Рождение Российской империи. Концепции и практики политического господства в XVIII веке - Рикарда Вульпиус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но именно царь Петр I взял рецепцию идеологических влияний с Запада под личный контроль. В сфере государственных наук он совещался с такими немецкими камералистами, как Ананиас Христиан Потт фон Люберас (1655–1722) и Генрих Фик (1678–1750), в области философии он испытывал сильное влияние трудов философа раннего Просвещения Самуэля Пуфендорфа (1632–1694), он тесно общался с Готфридом Вильгельмом Лейбницем (1646–1716). От полковника Бальтасара фон Кампенхаузена он опосредованно перенял пиетистские идеи Августа Германа Франке (1663–1727) из Галле[919]. Вскоре после возвращения из Великого посольства, своего первого длительного путешествия по Центральной Европе, которое позволило ему встретиться не только с бесчисленным количеством специалистов самых разных областей, но и с величайшими умами раннего Просвещения, он настоятельно возжелал воплотить свои познания о связи христианства, образования и камерализма в государственной политике[920].
Так же как за полтора века до него Иван IV, Петр I своим указом от июня 1700 года интенсивно вмешался в церковные дела: во-первых, царь присвоил себе право поставить нового митрополита в Тобольскую епархию, хотя это решение, согласно церковному праву, принадлежало только патриарху Адриану. Во-вторых, царь дал церкви поручение выполнить работу небывалого до тех пор масштаба. Когда в 1555 году Иван IV приказал обратить казанских татар в христианство, речь шла о закреплении недавнего завоевания. Акция была направлена в основном против мусульманского высшего слоя и, таким образом, против все еще ограниченного числа лиц. Обращение должно было происходить «с кротостью», стремления к долговечности достигнутых результатов при обращении в христианство в указах не обнаруживается. Прежде всего провозглашенная царем воля к миссионерской деятельности в XVI веке явно проистекала из закона победителя. Петр I, напротив, спустя восемьдесят (!) лет после того, как была учреждена Тобольская епископская кафедра, объединил с назначением нового митрополита указ о христианизации. Указ, который, должно быть, оказался совершенно неожиданным для его современников, распространялся на необычайно обширные территории: на (всю) «Сибирь» и «Китай». Наряду с этим нововведением, появилось еще одно, по крайней мере не менее важное изменение, позволяющее лучше понять духовные перемены того времени: впервые российский правитель применял в отношении иноверцев среди своих подданных в высшей степени пренебрежительную терминологию.
С Божьей помощью вновь назначенный в Тобольске митрополит должен был позаботиться о том, чтобы «в слепоте идолослужения и в прочих неверствиях закоснелых человек приводить в познание и служение и поклонение истинного живого Бога». Новый митрополит должен был привести с собой из киевских кругов трех-четырех образованных и не старых иноков, которые могли бы изучить китайский и монгольский языки, чтобы «их суеверие познать, могли твердыми святого Евангелия доводами многие души из области темныя сатанинския привести во свет познания Христа Бога нашего»[921].
Никогда еще в Московском государстве в мирное время, а тем более спустя десятилетия после присоединения чужих этнических групп глава государства не говорил об этих самых группах как о «в слепоте идолослужения закоснелых людях», о душах, которые должны быть приведены «из сатанинской тьмы» к свету. Напротив, религиозная направленность сибирских этнических групп не играла для государственной стороны никакой роли на протяжении всех десятилетий с момента их присоединения.
Царь Алексей Михайлович и царь Федор Алексеевич в преддверии и во время первой русско-турецкой войны воспринимали мусульман как внутреннюю опасность, обвиняя их в притеснении русских православных крестьян и наказывая их за дезертирство из царской армии. В определенные периоды и в отдельных регионах на мусульман оказывали давление и подвергали экономической дискриминации. Мотивация, по всей вероятности, заключалась в необходимости «защитить» в конкретных ситуациях исконно русское население, с одной стороны, а с другой, учитывая противостояние с султаном, в потребности ослабить силы мусульман в державе. В общую картину вписывается тот факт, что после окончания русско-турецкой войны царевна Софья отменила указы царя Федора Алексеевича о конфискации имений татар-мусульман. Кроме того, отсутствовали инструкции, призывающие священнослужителей проводить миссионерскую работу среди «язычников». В целом предшественники Петра I не стремились ни к крупномасштабной миссионерской кампании, ни к дискредитации людей только из‐за их «неправильной» веры.
Однако в процитированных словах Петра I царь на гораздо более глубоком уровне связывал задачи западноевропейского раннего Просвещения с задачами миссионерства[922]. С нравоучительной позиции мнимого добра против мнимого зла («сатанинского») он завершил фазу относительной веротерпимости в Московском царстве, длившуюся более века. В течение нескольких лет он проложил в империи путь дискурсу, который провозглашал презрение христиан к «примитивным религиям», а также, что следует из более поздних указов, убежденность в собственном превосходстве над другими, нехристианскими религиозными сообществами[923].
Надежды царя на исполнение его указаний возлагались на украинское духовенство, и не только по причине учености. В русском монашестве и епископстве Петр I видел противников своего замысла упразднить независимый институт русского православного патриархата. С украинским духовенством ему, напротив, не нужно было опасаться какого-либо противодействия в этом отношении. Левобережные украинские епархии и сами всего за несколько лет до этого, вопреки сопротивлению в собственных рядах, были выведены из Константинопольского патриархата и подчинены Московскому патриархату[924]. Особого уважения к этому институту в них пока еще не могло возникнуть. Назначив митрополитом Тобольским украинца Димитрия (Туптало), которого в 1702 году сменил его соотечественник Филофей (Лещинский), а также призвав других украинских представителей духовенства в Московскую академию, Петр I тем самым создал себе тройные гарантии: сильный миссионерский дух, подъем образования и лояльность в основных вопросах церковной политики[925].
От образовательного импульса духовенства Петр I ожидал основания епархиальных школ в митрополиях. Церковнослужители и новокрещеные должны были научиться читать и писать, чтобы этим упрочить процесс миссионерства[926]. Уже в 1698 году, а затем в 1701 году царь приказал учредить в Тобольске соответствующую школу. В отличие от учебной программы, принятой в Киеве, здесь отказались от латыни и вместо этого усилили преподавание катехизиса[927].
Но прежде всего Петр I рассчитывал на миссионерский дух украинских архиереев, для проявления которого указ 1700 года положил лишь начало[928]. Хотя по-прежнему появлялись распоряжения о том, что никто не мог быть крещен против собственной воли, но не только частые возобновления запрета свидетельствовали о том, что они исполнялись недостаточно. Прежде всего предупреждения преимущественно
