Мери Энн - Морье Дю

- Конечно, если меня вызовут. До сих пор не это неплохо удавалось. Кроме того, вся прелесть шутки заключалась... нет, об этом я расскажу тебе вряд ли.

- В делах не может быть никаких шуток. Это позорный иск. Я тихо жил в Аксбридже - мой бедный отец при смерти, - и все мои мысли были заняты тобой и детьми: я радовался, что все неприятности закончились, ты обеспечена, и надеялся, что, возможно, осенью я подыщу дом, где вы все поселитесь. И тогда долгими зимними вечерами...

- Замолчи, или я закричу. Я не обеспечена, и я не собираюсь хоронить себя в деревне, а что касается долгих зимних вечеров - будь я проклята, если соглашусь проводить их в постоянных мечтаниях, которые вызывают такую зевоту, что болит челюсть.

- Прекрасно. Тогда, если опять попадешь в какую-то неприятность, больше не зови меня.

- Я буду звать тебя тогда, когда сочту нужным. А теперь иди сюда и садись и прекрати дуться - ты похож на проповедника, заканчивающего свою проповедь. Скажи, кто-нибудь ерошит тебе волосы в Богом забытом Аксбридже?

Очевидно, никто. Это было тем самым наслаждением, от которого она отказалась, которое принадлежало прошлому, к более счастливым дням в Хэмпстеде. О судебном разбирательстве больше не было сказано ни слова. В Аксбридж Билл Даулер вернулся молчаливым, но умиротворенным. И всей прелестью шутки - обвинителем Уордла будет ее недавний противник, министр юстиции, которому придется выполнять свои должностные обязанности, - ей пришлось наслаждаться в одиночестве.

Прием, оказанный ей в конторе министра юстиции в Линкольнз Инн - рядом с ней ее адвокат, господин Комри, чуть сзади - празднично разодетые Фрэнсис и Даниэль Райты, - компенсировал все страдания, которые она претерпела в палате общин. Сэр Вайкари Джиббс, в пенсне, был сама любезность. Закончилось обсуждение всех формальностей. На заданные вопросы были даны ответы. Все было записано. Юристы решили юридические проблемы.

Господин Комри, у которого на пять часов была назначена встреча, уехал в четыре, почти сразу за ним последовал господин Стоукс, а потом - братья Райты. Главная свидетельница обвинения медлила. Министр юстиции закрыл дверь, улыбнулся и приосанился.

- Мастерский удар, - сказал он. - Примите мои поздравления. - Сняв пенсне, он открыл бутылку бренди. - Не рано?

- Нет, скорее поздно. Я с удовольствием выпила бы бренди еще первого февраля.

- Если бы я знал, я послал бы вам бутылку. Но я решил, что оппозиция хорошо вас снабжает.

- Дальше кофе и стакана воды не шло.

- В этом все виги: они не любят запускать руку в свой карман. Но уж Фолкстоун, надеюсь, не подвел?

- Он дарил цветы.

- От них нет никакой пользы, когда пуст желудок и измотаны нервы. Мне известно, что радикалы начисто лишены галантности, но вот Фолкстоун меня удивил: ведь он воспитывался во Франции. Мне всегда казалось, что в своих делах он проявляет гораздо больше тонкости. Издержки юности: с возрастом начинаешь иначе смотреть на многие вещи.

- Если бы молодость могла...

- А она не может? Какая жалость. Я всегда думал, что это прерогатива молодых. Тори будут в восторге. Можно, я процитирую вас?

- Вам не кажется, что это нечестно? Со всеми случаются неудачи.

- Надо отдать вигам должное: они всегда славились своей силой. А мы оцениваем человека по уму - поэтому-то мы и правим страной. Скажите, как вы чебя чувствуете после свалившегося на вас тяжелого испытания в палате?

- Я похудела более чем на три килограмма.

- Меня это не удивляет. Мы крепко взялись за вас. Я сам измотан - но вы прекрасно выглядите.

- Мне удалось быстро восстановить физические и душевные силы.

- Очевидно. Одно время я был знаком с Бэрримором - где он сейчас?

- Дорогой Крипплгейт? Где-то в Ирландии. Увяз в семейной жизни и всего себя отдает лошадям.

- Еще я знал Джеймса Фитцджеральда.

- У Джеймса плохое настроение. Он в постоянной панике - боится, что я опубликую его письма. Он продолжает забрасывать меня новыми из Дублина.

- А они представляют интерес?

- Для правительства, но не для публики. Будущее протестантов с точки зрения члена парламента от Ирландии.

- Предложите их на аукцион Кристи. Я дам хорошую цену.

- Я почти все вернула ему. Я не жадная по натуре, просто мне надо растить детей.

- Еще бренди?

- А почему бы нет?

В дверь конторы постучали. Сэр Вайкари Джиббс поправил парик и мантию.

- Кто там?

Из-за двери раздался голос:

- Лорд главный судья Элленборо, сэр, ждет вас внизу в экипаже. Он заехал за вами. Он спрашивает, не забыли ли вы, что сегодня обедаете с ним в палате лордов.

- Нет, нет... Скажите его светлости, чтобы он ехал один. Я приду пешком. - Он повернулся к посетительнице. - Вы могли бы подвезти меня в вашем экипаже? Надеюсь, вас не затруднит: ведь это по дороге в Челси.

- С удовольствием. Когда пожелаете.

- Вы очень любезны. Епископы дают обед в честь Элленборо. Мне нельзя опаздывать, но поскольку мне надо быть там к половине седьмого... Но я не каждый день обязан быть на подобных приемах.

Он бросил взгляд на каминные часы и допил бренди.

- А с делом обивщика, - спросил он, - все чисто?

- Уордл полностью в нашей власти, - ответила она, - ему не ускользнуть.

- Он обещал заплатить?

- В ноябре прошлого года он без всяких ограничений раздавал всем обещания.

- "Я раздам вам землю..." Да, здорово... Так что нам нужно?

- Я использовала всю свою ловкость, чтобы прижать его к стенке, так что он у нас в руках.

- Замечательно. Думаю, с ним не будет никаких сложностей. Приговор Уордлу - и известный патриот падает. Боюсь, что его дело не принесет вам ничего, кроме еще большей известности. И ради этого вы все затеяли?

- О Боже, конечно, нет. У меня есть все необходимое.

- Тогда ради чего?

Она поставила свой стакан, поправила платье и выглянула из окна.

- Мне хотелось встретиься с вами, - сказала она. - Другой возможности не было. Госпожа Кларк и сэр Вайкари Джиббс очень подходят друг другу.

В палату лордов министр юстиции опоздал на полчаса...

Весь июнь член парламента от Оукхэмптона пытался решить дело без суда. Но это ему не удалось: истец не хотел забирать свой иск. А свидетельнице со стороны истца все приготовления доставляли огромное удовольствие, ее визиты в Линкольнз Инн оказались очень полезными. Как она предполагала, лето принесло массу развлечений: было очень романтично помогать судье. И менее утомительно, чем взбивать подушки для Фолкстоуна. Его светлость радикал все еще вел себя как ее поклонник, но действовал издалека - быть другом по переписке гораздо безопаснее, ставит определенные рамки.

Он забыл, что очень опрометчиво писать письма после обеда: перо быстрее бежит по бумаге, мысли текут свободнее, ими трудно управлять. То, что было написано в полночь, очень отличалось от того, что писалось по утрам, и дама, которая читала его письма, обратила на это внимание. А письмо, датированное двадцать седьмым июня, могло бы в два счета разрушить его жизнь. Ее проницательный взгляд быстро пробежал страницы письма, написанного одним скучным вечером в Коулшилл Хаузе:

"Жаль, что не могу написать вам такое же интересное письмо: у меня совсем нет новостей. Да и откуда им взяться: с первого дня своего пребывания здесь я только и делаю, что брожу в одиночестве по полям и ем клубнику. Все это очень полезное времяпрепровождение, но слишком неитересное, чтобы рассказывать о нем. Ваше же письмо поведало мне много интересного, обеспечив меня, отшельника, обладающего созерцательным складом ума, пищей для размышлений на долгое время. Судя по вашим словам, дело примет крутой оборот, когда начнется суд. Вся история вылезет наружу, и венценосный брат, Додд и Уордл будут разоблачены. Мне очень жаль, что они не предусмотрели этого и не предотвратили огласки. Я не знаю, на что надеялся Уордл, думаю, он рассчитывал на свою популярность. Не прошло, и, хотя его роль в заговоре была менее значительной по сравнению с двумя другими, он все равно здорово увяз, позволив тем двум превратить себя в орудие.

Этот суд очень сильно повредит репутации королевской семьи, так как, несмотря на попытку друзей герцога скомпрометировать ваши показания, факты, рассказанные вами, будут служить бесспорным доказательством, к тому же слишком многие сталкивались с подобными ситуациями, поэтому никому не удастся восстановить против вас обещственное мнение.

Думаю, газетчики попытаются приписать мне участие в заговоре этой троицы, но у них ничего не выйдет. Ни я, ни Уитбред, ни Вердетт ни в коем случае не можем быть замешаны в этом деле - по крайней мере, наша невиновность не вызывает у меня ни малейшего сомнения.

Я с удовольствием предался бы приятным размышлениям и с философским безразличием наблюдал бы за развитием событий, не будь я так обеспокоен предстоящим вам трудным испытанием. Я с трепетом жду, когда уладятся ваши дела, которые, как я понимаю, сейчас отошли на второй план.