Сон-трава. Истории, которые оживают - Воздвиженская Елена

– О, Господи, Ксюша… Она очнулась! Скорее сюда!

Уже не я, а кто-то другой кричал рядом со мной не моим голосом. Кто это? Почему в моей комнате такой яркий, режущий глаза, свет? Я видела всё сквозь пелену тумана. Силилась что-то сказать и не могла. Я с трудом приподняла голову и разглядела множество проводков вокруг себя. Тело ужасно болело. Рядом со мной суетились какие-то люди. Снова боль. Меня шевелят, что-то делают. Да отстаньте же вы от меня, что вообще происходит?? Голова закружилась и я отключилась.

Когда я очнулась и огляделась, то увидела, что лежу в незнакомой постели, это была больничная палата. Рядом сидела мама и почему-то плакала.

— Ксюша, доченька, ты очнулась.

Я разжала пересохшие губы и прошептала:

– Я в психушке?

– Что ты, дочка, какая психушка? Ты в реанимации уже месяц.

– Реанимация? Ничего не понимаю. Голова раскалывается.

– Ничего, дочка, и не надо это вспоминать, главное, что ты пришла в себя, я верила, что ты выкарабкаешься, ты же у меня сильная. Ты поспи, поспи, а я пойду, меня ведь ненадолго лишь пустили. Если всё будет хорошо, врач обещает завтра перевести тебя в отделение.

***

Я лежу в одиночном боксе уже третий день и потихоньку память возвращается ко мне. Я вспомнила, как вечером возвращалась из парка домой, переходила улицу, из-за угла вылетела машина, я не успела убежать с проезжей части. Водитель нёсся на красный. Визг тормозов, дикая боль и темнота.

Месяц в коме… И весь этот месяц я продолжала «жить» обычной жизнью – ходила на работу, встречалась с друзьями, рисовала и бродила по парку. На что ещё способен человеческий разум? Сколько загадок таит в себе наша душа?…

Девочка из ниоткуда

За двумя деревнями, у самой реки, в окружении старых, могучих дубов, стволы которых покрыты были зелёным бархатом мха, стояла барская усадьба. Несколько поколений прожили здесь свою жизнь от колыбели до могилы. Многое помнили каменные стены, и горе и радость, и тишину и ропот. А однажды в этой усадьбе появилась маленькая девочка, которая навсегда изменила прежний уклад. Хотите узнать как? Тогда слушайте.

Жили в усадьбе барин с барыней, среднего возрасту. В достатке жили и довольствии, ладно да ровно, только одна скорбь у них лежала на сердце – несколько лет назад не стало их сына единственного Алёшеньки, унесла его неведомая хворь. И то ли от горя, то ли ещё от чего, но так и не могла барыня более понести. А годы шли. Всё меньше надежды оставалось у супругов на дитя.

И вот однажды ранним весенним утром, когда даже работники ещё спали, барыня сидела у окна, проведя очередную бессонную ночь в воспоминаниях и горьких думах. Внезапно её мысли прерваны были резким и громким стуком в парадную дверь. Это было настолько неожиданно, что барыня вздрогнула и поднялась рывком с кресла. Три ровных ритмичных стука. Раз, два, три. Стук был тем более странным, что никого не видно было на дорожке, ведущей к парадному, которая хорошо просматривалась с того места, где сидела барыня.

Удивлённая и немного испуганная, хозяйка усадьбы направилась к двери, но отворив её, не нашла никого, кто мог бы стучать. Дорожка, усыпанная каменной крошкой, была пуста. Розовые кусты безмолвно обрамляли её, уходя вдаль, к воротам. Капли росы блестели на листьях в первых лучах рассвета. Барыня уже было собралась прикрыть дверь, как вдруг обнаружила у порога небольшую плетёную корзину, укрытую белоснежным ажурным покрывалом.

– Какая искусная, тонкая работа, – подумала барыня, глядя на кружево, – Что это за корзина и кто мог её сюда принести?

Она наклонилась и осторожно потянула кончиками пальцев за край покрывала, и тут увидела её. В корзине лежал младенец, абсолютно голенький, прикрытый лишь этим белым покрывалом, это была крохотная девочка, спящая сладким глубоким сном.

Сердце барыни бешено заколотилось. Она сбежала с крыльца, пробежала несколько метров по дорожке, осмотрела все кусты, звала и кричала, но никто не отозвался. Сад был пуст. Барыня вернулась на крыльцо и дрожащими руками взяла из корзины ребёнка, тот даже не проснулся, лишь улыбка пробежала по крохотному кукольному личику.

Так в барской усадьбе появилась Лизонька. Никаких следов её матери баре не обнаружили. Корзина была пуста. Кроме белого ажурного покрывала в ней не было ничего, что могло бы хоть как-то указать на родителей младенца. Но само покрывало говорило о том, что малышка непростая, вещь такой искусной, ручной работы стоила очень дорого и вряд ли могла быть у крестьянки из ближайшей деревни.

– Кто же твоя мать? – спрашивала порой барыня, задумчиво глядя на малышку, агукающую в колыбели, – Откуда ты?

Младенец молчал, а барыня вскоре привыкла думать, что Лизонька её девочка, и не было того утра и корзины на пороге, а это она, она сама родила эту малышку. Барин тоже души не чаял в Лизавете. Они сразу и безоговорочно полюбили её и решили оставить у себя.

Да и трудно было не полюбить такого очаровательного ребёнка. Красота Лизоньки была неземной. Нежное, фарфоровое личико, маленький аккуратный носик, розовые губки, белые локоны, но главным чудом и украшением были её глаза. Огромные, в пол лица, какого-то небывалого фиалкового цвета, в обрамлении длинных чёрных ресниц, они пронизывали всю душу смотрящего в них некой тайной, глубиной, загадкой, сокрытой где-то внутри. Бывало мурашки бежали у барыни, когда Лизонька вдруг задумывалась и внимательно смотрела куда-то в сторону, словно наблюдая за чем-то, видимым лишь ей одной. То вдруг улыбалась и тянула ручки навстречу пустоте, в которой кружили и плясали в солнечном луче пылинки.

Шло время. Девочка росла и не доставляла приёмным родителям никаких хлопот. Она никогда не хворала. Никогда не капризничала. Всегда ровная, спокойная, улыбчивая, она могла увлечься любой незначительной мелочью, какой-то незначительный пустяк мог привести её в неописуемый восторг. Её любили животные, все, от маленького котёнка до буйного жеребца Агата, чёрного, как ночь.

– Надо же, какой покладистый ребёнок, – удивлялся барин.

Когда Лизоньке исполнилось семь, родители решили, что пора нанять для неё учителей, чтобы те обучали девочку грамоте, музыке, рисованию и всему, что положено знать барышне из приличной семьи. Из города пригласили двоих учителей. Однако вскоре выяснилось, что девочка совершенно необучаема. Так сказали учителя. Это рассердило и расстроило родителей. Как же так? Ведь их девочка такая умная и любопытная, не может быть, чтобы она была неспособна к учёбе. Выписали из города других учителей, но и те, позанимавшись с Лизонькой несколько дней, признали свою беспомощность.

Девочка жила своей жизнью, в своём особом мире. Она заговаривала лишь тогда и только с тем, с кем хотела сама. Она ничего не делала по принуждению. Её больше влекло к созерцанию, к размышлению, к уединению, она часами могла наблюдать за букашкой, ползущей по тонкому стебельку пиона в саду или смотреть как играет солнце в струях фонтанчика, что стоял среди старых замшелых дубов в парке.

Наконец родители сдались, отправили восвояси всех учителей и докторов, и позволили дочери, которой на тот момент исполнилось уже десять лет, быть собой, вести себя так, как просит её сердце.

– Она особая, знать, навсегда она останется большим ребёнком, – вздыхала барыня, – Но что поделать? Мы ведь любим её. Да и не в силах мы что-то изменить. Зато она так добра.

Единственное, что Лизонька полюбила из предметов, это рисование. Но, усвоив основы, она скоро потеряла интерес к урокам, и учитель рисования также, как и его предшественники, был отпущен из усадьбы. Однако Лизонька с того момента начала рисовать, она подолгу сидела над листом и выводила на нём линии и мазки. И выходили из под её кисти удивительные, неземные пейзажи, горы и реки, холмы и равнины, чудные животные и необыкновенные цветы, распускавшиеся пышным цветом под лунным бледным светом.