Дом Анны - Борис Валерьевич Башутин

Владимир: – Ольга Михайловна. Лиговская.

Ирина: – Кажется, князь такой был?

Владимир: – Ее отец. Князь Лиговский. Мой прадед. Умер еще до третьей революции.

Ирина: – Наверное, это здорово когда у тебя такой род?

Владимир: – Наверное…Это отцу очень нравится. Он везде им как флагом размахивает.

Владимир (подходит к телефону): – Надо решиться…

Ирина: – Отцу звонишь?

Владимир кивает и набирает номер телефона.

Владимир: – Будьте добры Александра Андроновича. Скажите – сын…Папа, здравствуй. Да, давно не виделись. Здоров. Все нормально. Ты с мамой давно говорил? Два дня назад. Не могу дозвониться до нее. Хочу заехать к ней сегодня вечером. Если можешь – подъезжай. Хочу еще на Чёрный плёс съездить. Да. К бабушке. Там охрана на въезде? Понятно. Меня пустят? Позвони им, пожалуйста. Да, будь здоров. Спасибо. У меня есть твой сотовый. Не изменился? Хорошо. Пока.

Владимир: – Странная история. Он был у матери два дня назад. И теперь она как будто исчезла…

Ирина: – Пропала? Думаешь это как-то связано? Они общались?

Владимир: – Понятия не имею. Вроде бы общались. Редко, конечно. Мне 10 лет было, когда они развелись. А что было между ними последние два года? Думаю, что ничего.

И зачем он приезжал?

Ирина: – Вечером узнаешь….Ты не обиделся на меня?

Владимир: – За что?

Ирина: – Ну…как сказать.

Владимир: – Нет. Мне показалось, что обидеться должна ты. Разве нет?

Ирина: – Нет.

Владимир: – Я болен, Ирина. Я не могу быть мужем. И отцом.

Ирина: – Так все серьезно?

Владимир: – Не знаю. Мне уже все равно.

Ирина подходит и обнимает Владимира. Владимир тоже обнимает Ирину.

Владимир: – Не обижайся. Если ты на что-то надеялась, то я не тот человек.

Ирина: – Мне кажется, что ты не прав. Дело в психике. Разве нет? Ведь если захотеть, то можно исцелиться. Неужели тебе не хочется?

Владимир: – Я уже не знаю, что мне хочется. Иногда мне хочется исчезнуть. Раствориться в воздухе как дым. Растаять как сахар в воде. У тебя есть музыка? Поставь музыку…

Ирина: – Да, есть. Что хочешь?

Владимир: – Поставь что-нибудь классическое. Негромко.

Ирина перебирает пластинки.

Владимир: – Удивительно, ты до сих пор слушаешь пластинки?

Ирина: – Там звук другой. Настоящий.

Ирина вытаскивает конверт, ставит Баха «Agnus Dei».

Владимир закуривает:

– Agnus Dei? Последний раз был в филармонии 8 лет назад. Исполняли Малера Шестую Симфонию. С женой ходили.

Ирина: – В детстве я была на всех премьерах отца. Представляешь? Начиная с 7 лет. И до окончания школы.

Владимир: – Я и не знал. Нравится опера?

Ирина: – Ну, кое-что мне не очень нравилось, скажем, честно (улыбается). Нравилась атмосфера. Даже не могу объяснить. Это не передать словами. Волшебство какое-то. Костюмы солистов. Музыка. Голоса. Завораживало. Особенно, когда мне было всего семь лет. Многие дети даже не представляли, что такая жизнь существует. Артистические гримерки. Костюмерные. Длинные, замысловатые коридоры, в которых можно было заблудиться, словно в средневековом замке. Оркестр – нечто грандиозное. Музыка окутывала меня. До головокружения. И еще меня все очень любили. Актеры угощали меня конфетами (улыбается) (пауза). Я любила Аиду. Отец исполнял партию отца Аиды….Очень вдохновенно. Правда, я с тех пор ни разу не была в опере. Почти 20 лет. Перекормили меня.

Владимир: – Конфетами? (смеется).

Ирина: – И конфетами тоже.

Владимир: – Поеду я, Ира. Вот докурю и поеду. До Черного Плёса больше часа добираться. А вечером к маме надо заехать. Надо выдвигаться, чтобы успеть.

Ирина: – Ночевать ты все-таки не приедешь? Тебя не ждать?

Владимир: – Не жди. Поеду налегке. Ничего мне не надо. Пусть все вещи у тебя так и лежат. Ты же не против? (тушит сигарету в пепельнице)

Ирина: – Нет.

Владимир: – Тогда, до завтра?

Ирина: – До завтра.

Ирина ждет, что Владимир обнимет ее, но он уходит, погруженный в себя.

Действие второе

Картина первая

Дом бабушки Владимира. Владимир подходит к дому. На лавочке у окна сидит старик с палочкой в руках.

Владимир: – Добрый день!

Старик: – Здравствуйте, Владимир! Вы меня не помните?

Владимир: – Нет, не припоминаю. Вы наш родственник?

Старик: – Я двоюродный брат вашего покойного дедушки. Позвольте представиться (привстает со скамейки) – Георгий Владимирович. А я вас отлично помню.

Владимир: – Очень приятно…Отлично выглядите. И давно вы здесь? Неужели один тут живете?

Старик: – Нет, что вы. Ваш папа любезно предложил мне перебраться сюда из города на лето. А за мной тут ухаживает сиделка. Настя. Она в город сегодня уехала до вечера.

Владимир: – Понимаю. А дом, я смотрю, не ремонтировали…

Старик: – Некому и некогда. Папа ваш тут бывает, но крайне редко. И мне кажется, ему не хочется придавать дому какой-то современный вид.

Владимир: – Зачем современный. Покрасить, внутри поменять обои, пол перестелить.

Старик: – Может быть, и этого было бы достаточно. Вот вы бы и взялись, Владимир (улыбается).

Владимир: – Когда-нибудь, Бог даст, возьмусь.

Старик: – Давно не были здесь?

Владимир: – Давно. Несколько лет. Хочу на могилку к Ольге Михайловне сходить. Попросить прощения за столь долгое отсутствие. Она, конечно, этого не увидит. Не узнает…

Старик: – Придет время и узнает.

Владимир: – Очень может быть.

Старик: – Я слышал, что вы на войне были? Вы присаживайте рядом. Присаживайтесь.

Владимир: – В некотором смысле… (садиться на крыльцо). Я военный журналист. Точнее – был им.

Старик: – Все равно. Видели людские страдания. Знаете жизнь солдата. Сейчас все, наверное, не так, как было 60 лет назад. Но все-таки…Я был совершенно не готов к службе на фронте. Из интеллигентной семьи, изнеженное создание (смеется). Как я выжил – одному Богу известно….А отчего были? Сейчас вы уже не журналист?

Владимир: – Сейчас я гражданский человек (улыбается).

Старик: – Знаете, Владимир, мне одна сцена врезалась в память. Я тогда еще не был мобилизован. Лет не хватало. Морскую пехоту грузили на катера. Прямо перед окнами моего дома. Напротив набережной. Солдаты были в полной амуниции: с оружием, с противогазами, с вещмешками за спиной. И почему-то грузились они на прогулочный катер. На обычный прогулочный катер, на котором в праздники и выходные катался народ. И даже иногда играл небольшой оркестр. Они стояли спокойно, ждали своей очереди, почти не переговаривались. И вдруг к одному из бойцов с громким плачем подбежала женщина. Ее уговаривали, успокаивали, но безуспешно. Солдат силой отрывал ее от себя, а она все продолжала цепляться за вещмешок, за винтовку, за противогазную сумку. В конце концов, она бессильно опустилась на колени, на холодную мостовую. Катера уплыли, а женщина еще долго тоскливо выла. Именно выла, как убитая горем волчица. Преклонив голову на гранитный парапет. Наверное, это была