной твердостью остановил ее Лев Минеевич. — Оставайтесь на своем посту! Этот товарищ — он небрежно кивнул на Люсина — из милиции.

— А мне плевать! — Она глубоко вдохнула воздух, словно и впрямь собиралась плюнуть как можно дальше. — Мне за это зарплату не прибавят, — добавила она, печально выдохнув. — У меня у самой, может, мальчик больной… — Она вдруг зашмыгала носом. — Ножки у него не ходят, так и то посидеть с ним некогда… Работаю, как медведь.

Лев Минеевич беспомощно развел руками и умоляюще посмотрел на Люсина.

— Не расстраивайтесь, мамаша. — Люсин осторожно погладил ее по спине. — Надо ведь подежурить, раз такой критический случай. А насчет денег не беспокойтесь — это мы сделаем!

— Так я их терпеть не могу, кошек этих! — сказала она, усаживаясь.

— Я тоже, — сказал Люсин, наклоняясь над Саскией.

Бедняга скончался, видимо, под утро, а может, и ночью. Глаза его помутнели, и внутренний свет их погас. Они казались огромными, эти расширенные внезапной смертью глаза.

Люсин уже знал от врача все подробности утреннего переполоха. Но сейчас, рассматривая Саскию, он усомнился в правильности диагноза.

«Старуха могла, в конце концов, отравиться и колбасой. Кошка доела остатки и околела. Так хоть концы с концами сходятся… А то чего вдруг, спрашивается, она подохла? Не от испуга же…»

— Где у нее холодильник? — спросил он.

— Вы хотите положить его в холодильник? — ужаснулся Лев Минеевич.

— Нет, — поморщился Люсин. — Я хочу узнать, нет ли в холодильнике остатков колбасы.

— У нее нет холодильника. — Он указал глазами на софу, где лежала неподвижная и безмолвная Вера Фабиановна. — Все остатки — на столе. Я знал, что они вам понадобятся… — Он гордо взглянул на сиделку. — И велел все сберечь, как есть.

— Боюсь, что эта колбаса слишком долго пролежала в тепле, — вздохнул Люсин. — Но анализ мы на всякий случай все же сделаем… А где остальные кошки? — Благодаря Льву Минеевичу он был уже прекрасно осведомлен о комнате и ее обитателях.

— Шляются туда-сюда! — встряла в разговор сиделка.

— Кис-кис-кис! — позвал Лев Минеевич, приманивая кого-то невидимого согнутым указательным пальцем.

На зов явилась только шелковистая черная кошка с янтарно-зелеными глазами. Она бесшумно спрыгнула откуда-то сверху и прогнулась вся, вытянув вперед лапы. Царапнула пол и, спрятав когти, потерлась вдруг мордой о ногу Люсина. Но тут же отпрыгнула в сторону, зашипела на мертвого Саскию и полезла под софу.