Где апельсины зреют - Николай Лейкин

И Николай Ивановичъ даже замахнулся на проводника палкой. Тотъ отскочилъ въ сторону и издали еще разъ раскланялся.

LXXVII

Пробродивъ по площади Святаго Марка еще часа два, обойдя всѣ окружающіе ее съ трехъ сторонъ магазины, позавтракавъ въ ресторанѣ на той-же площади, компанія остановилась въ полнѣйшемъ недоумѣніи, куда ей теперь идти.

— Кажется, больше и идти некуда, сказала Глафира Семеновна своимъ спутникамъ.

— Матушка, голубушка! воскликнулъ въ радости Конуринъ. — Ежели некуда больше идти, то наплюемъ на эту Венецію и поѣдемъ сегодня-же вечеромъ въ Питеръ.

— Сегодня вечеромъ? Нѣтъ, невозможно, отвѣчала Глафира Семеновна. — По вечерамъ здѣсь на площади играетъ музыка и собирается все высшее общество. Это я изъ описаній знаю.

— Да Богъ съ ней, съ этой музыкой! Пропади оно это высшее общество! Музыку-то мы и въ Питерѣ услышать можемъ.

— Завтра утромъ — извольте, поѣдемъ, a сегодня вечеромъ надо побывать здѣсь на музыкѣ. По описанію я знаю, что дамы высшаго общества подводятъ здѣсь на музыкѣ тонкія интрижки подъ кавалеровъ, и я хочу это посмотрѣть.

— Да какъ ты это увидишь? Нешто интригу можно подсмотрѣть? замѣтилъ Николай Ивановичъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, я хочу видѣть. Будьте покойны, всякую интригу я сейчасъ подсмотрю, стояла на своемъ Глафира Семеновна. — Здѣшнія дамы цвѣтами разговариваютъ съ кавалерами, а я языкъ цвѣтовъ отлично знаю. Здѣсь по вечерамъ происходятъ всѣ любовныя свиданія, и я хочу это видѣть.

— Ничего ты не увидишь.

— Все увижу. Это только, вы мужчины, ничего не видите. Вы знаете, чѣмъ Венеція славится? Первыми красавицами въ мірѣ.

— Ну, ужъ это ты врешь. Вотъ мы полъ-дня бродимъ, а видѣли только однѣ рожи.

— Да днемъ на площади и народу-то никого нѣтъ. Видите, пустыня.

— Дѣйствительно, хоть шаромъ покати. Чертямъ въ свайку играть, такъ и то впору, сказалъ Конуринъ и зѣвнулъ.

— А по вечерамъ, на музыкѣ, здѣсь бываютъ толпы. Это я по описаніямъ въ романахъ знаю. Графиня Фоскари… Или нѣтъ, не Фоскари, Фоскари была старуха, ея тетка, а другая, молодая. Ахъ, какъ ее? Ну, все равно. Такъ вотъ эта-то молодая графиня здѣсь на музыкѣ съ корсаромъ-то познакомилась.

— Ну, понесла ахинею! махнулъ рукой Николай Ивановичъ.

Глафира Семеновна обидѣлась.

— Отчего я не называю ахинеей вашъ коньякъ? сказала она. — Васъ коньякъ и всякое вино въ каждомъ городѣ интересуетъ, а меня мѣстоположеніе и дѣйствіе личностей. Вы вотъ сейчасъ въ ресторанѣ спрашивали какого-то венеціанскаго вина, котораго никогда и не бывало, потому гдѣ здѣсь винограду рости, если и земли-то всего одна площадь, да одна набережная, а остальное все вода.

— Ну, вотъ поди-жъ ты! А мнѣ помнится, что венеціанское вино есть, сказалъ Николай Ивановичъ. — Вездѣ по городамъ пили мѣстное вино, а пріѣхали въ Венецію, такъ надо и венеціанскаго.

— Стало быть завтра утромъ, голубушка, выѣзжаемъ? спросилъ Конуринъ.

— Завтра, завтра, отвѣчала Глафира Семеновна. — А теперь будемъ голубей кормить. Вонъ голубей кормятъ. Вы знаете,'здѣсь мода кормить голубей и имъ даже отъ полиціи на казенный счетъ каждый день мѣшокъ корма отпускается. Это я знаю по описанію. Вотъ эта самая Франческа, про которую я въ романѣ читала, тоже ходила каждый день на площадь кормить голубей и здѣсь-то влюбилась въ таинственнаго доминиканца. Вонъ и голубиный кормъ мальчики продаютъ. Николай Иванычъ, купи мнѣ тюрючекъ.

Николай Ивановичъ купилъ тюрюкъ какого-то сѣмени и передалъ женѣ. Та начала разбрасывать голубямъ кормъ. Голубей были тысячи. Они бродили около ногъ бросающихъ имъ кормъ, садились имъ на руки, на плечи. Кормленіемъ голубей занимались дѣти въ сопровожденіи нянекъ, молодыя дѣвочки-подросточки съ гувернантками, нѣсколько туристовъ съ дорожными сумками и биноклями черезъ плечо. Одинъ голубь сѣлъ на руку Глафирѣ Семеновнѣ и клевалъ съ руки. Она умилялась и говорила:

— Вотъ точно также и къ Франческѣ сѣлъ голубь на руку, а подъ крыломъ у него она нашла любовную записку отъ доминиканца — и съ этого любовь ихъ началась.

Николай Ивановичъ стоялъ и насмѣшливо улыбался.

— Вотъ нашла потѣху въ Венеціи! говорилъ онъ. — Голубей кормить… Этой потѣхой ты можешь и у насъ въ Питерѣ заниматься, стоитъ только на Калашниковскую пристань съ лабазамъ отправиться. Тамъ тоже ручные голуби и каждый день ихъ кормятъ.

— Странный вы человѣкъ! Тамъ простые голуби, а здѣсь венеціанскіе, знаменитые, происходящіе отъ тѣхъ голубей, которые въ старину Венецію спасли, отвѣчала Глафира Семеновна.

— Ври больше! Какъ это голуби могутъ городъ спасти?

— Какъ спасли — этого я уже не знаю, а только изъ описанія извѣстно, что спасли — вотъ изъ-за этого-то ихъ черезъ полицію на городской счетъ и кормятъ.

— Брось! Пойдемъ куда-нибудь.

Глафирѣ Семеновнѣ ужъ и самой надоѣли голуби, она зѣвнула и отвѣчала мужу:

— Идти больше некуда. Что было въ Венеціи земли — мы, кажись, всю обошли, а ѣхать на лодкѣ можно. Возьмемъ лодку и поѣдемъ по каналамъ.

Они отправились къ себѣ въ гостинницу, оставили тамъ свои закупки, взяли у пристани своей гостинницы гондолу и велѣли гондольеру везти ихъ осматривать городъ.

Мѣрно ударяя единственнымъ весломъ о воду, гондольеръ повезъ ихъ сначала въ адмиралтейство, показалъ по дорогѣ жалкій клочекъ земли, засаженный деревьями и составляющій городской садъ, свозилъ на мостъ Ріальто съ устроенными на немъ торговыми лавками по сторонамъ. У моста компанія высадилась на пристань, прошла по мосту, обозрѣла лавки и опять сѣла въ гондолу. Гондольеръ повезъ ихъ по малымъ узенькимъ каналамъ, въ которыхъ съ трудомъ могли разъѣхаться двѣ гондолы. Здѣсь смотрѣть было рѣшительно нечего, кромѣ обнаженныхъ, начинающихъ разрушаться фундаментовъ домовъ. Зіяли отверстія сточныхъ трубъ, изъ отверстій лились въ каналы всѣ жидкія нечистоты домовъ, по камнямъ фундаментовъ то тамъ, то сямъ нахально бѣгали рыжія крысы. Смотрѣть было рѣшительно нечего, воняло нестерпимо. Компанія давно уже зажимала свои носы.

— Фу, мерзость! проговорилъ Конуринъ и плюнулъ.

— Вотъ тебѣ и Апельсинія-матушка, прибавилъ Николай Ивановичъ. — Совсѣмъ ужъ здѣсь не апельсинами пахнетъ.

— Да ужъ Апельсинія давно кончилась. Здѣсь хоть и Италія, а апельсины растутъ развѣ только въ фруктовыхъ лавкахъ, отвѣчала Глафира Семеновна и скомандовала гондольеру, чтобы онъ везъ ихъ въ гостинницу.

— Аля мезонъ! Плю витъ… Гранъ каналь… Альберго Бо Риважъ.

— Oui, madame… отвѣчалъ гондольеръ и вывезъ ихъ опять на Canal Grande.

Опять начались облупившіеся палаццо древней венеціанской аристократіи, нынѣ наполовину занятые гостинницами.

— Палаццо Пезаро! восклицалъ гондольеръ, указывая на какой-нибудь не приглядный, стоящій уже десятки лѣтъ безъ ремонта дворецъ, выстроенный въ стилѣ Ренесансъ, а Глафира Семеновна читала на немъ вывѣску, гласящую, что здѣсь помѣщается гостинница "Лондонъ". — Палаццо Палержи! продолжалъ онъ свои указанія, но и на этомъ палаццо ютилась вывѣска какой-то гостинницы.

— Немного-же есть здѣсь любопытнаго, созналась Глафира Семеновна, когда гондола ихъ подъѣхала къ пристани гостинницы. — Признаюсь, Венецію я себѣ много интереснѣе воображала! Ну, теперь пообѣдаемъ въ гостинницѣ, вечеромъ на площадь на музыку сходимъ, а завтра съ утреннимъ поѣздомъ и отправимся въ вашъ любезный Питеръ, прибавила она и кивнула Конурину.

Тотъ весь сіялъ отъ удовольствія и радостно потиралъ руки.

LXXVIII

Въ полномъ разочарованіи уѣзжала на другой день Глафира Семеновна изъ Венеціи. Проѣзжая въ гондолѣ по Canal Grande на станцію желѣзной дороги, она говорила:

— Эдакая поэтичная эта самая Венеція на картинкахъ и по описаніямъ въ романахъ, и такая она скучная и вонючая въ натурѣ.

— По истинѣ выѣденнаго яйца не стоитъ, поддакнулъ ей Конуринъ. — Только развѣ что на водѣ стоитъ, а то что это за городъ, гдѣ даже часы двадцать четыре часа показываютъ!

Николай Ивановичъ, сидя въ гондолѣ, подводилъ въ своей записной книжкѣ карандашомъ расходы по путешествію.

— За двѣ съ половиной тысячи перевалило, а еще надо отъ Венеціи до Вѣны доѣхать, да отъ Вѣны до Петербурга, ворчалъ онъ. — А все покупки и рулетка. Покупокъ цѣлую лавку съ собой веземъ.

Глафира Семеновна не слушала его и продолжала:

— По описанію, Венеція славится красивыми женщинами, а до сихъ поръ мы все видѣли такихъ, что, какъ говорится, ни кожи, ни рожи. Вотъ и вчера на музыкѣ… Я даже хорошенькой ни одной не видала.

— Мурло… Совсѣмъ мурло, согласился Конуринъ. — Вотъ я прошлымъ лѣтомъ къ себѣ въ деревню, на родину ѣздилъ, такъ наши пошехонскія бабы и дѣвки куда казистѣе.

— Ахъ, вы все не то, Иванъ Кондратьичъ… сдѣлала гримасу Глафира Семеновна и опять начала:- А на музыкѣ на площади. По описанію въ романахъ, на площади Святаго Марка должны быть сливки высшаго общества, а вчера вы видѣли, что за народъ былъ? Однѣ горничныя и кокотки-нахалки.