Генерал его величества - Андрей Величко

Раздался скрежещущий вой, и на север, оставляя за собой черный изогнутый след, улетели первые пристрелочные ракеты. Потом еще несколько — и, видимо, самолет-коректировщик дал добро, потому что началось…

Ветер не успевал сдувать ядовитый дым в море, солдаты в окопах кашляли и зажимали лица мокрыми тряпками. Каково было ракетчикам — мне даже думать не хотелось, периодически оттуда вытаскивали потерявших сознание, но огонь не слабел. Десять минут на позициях стоял сплошной рев, потом он стих. Облако черного дыма со следами ракет выглядело как выползающий из-за артурских сопок гигантский спрут, хищно тянущий тысячи многокилометровых щупалец в сторону японских позиций…

Наши солдаты ошарашенно крутили головами, глядя на поднимающееся из-за холмов зарево. Сзади забахали подъехавшие железнодорожные батареи — они обрабатывали тылы японцев, куда ракеты не доставали. И, наконец, почти все наши самолеты улетели бомбить тех, кто находился слишком далеко даже для восьмидюймовых снарядов…

Ни утреннего, ни дневного штурмов не было. Ночного тоже не будет, доложила разведка, ибо некому там штурмовать!

Перед тем, как прямо у Каледина свалиться на топчан и заснуть на пару часов, я прочитал радиограмму от Маши — она на «Алмазе» с двумя «Бобиками» и двумя ротами десанта готовится к высадке на остров Кунашир, признаков противника не наблюдается. Часом раньше снова превратившаяся в черногорцев Пашина эскадра при поддержке «Светланы» заняла Итуруп. Там противник был, но в мизерных количествах, его хватило ненадолго и не всем.

Выспавшись и умывшись, я вылез на свет божий и обозрел открывшуюся передо мной картину. Да… учитывая, что ветер теперь был с севера, пованивало уже очень ощутимо.

— Георгий Андреевич, — отвлек меня от созерцания и обоняния Каледин, — пришел японский парламентер, просит суточного перемирия для захоронения погибших.

— Давно пора, — хмыкнул я, — а что, думаете, они за сутки управятся? Ну в случае чего мы не жадные, дадим им лишний денек-другой… Кстати, передайте парламентеру, что канцлер Найденов хочет встретиться с самым старшим из находящихся здесь японских генералов.

Через два часа я, в отутюженном черном мундире, в белоснежной сорочке и галстуке с брильянтовой заколкой, сверкая начищенными до невозможного блеска сапогами и зеркальными очками, шел к точке встречи. Хорошо хоть, что она была назначена в месте, где очередной полк японцев попал под фланговый огонь пулеметов. Там, где работали минометы, окружающий пейзаж был куда менее эстетичен…

Передо мной стоял пожилой японец с предельно усталым лицом, в чистом, но в двух местах порванном мундире, с перевязанными рукой и головой… Снаряд или бомба с «Бобика»? — мимоходом подумал я.

— Господин генерал, — сказал я по-английски, — прошу вас как можно быстрее передать по команде, что канцлер Найденов от имени русского императора просит прислать облеченных необходимыми полномочиями представителей японской стороны для обсуждения наших предложений о мире.

Через пять дней «Мономах» увозил русскую делегацию во главе с канцлером в заранее обусловленную точку Желтого моря, где на крейсере «Цусима» меня должен был ждать принц Ито. А с севера к месту рандеву спешила третья договаривающаяся сторона, крейсер «Алмаз» с находящейся на его борту курильской королевой Марией Первой…

Вроде не должны они сильно упираться, думал я, никто их грабить не собирается, Корею пусть с потрохами забирают и Артур, как мы отсюда уйдем, тоже, а Маша даже какой-то план Маршалла придумала по выводу Японии из послевоенного кризиса… В общем, попробуем договориться.

Эпилог

Седой однорукий полковник с еле заметной тоской смотрел на кадровика. Вот, похоже, и кончилась его служба — на сорок пятом году жизни и на тридцатом под знаменами… Да уж, рука-то ладно, но ведь легкое тоже одно, за последний год — два месяца по госпиталям…

Вспомнилось, как восторженным пятнадцатилетним мальчишкой он сбежал из дома и ухитрился добраться аж до Мукдена, где командующий тамошней авиацией великий князь Михаил после пробного полета на «Святогоре» на свой страх и риск зачислил его в штат и даже распорядился, чтобы шустрого парнишку учили летать… Потом — летная школа, служба сначала на Дальнем Востоке, а затем в Бессарабии, ведомым у самого Полозова…

Но недолго получилось летать — снова война и тот бой над Веной, где Полозов сгорел, а он остался без руки, легкого и с полуослепшим левым глазом… Из армии уходить не хотелось, и по выписке из госпиталя он тянул лямку в БАО, потом строил аэродромы, заведовал охраной специального КБ…

— Сергей Сергеевич, — поднял на него глаза кадровик, — давайте я вам скажу прямо, вы свое уже отслужили, всем бы так. При вашем здоровье жить теперь можно только на горных курортах… Но если вы по прежнему не хотите увольняться в запас, есть вакансия как раз по вашему профилю. Надо создать в горах Кавказа режимный объект и в дальнейшем, возможно, им руководить. Подумайте…

Сам ты думай, мысленно усмехнулся полковник, куда мне на гражданку, хоть и полностью обеспеченному? И кивнул — продолжайте.

— Вы согласны? Тогда позвольте вас покинуть…

Ошарашенный полковник посмотрел на закрывшуюся за кадровиком дверь, но тут она снова открылась, и в ней показался…

— Сидите, Сергей Сергеевич, — усмехнулся зашедший Георгий Первый, — и я, с вашего позволения, тоже присяду, да поговорим. Речь пойдет о вашей родине — да-да, об Аббас-Тумане, где вы родились, а я прожил восемь лет. И так уж получается, что служба вам предлагается именно там. Но перед этим прошу вас честно ответить на вопрос — как вы относитесь к канцлеру Найденову?

Ну и дела, подумал полковник — а как к нему можно относиться? Ведь именно прочитав в «Ниве» про его подвиг в артурском небе, пятнадцатилетний Сережа и сбежал на войну… Потом ему неоднократно доводилось встречаться с этим выдающимся человеком. Не так давно даже пришлось, наплевав на однорукость, лично разбить морду одному поинтересовавшемуся, да когда же наконец сдохнет этот Гатчинский Коршун, люди, мол, столько не живут…

— Вот и замечательно, — кивнул император. — Увы, годы безжалостны, и канцлер окончательно решил отойти от дел… Вы, наверное, уже поняли, где он будет жить, удалившись на покой. Так вы согласны?

Конец.