Ни дня без мысли - Леонид Жуховицкий

Нравственные качества наших прокуроров и судей хорошо известны — тут особых иллюзий нет. Но в деле Щербинского цинизм перешел допустимые рамки. Нам с хамоватым презрением продемонстрировали, кто в лесу медведь. А мы в ответ своими белыми ленточками показали, что нас много, и деликатно намекнули, что у медведя шкура прочная, но все же не бронированная, и в дальнейшей своей кабинетной деятельности косолапому лучше не упускать из виду возможность рогатины.

Ну а «мигалки», они что — просто повод для игры в белые ленточки?

Не совсем так. Синий проблеск на гладкой крыше иномарки не столько существенная помеха дорожному движению, сколько довольно мерзкая деталь российского общественного быта. «Мигалка» — наше мелкое, но регулярное унижение. Не больно, но противно. Видимо, надоело. Достали нас наши разнообразные слуги.

Кто они, которым мы должны уступать дорогу, шарахаясь в стороны, как крепостные от кареты помещика? Самые умные? Самые честные? Самые заслуженные? Да будет вам! Шостакович, Смоктуновский и Окуджава с «мигалками» не ездили. А если они не сподобились, то кто нынче достоин?

Спецсигналы — наиболее заметная часть той спецжизни, которую в полумраке полусекретности мастерят для себя чиновные хозяева жизни. Это раздражающая льгота, которая сохранилась после отмены льгот: у нас отняли, но себе оставили. И это, пожалуй, более чем льгота — это символ принадлежности к высшей касте, знак отличия, куда более важный, чем медаль или даже боевой орден: герои войны лишь по большим праздникам надевают честно заслуженные награды, а «мигалки» ежедневно прочерчивают и подчеркивают границу между гражданами России и хозяевами России.

Мне кажется, депутатам в собственных корыстных интересах разумней эту привилегию убрать: а вдруг, представьте, в день уже недалеких выборов к избирательным участкам по всей стране подкатят, дребезжа на отечественных ухабах, машины с белыми ленточками?

Говорят, начальству нельзя опаздывать, работа встанет. Резонно — опаздывать плохо. Но, мне кажется, недельку промучившись в пробках, наши лидеры всех масштабов наконец-то поймут, что эвакуатор не единственное и даже не лучшее средство борьбы с дорожными тромбами. Наверное, если бы в тридцатом году прошлого века усатый диктатор покупал сосиски в магазине, он не решился бы под корень изводить российское крестьянство.

Скорей всего, уже завтра большинство водителей белые ленточки отцепят: погода нынче переменчивая, слякотная, и благородный символ протеста может быстро потерять свой безгрешный цвет. Отцепят — но ведь не выбросят.

Я почти уверен, что Щербинский пробудет за колючкой недолго: не так уж глупы наши власти, чтобы не понимать, что такой случай проявить гуманность, восстановить справедливость и побрататься с широкими массами у них появится нескоро. Но в любом случае тревожный праздник белых лоскутков отложится в памяти народа. Запомнится, что нас много. Запомнится, что мы очень не любим, когда нас пытаются унизить даже таким тупым способом, как начальственный рык автомобильного спецсигнала и подмигивание синей бородавки на полированной крыше иномарки.

ЗАЧЕМ ИМ ЭТО НАДО?

Как же трудно у нас жить любому предпринимателю, от хозяина овощного ларька до владельца завода: окружающие охотно считают деньги в их карманах, хотя полезней бы считать их рабочие часы — ведь их в сутки не восемь, не десять, порой и не пятнадцать. И что бы задать себе вопрос: почему человек, уже заработавший и на детей, и на внуков, продолжает сжигать свои силы и годы, то и дело впрягаясь в очередную телегу, хотя корысти от этого никакой? Зачем, например, мой друг Леня Тавровский, президент огромной ассоциации, в три ночи прилетев из Сан-Франциско, уже в девять входит в свой московский рабочий кабинет? Зачем крупный предприниматель из Черкесска Стас Дерев грузил себя все новыми и новыми заботами, что стоили ему пота, крови и, увы, здоровья, которого, в конце концов, не хватило? Неужели мало было ему уже заработанных денег?

Я мог бы ответить разве что встречным вопросом: а почему актер, увенчанный всеми мыслимыми лаврами, тот же, например, Зельдин, на десятом десятке репетирует новую труднейшую роль? Почему великий Ренуар, когда с годами пальцы стали отказывать, продолжал работать над новыми картинами, привязывая кисть к запястью? Почему гениальный Бетховен, потеряв слух, писал музыку, услышать которую уже не мог?

Не зря говорят, что талант — это добровольная каторга. Настоящий предпринимательский талант, вопреки любым доводам разума и врачей, требует реализации. Для иной жизни, вальяжной, размеренной, благополучной, ни большой актер, ни большой художник, ни большой предприниматель просто не годны.

ПАМЯТИ ЕЛЬЦИНА

Вот оно и случилось. Строго говоря, можно было ожидать: и возраст изрядный, и ноша, что тащил полтора десятилетия, непомерна, и инфарктов было то ли пять, то ли шесть, и сердце, даже заштопанное умелыми хирургами, не могло ведь служить вечно. Но даже неотвратимое известие оглушило — мог бы и еще пожить, хоть немного, хоть сколько-то. При нем было лучше: болел за наших теннисистов, пил чай с Растроповичем, Путин, подчеркивая преемственность демократического курса, приезжал на дачу поздравить с днем рождения, патриарх приезжал… Вроде бы, мелочи, формальности — но в стране, все же, было посветлее, дышалось полегче. Конечно, не обходилось без иллюзий: на каком-то разгоняемом митинге, говорят, кричали — «Почему молчит Ельцин»? А что он мог сказать — он в это время лежал в своей последней реанимации.

Смерть Бориса Николаевича отмечали по разному. Толпа шла к храму Христа Спасителя с цветами и слезами, великие политики Двадцатого века прилетели прощаться, миллионы людей по всей стране, не чокаясь, поминали основателя свободной России. Зато в Думе, на то она и Дума, случилась непристойность. Когда предложили почтить память Первого президента, честные люди встали, а коммунисты остались сидеть. Зрелище получилось, как в общественном туалете — фракция КПРФ так и не смогла подняться со своих унитазов. Коммунистов, конечно, понять можно: и в девяносто первом, и в девяносто третьем их по вине Ельцина круто прихватывала медвежья болезнь, вот и в две тысячи седьмом сработала инерция. Условный рефлекс: при имени Первого президента России политических карликов так и тянет к унитазу.

Телевидение, в общем, держалось прилично. Но и там не обошлось без грязи — всякого рода пушковы не упустили случая тявкнуть на покойного начальника, надеясь угодить живому: авось, заметят, оценят, вдруг да и перепадет косточка с барского стола.

Про Первого президента России много врали и много врут, от частого повторения вранье стало чем-то вроде факта. Развал Союза, расстрел Белого дома, грабительская приватизация. Но какое отношение имел Ельцин к распаду СССР? Такое же, как врач, выписывающий справку о смерти, к самой смерти. Страну развалила коммунистическая верхушка — именно после ее августовского «путча дрожащих рук» все до единой республики (а во главе их, кстати, стояли вчерашние секретари местных ЦК), заявили о своей независимости. Что должен был сделать Ельцин — посылать войска? Хороший был бы акт братской дружбы! Во всех республиках прошли референдумы. И везде — везде! — народ высказался за отделение от московской партийной номенклатуры. Так что если кто и развалил СССР, так это Зюганов и его единомышленники, если то, что объединяло этих кабинетных коммерсантов, можно назвать мышлением.

А расстрел Белого дома? Что же это, извините, за расстрел, при котором не пострадал ни один депутат? И Хасбулатов, и Макашов, и все их перетрусившие подельники выходили прямо под телекамеры целехонькими.

О приватизации разговор особый — не будь ее, мы бы и нынче стояли в километровых очередях за молоком и овсянкой, а зерно по-прежнему везли бы нам сухогрузами из Америки Христа ради. При дележке собственности мало досталось каждому? Очень мало! А мы чего хотели? Ведь при коммунистах не только заводы, не только колхозы — вся страна была неконкурентоспособна. Вспомните, за чем давились в ГУМе да ЦУМе? За болгарскими кроссовками и обычными мужскими носками. Мы делили на всех общую нищету, вот ее, по куску на брата, и получили в собственность.

Все, что страна имеет теперь — а имеет много! — мы получили благодаря Ельцину. Он посадил яблоню, которая, как и положено, принесла обильные плоды через десяток лет. И подло корить уставшего садовода за то, что не хватило сил дождаться главного урожая.

Чем же в реальности был для России Борис Николаевич? Чем войдет в историю?

Вроде, человек как человек, похожий на всех нас. Крепкий, волевой, но ведь и с недостатками, особенно, с одним, столь типичным для русского мужика. Любил это дело, было. Однако прошло несколько дней со дня смерти — и стало ясно, что в самом главном был он для нашей родины уникален. Другого такого в отечественной истории не сыщется.