Угасающее солнце - ШонДжир - Кэролайн Черри

те, кто хранит веру;

Мы те, кто не ушел:

и прекрасно наше утро;

Мы те, кто не ушел:

и прекрасна наша ночь.

От ритмических слов дрожал воздух: долгая ночь, - подумал Дункан, стоя рядом с Ньюном... народ, что ждал своего конца на умирающей Кутат.

Пока не пришла Мелеин.

Смолкли песни; холл погрузился в оцепенение; Народ разошелся по своим делам.

Вот и холл Келов.

Длинную винтовую лестницу и еще недавно полутемный холл внезапно затопил свет... Келы расстилали ковры, что прежде служили полом в их палатках - на них еще остались следы песка: уборщики, что шныряли во внешнем холле, старались держаться подальше.

Келы уселись, образовав круг. Теперь, в уединенности холла, настало время любопытства. Глаза изучали Ньюна, дусов, и, больше всего, Дункана.

- Он будет хорошо принят, - внезапно бросил Ньюн, отвечая на невысказанный вопрос.

Неодобрительные взгляды, но никаких слов. Дункан обвел глазами круг, встречая колючие немигающие взгляды золотистых глаз - в них не было любви, не было доверия, но, - внезапно подумал Стэн, - не было и неприкрытой ненависти. Он по очереди смотрел в лица кел'ейнов, позволяя им самим вдоволь насмотреться; и он бы снял даже зейдх, и позволил бы им убедиться в том, насколько он отличается от них; но подобное действие было бы воспринято как унижение, а сделай Стэн это в гневе - как оскорбление, упрек для кел'ейнов. Они же не могли просить его об этом, ибо для Дункана подобная просьба явилась бы глубочайшим оскорблением.

Передали чашу - вначале Ньюну, затем - Дункану: в медной чаше была выжатая из голубого трубчатого дерева вода. Дункан слегка смочил губы и передал чашу Хлилу, что сидел рядом. Хлил мгновение колебался, словно ему предстояло пить после дусов; и потом кел'ен коснулся ее своими губами и передал дальше.

Один за другим спокойно пили они... даже обе кел'е'ен, родственницы Мирея. Отказов не было.

Затем Ньюн положил свой длинный меч на колени Дункана и, следуя этой странной и замысловатой церемонии, каждый из кел'ейнов положил свой меч на колени соседу, и ав'ейн-келы, и в том числе принадлежащий Дункану, переходили по кругу от мужчины к женщине, пока у каждого в руках не оказался его собственный меч.

После этого, один за другим, они назвали свои полные имена. У некоторых были имена обоих родителей, у других лишь имя Сочил, а Дункан, опустив глаза, вымолвил свое - Дункан-без-Матери, чувствуя себя странно потерянным среди этих людей, которые знали, кем были.

- Ритуал келов, - сказал Ньюн, когда это закончилось, - по-прежнему тот же.

Похоже, им было приятно узнать, что они все сделали верно; они закивали, соглашаясь.

- Вы научите нас му'а, - проговорил Ньюн, - му'а родины.

- Да, - с готовностью отозвался Хлил.

Наступила долгая тишина.

- Одну часть ритуала, что известен мне, - сказал Ньюн, - я не слышал.

Хлил, у которого шрамов было больше, чем сет'ал, Хлил с'Сочил, чье лицо было грубоватым для мри, но сам он был изящен и прекрасно сложен, занервничал.

- Наши каты... наши каты боятся этого... - Хлил едва не сказал ци'мри и в упор взглянул на Дункана.

- Ты не хочешь, - спросил Ньюн, - открыто сказать об этом?

- Мы обеспокоены, - сказал Хлил, опустив глаза.

- Мы?

- Кел'ант, - едва слышно вымолвил Хлил, - это твое право... и его.

- Нет, - тихо сказал Дункан, но Ньюн сделал вид, что ничего не расслышал; оглядываясь вокруг, Ньюн ждал.

- Вас приглашают Каты, - проговорила одна из пожилых кел'е'ен.

- Вас приглашают Каты, - эхом откликнулись остальные, и последним из них - Хлил.

- Что ж, - сказал Ньюн и поднялся, ожидая Дункана - в то время как остальные сидели, а Дункан пытался понять хоть что-нибудь по устремленным на него взглядам.

Дусы поднялись было следом, но Ньюн запретил им.

И они вдвоем покинули холл келов, и спустились вниз по лестнице. Ночь была уже на исходе. Дункан чувствовал холод и боялся предстоящей встречи с катами, женщинами и детьми Дома, и... - Стэн надеялся, что это всего лишь церемония, обычный ритуал, в котором он сможет остаться тихим и незаметным.

Они поднялись в башню Катов; кат'ант встретила их у входа. Она молча провела их внутрь, где на своих циновках и коврах растянулись уставшие малыши, и несколько взрослых мужчин и женщин не спали в возбуждении ночи, рассматривая их из полумрака.

Они подошли к двери в тесный холл:

- Входи, - сказала кат'ант Дункану; тот повиновался и увидел, что холл пуст и устлан коврами. Дверь закрылась; Ньюн и кат'ант оставили его одного в этой мрачной комнате, освещенной масляной лампой.

Тогда он устроился в углу, вначале предчувствуя недоброе, а потом вдруг осознав, что замерз и хочет спать, и что, скорее всего, кат'ейны, испытывая к нему отвращение, вообще не придут. Мысль была горькой, но все же это было лучше, чем неприятности, которые он предвидел. Стэн хотел лишь, чтобы его оставили одного и позволили ему поспать хотя бы оставшуюся часть ночи, и потом ни о чем не спрашивать.

И дверь открылась.

Одетая в голубую мантию женщина шагнула внутрь, неся небольшой поднос с едой и питьем; дверь закрылась за ней, и женщина приблизилась к Стэну и, опустившись на колени, опустила поднос перед ним, и чашки на подносе громко дребезжали. У нее не было вуали, волосы ее были распущены; она была приблизительно его лет и - несмотря на то, что лицо ее, как заметил Дункан в свете лампы, было печально - красива.

С дрожащих ресниц по щекам ее скатывались слезы.

- Тебя заставили прийти? - спросил он.

- Нет, кел'ен. - Она подняла лицо, прежде нежное; теперь на нем застыла упрямая гордость. - Сейчас мой черед, и я не откажусь от этого.

Стэн подумал о том, как ему следует вести себя с ней, и решил соблюдать сдержанность.

- Должно быть, кат будет горько обижена, если мы будем просто сидеть и разговаривать?

Золотистые глаза изучали его лицо сквозь пелену слез. Перепонка мигнула, стряхивая слезы.

- Обидит ли это? - спросил он снова.

Гордость. Честь мри. Стэн видел, как в ее глазах борются обида и доброжелательность. В глазах Ньюна он зачастую видел лишь осторожность.

- Нет, - решилась наконец она, расправляя подол мантии, и через мгновение склонила голову так, что ее подбородок уперся в грудь. - Мой сын будет звать тебя отцом, как и все.

- Я не понимаю.

Она казалась недоуменной, как и он.

- Я хотела сказать, что никому не расскажу о том, что ты пожелал. Моего сына зовут Ка'арос, и ему пять лет. Это лишь вежливость, понимаешь?

- Мы... постоянные?

Она неожиданно рассмеялась, совершенно не задумываясь, как это выглядит со стороны, и смех ее был мягок, и приятным было внезапное прикосновение ее руки.

- Кел'ен, кел'ен... нет. У моего сына двадцать три отца. - Ее лицо вновь стало спокойным и таким же печальным. - По крайней мере, тебе будет удобно. Ты поспишь, кел'ен?