Другой взгляд на Сталина - Людо Мартенс

Наша комиссия посетила практически все крупные медные разработки на Урале и провела на них всестороннюю инспекцию.

В советских газетах того времени было немало воплей о „вредителях“ на Уральских медных разработках, хотя, как я уже отмечал, там и без того условия были весьма печальными. Но здесь было одно примечательное обстоятельство, так как коммунисты привыкли усматривать умышленный саботаж во многих своим неудачах, а то и просто в беспорядке на производстве. Однако сами уральские коммунисты, управлявшие медными разработками, хранили удивительное молчание по этому поводу.

В июле 1931 года, после того как Серебровский изучил доклад о выводах, сделанных нашей комиссией, он решил вновь послать меня в Калату в качестве главного инженера, посмотреть, не сможем ли мы сделать что-нибудь с этим большим предприятием. Со мной поехал русский управляющий-коммунист, не имевший специальных знаний по горному делу, но которому была дана полная власть и, по-видимому, инструкции, позволившие мне действовать свободно в пределах моей компетенции…

Семеро американских инженеров сильно обрадовались, когда узнали, что мы теперь имеем достаточно власти, чтобы прорваться сквозь бюрократическую завесу и получить возможность работать. По американской горной традиции они спускались в рудники вместе с рабочими. Многие дела пошли быстрее, и через пять месяцев производство выросло на 90 %.

Коммунистический управляющий был честным малым; он упорно старался понять, что мы делаем и как мы это делаем. Но русские инженеры на этих рудниках, почти все без исключения, были замкнутыми и чинили препятствия в работе. Они отвергали все исправления и усовершенствования, которые мы предлагали. К такому я не привык, русские инженеры на золотодобыче, где я работал прежде, никогда так не поступали.

Однако я добился своего во внедрении своих методов на медных рудниках, потому что управляющий-коммунист, приехавший со мной, поддерживал все мои предложения.

Через 5 месяцев я решил, что я могу без опаски за дальнейшую работу покинуть это производство… Рудники и завод были полностью реорганизованы; все выглядело так, что не должно было появиться никаких причин, чтобы производство снизило тот вполне удовлетворительный темп, который мы ему задали…

Я разработал детальные инструкции на все будущие работы… Я объяснил это русским инженерам и коммунистическому управляющему, который уже начал кое-что понимать в горном деле. И последний заверил меня, что все мои рекомендации будут выполняться до последней буквы»{442}.

«Весной 1932 года, вскоре после моего прибытия в Москву, мне сообщили, что положение на медном производстве в Калате очень плохое; выработка упала даже ниже тех значений, которые были до моего приезда туда. Этот доклад оглушил меня; я не мог понять, что там произошло, что все стало плохо за столь короткий срок, хотя все выглядело перед моим отъездом так здорово.

Серебровский попросил меня вернуться и посмотреть, что можно там исправить. Когда я туда добрался, я нашел там удручающую картину. У американцев закончились их двухлетние контракты, и никто не подумал продлить их, так что они разъехались по домам. За несколько месяцев до моего приезда коммунист-управляющий был смещен комиссией, присланной из Свердловска, коммунистического центра на Урале. Эта комиссия сообщила, что он был безграмотный и неумелый, хотя ничего в доказательство этому не привела, и назначила председателя следственной комиссии замещать его – забавный способ ведения дела.

Во время моего предыдущего пребывания на рудниках мы подняли мощность печей с принудительной тягой до семидесяти восьми тонн на квадратный метр в сутки; теперь им разрешили снизить выпуск до прежних сорока – сорока пяти тонн. Хуже всего было то, что тысячи тонн высококачественной руды были потеряны безвозвратно, так как на двух рудниках применили те методы выработки, против которых я особо возражал во время прошлого пребывания…

Но теперь я узнал, что почти сразу после того, как американские инженеры уехали домой, те самые русские инженеры, которых я предупреждал об опасности тех методов выработки (вопреки их письменным заверениям, что этот метод годится повсюду), применили их, в результате чего произошли обвалы, и много руды было утеряно навсегда…

Я взялся за работу, пытаясь как-то наверстать упущенное…

Далее, я обнаружил, что новый управляющий тайно отменяет почти все мои распоряжения…

Все, о чем я узнал в Калате, я в точности сообщил Серебровскому…

Вскоре горный управляющий и инженеры были отданы под суд за саботаж. Управляющий получил десять лет… инженеры были осуждены на меньшие сроки…

В то время мне это понравилось, так как во всем этом было нечто большее, чем маленькая группа людей в Калате; но, естественно, я не мог предостеречь Серебровского против видных деятелей его Коммунистической партии… Но я был уверен, что наверху, в политическом руководстве Горного Урала происходит что-то неправильное…

Для меня тогда было ясно, что подбор членов той комиссии, работавшей в Калате, ведет прямо к коммунистическому руководству в Свердловске, которым должно быть вменено в вину или преступное пренебрежение, или прямое участие в действиях, которые случились на рудниках.

Однако первый секретарь Коммунистической партии на Урале, человек по фамилии Кабаков, занимал этот пост с 1922 года и считался настолько могущественным, что в доверительных разговорах его называли „большевистским вице-королем Урала“.

Ничто не могло оправдать репутацию, которую он заслужил. За время его долгого руководства Урал, один из богатейших по залежам ископаемых районов России, которому выдавались почти неограниченные ассигнования на развитие, никогда не производил ничего похожего на то, что он должен был производить.

Эта комиссия в Калате, чьи члены, как было признано позже, были подобраны с вредительской целью, была послана прямо из кабинета Кабакова…

В то время я рассказывал некоторым моим русским знакомым, что мне казалось, что на Урале происходит много вещей подобного рода, гораздо больше, чем было раскрыто, и что это шло откуда-то сверху.

Все эти случаи стали яснее, насколько я мог полагать, после процесса заговорщиков в январе 1937 года, когда Пятаков и несколько его сообщников признались в суде, что они занимались организацией саботажа на шахтах, железных дорогах и других промышленных предприятиях с 1931 года. Через несколько недель после этого процесса первый секретарь партии на Урале, Кабаков, тесно связанный до того с Пятаковым, был арестован по обвинению в соучастии в этом заговоре»{443}.