Вильгельм Завоеватель - Джорджетт Хейер

   — Нет, мадам, — ответил Рауль шутливым тоном. — Я всего-навсего несчастный, которого всё время терзают сомнения. Как Галет, я должен сказать: «Пожалейте бедного дурака!»

Глава 2

После возвращения посланников из Англии события начали развиваться. Ответ Гарольда был таким, какого ожидал Вильгельм. Он признавал, что принёс клятву в Байо, но заявлял, что его силой вынудили сделать это, и потому он считает себя свободным от всяческих обязательств. Корона Англии, писал он, принадлежит не ему лично, а народу, и он не может по собственной воле распоряжаться ею, только у английского народа есть право даровать её. Что же касается леди Аделины, то, сообщал герцогу Гарольд, он не мог жениться без согласия своего совета, а совет настоял на том, чтобы он взял в жёны англичанку.

Герцог внимательно прочитал этот ответ и отдал его Ланфранку. Письмо должно отправиться в Рим, ведь герцог посылал в Англию своих гонцов лишь для того, чтобы выудить у Гарольда подобное письмо.

Ланфранк несколько минут молча изучал послание Гарольда и в конце концов сказал:

   — Лучше и быть не может. Он признает клятву.

Ланфранк убрал бумагу в шкатулку и запер её золотым ключиком, который висел на цепочке у него на шее. Тонкой изящной рукой он разглаживал сутану и тем временем сосредоточенно размышлял. Через некоторое время он поднял глаза и медленно проговорил:

   — Я считаю, сын мой, что ты не можешь поступить лучше, чем сделать своим послом в Риме Гилберта, архиепископа Лизье.

   — Но я думал отправить туда вас, святой отец, как когда-то.

   — Н-нет, — Ланфранк очень чётко совместил кончики пальцев двух рук, — возможно, сын мой, что меня там слишком хорошо знают. Пусть едет Гилберт, я дам ему мои инструкции. Кардиналы не станут кричать: «Осторожно, Гилберт! Он для нас слишком умён».

Герцог засмеялся:

   — Тогда объясните ему, что надо делать. В этом я полностью полагаюсь на вас и подчиняюсь вам.

После этого приор раскланялся и, поднявшись, величавой походкой вышел, неся под мышкой драгоценную шкатулку.

Затем герцог созвал своих приближенных, но никто не знал, о чём говорилось на этом собрании. На нём присутствовали его сводные братья Роберт и Одо, муж его сестры виконт Овранш и его кузены из О и Эвре. Кроме родственников Вильгельма были ещё его сенешаль и знаменосец, а также лорды Бомон, Лонгвилль, Монфор, Варен, Монтгомери и Грантмеснил. Все они разделяли точку зрения герцога, было решено созвать общий совет в Лиллебонне, в новом, специально построенном для подобных собраний дворце, который находился в нескольких шагах от Руана.

Каменщики только что закончили работу в этом дворце, и теперь он величественно возвышался белой громадой на фоне голубого неба. В центре располагался огромный сводчатый зал, из него множество дверей вели в разные комнаты. Свет попадал в зал через небольшие парные окна наверху, разделённые колоннами и арками. На стенах висели гобелены, вышитые новыми яркими нитками тёмно-красного, зелёного и небесно-голубого цветов; каменный пол был устлан камышом, а разбросанные веточки розмарина и пахучей восковницы должны были создавать в зале приятный аромат. Но всё-таки запах извёстки пока был неистребим, и, несмотря на то что во всех каминах горел огонь, с шумом уносясь вверх по дымоходам, здесь всё ещё было темно и сыро. «Со временем это место станет более уютным», — думал Рауль. Он, жмурясь, смотрел на сверкающее своей белизной сооружение. Ему очень понравились лепные украшения.

Трон под балдахином из роскошной драпированной ткани располагался на возвышении в одном конце зала. Перед ним стояла небольшая скамеечка для ног. Герцогиня своими руками вышила на обивке золотых львов, чтобы каждый раз, когда герцог будет ставить свою ногу на скамейку, у него под каблуком оказывалась бы эмблема Нормандии.

На возвышении были кресла для главных советников герцога, а в самом зале стояли скамьи для менее значимых персон.

Лиллебонн кишел вассалами, съехавшимися сюда, повинуясь призыву герцога. Гилберт де Офей, который вместе с Раулем сопровождал Вильгельма, раздражённо заявил, что ему не удаётся найти во всём дворце ни одного места, где можно было остаться наедине с самим собой. Жена Гилберта была беременна, и он надеялся, что наконец после шестерых девочек она принесёт ему сына. Он каждый день посылал гонцов, чтобы узнать, как она себя чувствует, потому что незадолго до его отъезда ей не посчастливилось и она увидела ежа в своём саду, а всем хорошо известно, что это может вызвать выкидыш. И, кроме того, по ночам ему приходилось спать вместе с сотней других баронов, а это ещё больше выводило его из себя.

Рауль с первого взгляда оценил сложившуюся ситуацию и твёрдо заявил, хотя и со скрытой усмешкой, что, так как герцогиня осталась в Руане, он хотел бы занять своё прежнее место на соломенной кровати у ног герцога.

   — Боже правый, ты что же думаешь, что меня хотят убить? — удивлённо спросил Вильгельм.

   — Нет, — честно ответил Рауль. — Но я думаю, что лучшего места для меня просто не найдётся.

Рано утром в назначенный для совета день все вассалы и арьервассалы собрались в зале. Они толкали и пихали друг друга, стараясь занять места поудобнее, и громко и долго выясняли, для чего Вильгельму понадобилось созывать их. Те, кто знал причину, пытались втолковать её несведущим, и к тому времени, когда в зал через дверь, расположенную позади трона, вошёл герцог, там шла такая оживлённая дискуссия, что любому человеку было бы тяжело перекричать весь этот шум.

Вслед за герцогом в зал вошёл церемониймейстер. Его громовой голос разнёсся по залу, и все разговоры резко оборвались; вассалы почтительно замолчали и ждали, когда герцог обратится к ним с речью.

Его сопровождали члены его совета и все главные прелаты герцогства. Увидя рясы епископов, все присутствующие поняли, что дело, ради которого они собрались, было чрезвычайно важным. По залу прошёл приглушённый шорох, все настороженно вытянули шеи, те, кто был пониже, встали на цыпочки, чтобы подняться над плечами своих более высоких товарищей.

Вильгельм был в кольчуге, в церемониальном шлеме, на котором красовался венок. Подобное облачение имело особое значение. Гилберт де Харкорт, который прибыл на это собрание от имени Хьюберта, шёпотом проговорил:

   — О! Да, похоже, это война!

Герцог поднялся по ступеням трона и оглядел зал, будто подсчитывая, все ли на месте. Когда те, кто его сопровождал, заняли свои места на возвышении, он начал свою речь, обращённую к баронам.

Они слушали его в абсолютной тишине. Его сильный голос эхом отдавался под сводами зала. В зале теперь никто не шелохнулся; было очевидно, что вассалы не ожидали ничего подобного, и совершенно очевидно, что большинство из них слушали его с тревогой и неодобрением.

Рауль стоял справа от трона и мог видеть почти всех собравшихся в зале. Он держал свой обнажённый меч, уперев его острие в землю и обеими руками сжимая рукоятку. Один раз он украдкой взглянул на Гилберта де Офея, который стоял по другую сторону трона, но Гилберт не ответил на весёлый огонёк в его глазах, он явно был не в духе.

Герцог закончил свою речь и, сев, обеими руками вцепился в подлокотники своего трона. Потом кто-то шепнул что-то на ухо своему соседу. Шёпот усилился и превратился в сдавленный гул, который постепенно становился всё громче и громче.

Герцог снова поднялся, на него посмотрели с некоторым подозрением. Он произнёс:

   — Господа, я удаляюсь, чтобы дать вам возможность обсудить всё между собой. — Он сделал знак своим братьям и вышел вместе с ними.

Как только дверь за ними захлопнулась, поднялся ужасный гам. Некоторые пытались объяснить всему собранию, насколько нереальными были требования герцога, другие, более молодые, старались перекричать общий неодобрительный шум, и, естественно, все разделились по группам от пяти до ста человек, объединившихся вокруг нескольких ораторов.

Фиц-Осберн первым спустился с возвышения. Он шагнул вниз и начал проталкиваться сквозь толпу. Он то здоровался с одним, то хлопал по плечу другого.

Де Монфор тоже встал. Он подмигнул Раулю:

   — Клянусь душой Девы Марии, им эта идея не понравилась! Ну и что теперь?

   — Я собираюсь пойти и послушать, что они говорят, — ответил Рауль. Он спрятал в ножны свой меч и взял де Монфора под руку: — Пойдём, Хью, в ближайшие двадцать лет у нас вряд ли будет ещё возможность так поразвлечься.

Вместе они спустились с возвышения и начали прокладывать себе дорогу от одной группы к другой.

   — Рауль! Подожди немного! Герцог что, с ума сошёл? — сир де Эстотвиль попытался остановить его, схватив за плащ.