Огненный столб - Джудит Тарр

Нет. Анхесенпаатон отказалась бежать вместе с отцом; спокойным, не допускающим возражений тоном царица сказала, что ее исчезновение покажется слишком подозрительным. Она принадлежит Египту. Так же, в конце концов, и Нофрет.

Иоханан заканчивал прилаживать ослиную сбрую. Агарон ждал, глядя на Нофрет. Она склонила перед ним голову.

— Пусть ваш бог защитит вас.

— И пусть он сохранит и наставит тебя, — ответил Агарон. Обычные слова, но в них была теплота, как в прощальном объятии, которого Нофрет не решилась просить.

Иоханан проявил меньше сдержанности — бросился к Нофрет, схватил ее в объятия и сжал так крепко, что она чуть не задохнулась. Девушка была слишком изумлена, чтобы сопротивляться.

Он так же неожиданно отпустил ее, задыхающуюся и растерянную. Щеки его пылали, глаза горели диким огнем.

— Я вернусь, — сказал он. — Обещаю.

— Смотри не вернись мертвым, — резко ответила она.

— И это обещаю. Вернусь живым и дышащим. И свободным.

У Нофрет не было сил взглянуть на него — она разрыдалась бы.

— Иди. Быстрее. Мало ли кто может сюда забрести. Воры, солдаты…

— Не надо. Я доберусь благополучно. Обещаю тебе.

— Обещай, что ты будешь в Египте, когда я вернусь. Живая и дышащая.

Нофрет не могла пообещать такого. Она подтолкнула его к отцу.

— Иди. Иди! Уже пора.

Иоханан начал было возражать, тянуть время, задерживать всех. Она прекратила это, повернувшись и отправившись назад по дороге, по которой пришла, по крутой, неровной, каменистой дороге… Пришлось собрать все силы и внимание, чтобы не споткнуться и не упасть. Она не смогла оглянуться, не смогла взглянуть на него в последний раз — на них, карабкающихся по склону вверх, в пустыню, где их ждет долгий и опасный путь, в конце которого, если боги будут милостивы, — свобода.

Оставшихся в Ахетатоне свобода не ждала. Нофрет несколько раз почти оглянулась, почти устремилась вслед за уходящими. Лучше умереть на этом пути, чем жить на том, который она для себя выбрала.

Но она сделала свой выбор. В ней была воспитана солдатская преданность командиру и, хуже того, неистребимое стремление женщины защищать то, что она считает своим. Анхесенпаатон была для нее и тем и другим.

Далеко внизу, на дороге, ведущей от скал в селение строителей, в ожидании стояла фигура. Нофрет узнала Леа прежде, чем разглядела лицо под покрывалом. Лицо было таким же, как и всегда, в нем не прибавилось грусти или выражения утраты, хотя она отдала сына и внука человеку, которому ничего не была должна.

— Каждый исполняет свой долг, — сказала она, как обычно, прочитав в глазах Нофрет ее мысли.

— Мне надо вернуться к моей госпоже, — отозвалась Нофрет, испытывая неловкость. Ей не хотелось идти в дом Агарона, где теперь осталась только Леа. Там будет слишком пусто. И слишком много воспоминаний.

Леа кивнула, соглашаясь со всем сказанным и несказанным.

— Я иду с тобой.

Нофрет остановилась в изумлении.

— Как же ты…

— А почему нет? Во дворце полно бездельников и всякого народа. Одним человеком больше — что особенного? К тому же я сродни царице.

— Но… — Нофрет прикусила язык. Леа все правильно сказала. Но все же, Леа во дворце…

Старая женщина криво усмехнулась, но без горечи.

— Может быть, я еще удивлю тебя. Пошли, мы теряем время. Госпожа тебя ждет.

Нофрет хотела возразить, но это было бесполезно. Леа поступала так, как считала нужным, и если придется прислуживать царице, значит, она станет прислуживать царице, с видом, не более странным, чем у женщин из Митанни, болтавшихся без дела и пользы с тех пор, как умерла госпожа Кийа.

Леа вошла во дворец и нашла себе место среди свиты царицы с таким спокойствием и уверенностью, что никому и в голову не пришло спрашивать, кто она такая и откуда явилась. Либо она в юности была царской служанкой, либо ее дар предвидения оказался сильнее, чем могла представить себе Нофрет, но она взяла на себя управление гардеробом царицы, словно рождена только для этого, и никому не причинила неудобства. Ее предшественница незадолго до этою покинула дворец, выйдя замуж за какого-то мелкого чиновника в Фивах. Впрочем, возможно, это было простым совпадением.

Леа не делала ничего такого, что могло бы кого-то смутить. Не изрекала никаких пророчеств и так замечательно вписалась в окружение царицы, что та, казалось, даже не обратила внимания на ее появление.

А вот Анхесенпаатон стала странной. Это была не апатия, которой так опасалась Нофрет, а нечто более тревожащее, но и более обнадеживающее. Царица погрузилась в свои обременительные обязанности до такой степени, что на рассвете, как обычно, уже совершала обряд в храме, а поздно вечером все еще занималась с писцами и управителями, разбирая государственные дела. Она исхудала и побледнела, и даже искусства ее служанок было недостаточно, чтобы скрыть глубокие тени под глазами.

От Сменхкары и Меритатон она по-прежнему не получала никакой помощи. И не просила о ней.

Однако господин Аи набрался такой дерзости. Нофрет удалось присутствовать при этом, поскольку она уловила его намерения и смогла освободиться от дел, которые могли бы задержать ее. Она не знала, зачем пошла, разве что из любопытства и желания взглянуть на Сменхкару.

Он упражнялся на колеснице, после чего жена и толпа служанок и придворных мыли и обихаживали его. Нофрет легко затерялась среди них, тем более что большинство ничего не делали, а только болтали, искоса бросая взгляды на царя. Он знал, что красив, и охотно демонстрировал свои достоинства: стоял, сияя чистотой, пока Меритатон втирала благовонное масло в его кожу. Она часто прерывала свое занятие поцелуями, не видя, что кто-то смотрит на них, и не слыша, как перешептываются служанки и придворные.

Господин Аи ворвался в эту картину семейного счастья, словно волк в стайку комнатных собачек. Он держался с безукоризненным достоинством и улыбался, как улыбаются мужчины, наблюдающие за детскими забавами.

Меритатон даже не заметила его прихода. Сменхкара вытаращил глаза, и на его лице появилось выражение вымученной любезности и глубочайшей скуки. Нофрет подумала, что манеры молодого царя заметно ухудшились с тех пор, как умерла его мать.

Господин Аи ничего не сказал, никак не проявил своего разочарования холодностью приема. Нофрет подозревала, что Сменхкара и прежде обходился так со всеми, кто хотя бы намекал ему на скучные обязанности и еще более скучный долг.

Господин Аи не спешил переходить к делу. Он почтительно приветствовал царя и царицу, получил в ответ кивок от одного и ни единого взгляда от другой. Стоя близко, но не среди суетящихся придворных, он с несокрушимым спокойствием ожидал, когда царь закончит купание и умащивание своего тела.