Женщины его жизни - Ева Модиньяни

– Поехали домой, – сказал Кало.

На площадке стояли люди, ожидавшие немногочисленных прибывших пассажиров. – Все в порядке? – спросил Барон, кивнув в сторону небольшой группы встречающих.

– Проверены все до одного, – успокоил его великан.

Бруно кивнул и последовал за ним к временному навесу, служившему аэропортом Палермо.

– Домой.

– Все уже готово.

Асфальт плавился под нещадно палящим солнцем, от него пахло керосином и жженой резиной. Громкоговоритель объявил посадку на ближайший рейс в Милан. Один из «ДС-9» включил двигатели и стал выруливать на взлетную дорожку.

Директор аэропорта, высокий и худой господин с непроницаемым лицом дипломата, пожал руку Бруно и проводил его в свой кабинет.

– Добро пожаловать домой, Барон.

– Барон спешит, – предупредил Кало.

– Спасибо, – сказал Бруно.

– Сделаем все, что в наших силах, – развел руками директор и, почтительно поклонившись, занялся скорейшей выдачей багажа.

Бруно занял место рядом с Кало, севшим за руль синего «Фиата-132». На заднем сиденье разместились два элегантно одетых молодых человека с гладкими, невыразительными, как у актеров в полицейском боевике, лицами. У обоих были густые волосы, рельефные мускулы и быстрые рефлексы. Под мышкой у каждого был спрятан «магнум-спешел», и оба знали, как им воспользоваться при случае.

Бруно глядел прямо перед собой в глубокой задумчивости, жадно впитывая краски родной земли, не изменившиеся по прошествии веков, несмотря на урон, нанесенный острову особенно в прибрежной зоне безудержной спекуляцией земельными участками под застройку.

За кромкой шоссе им навстречу неслись поля и низкие каменные ограждения, ощетинившиеся рассаженными тут и там колючими кактусами и укрытые вьющимися побегами бугенвиллеи. Там, где весной рос клевер, земля была желтая, словно усыпанная золотистой цветочной пыльцой. Ему казалось, что он уже слышит волнующий, чувственный аромат померанцевых деревьев, видневшихся на горизонте в раскаленном мареве августовского утра.

Внутри машины кондиционер создавал неприятное и искусственное ощущение прохлады.

– Едем домой, а, Кало? – спросил Барон. Он вновь увидел себя ребенком, когда этот молчаливый великан привез его, после смерти матери, обратно на Сицилию. Вот и теперь, в эту трудную минуту, два обстоятельства служили ему утешением и поддержкой: встреча с Кало и перспектива возвращения домой.

– Едем домой, сынок, – подтвердил Кало.

Бруно рассказал ему о Маари, о маленьком Санни, о старом Асквинде.

– Скверное дело, Бруно, – только и сказал Кало. – Мне очень жаль. – Какой смысл много говорить там, где хватает двух слов? Правда, Кало никогда не одобрял его брака с Маари, но это был уже другой разговор.

– Это не должно было кончиться таким образом. – Барон закурил сигарету от автоматической зажигалки.

«Могло быть и хуже», – с ревнивым эгоизмом подумал Кало, а вслух добавил:

– А как мальчик?

– Приедет, когда все будет кончено, – для Барона это было ответственное обещание.

Кало искоса следил за ним. Они мчались на полной скорости по шоссе, ведущему в Энну, к самому сердцу Сицилии.

– Наши предки, – заметил он, – научили нас одному: что предначертано, должно исполниться. И ты мало что можешь сделать, чтобы изменить ход судьбы. Если так суждено, так и будет.

– Только не жди, что судьба накажет того, кто пытался меня убить, – усмехнулся Бруно.

– Я и не жду, – лицо Кало помрачнело, в его взгляде читалась непреклонная решимость. – Судьба не вершит правосудие. Наши предки учили нас молиться так, будто все в руках божьих, а действовать так, будто все зависит от нас.

Вот теперь Бруно слышал голос своего советника: слова Кало вселяли в него спокойную уверенность.

– Это был тяжелый удар, – перед глазами у него вновь всплыло прекрасное лицо принцессы на залитой кровью траве под баобабом.

– Знаю. – На этом Кало посчитал разговор оконченным. Он понимал, какую боль испытывает Бруно, но понимал и то, чего Барон пока не мог осознать: его жизнь на этом не кончается, его еще ждут новые чудесные мгновения.

Двое сопровождающих сидели неподвижно, как восковые куклы. Казалось, они не дышат. И уж, конечно, они были глухи и немы.

– Три дня дул сирокко, – принялся рассказывать Кало. – Куры перестали нестись.

Бруно вспомнил свое детство, вспомнил, как закрывались все ставни, двери и окна палаццо, как все домочадцы собирались в «комнате сирокко» в самом центре дворца баронов Сайева, как они, сгрудившись в кучу, испуганно жались друг к другу, пережидая, пока не утихнет пышущее жаром дыхание земли.

– А как наши гости? – спросил он, чтобы переменить тему.

– Все тут, – с готовностью ответил Кало, – ждут только тебя.

– И Бранкати тоже? – Барон погасил окурок в пепельнице.

– И Бранкати, – начал перечислять Кало, – и мистер Хашетт, и тот адвокат из Вашингтона.

– А Карин? – воспоминание о ее синих глазах и огненно-рыжей гриве волос молнией вспыхнуло у него в голове.

– Она ждет тебя, – ответил Кало, слегка повернув к нему лицо. Но Бруно ничем себя не выдал.

– А эта… эта девушка, – продолжал он, – жертва выродка?

– Розалия? – улыбнулся Кало. – Она тоже здесь. Славная малышка. С ходу поняла, что к чему. И здорово привязалась к Карин, водой не разольешь.

– А он где? – Барону пришлось напрячь всю силу воли, чтобы не выдать своих чувств.

Кало сразу же понял, что Бруно спрашивает об Омаре Акмале.

– На Капри, – ответил он с отвращением. – Закатывает приемы и раздаривает драгоценности на борту своей яхты. Визитеры приезжают к нему с поклоном на катере, он сам так и не сошел на землю. – Кало умолчал о женщинах, сменявших друг друга на яхте «Сорейя» для удовлетворения желаний арабского отщепенца.

Машина неслась со скоростью сто шестьдесят километров в час по безлюдной в этот час автостраде среди пожелтевших от зноя холмов. Деревья, казалось, взывали к огнедышащему небу с мольбой о дожде.

На губах Бруно появилась жестокая улыбка, хорошо знакомая Кало.

– Пусть Омар Акмаль пока развлекается, – спокойно сказал Барон, словно разговор шел о погоде. – Это его право. Ведь он, считай, уже мертв.

Вот теперь Кало видел его прежним.

Под величественным небосводом показалась Пьяцца-Армерина, и он, радуясь и печалясь, вспомнил все светлые и темные события своего прошлого.

На этих землях бароны Монреале властвовали на протяжении столетий, и он, американец с Сицилии, мог бы с закрытыми глазами пройти по имению, разрезанному надвое ложем реки Дизуэри и простиравшемуся вплоть до долины Джелы. Много веков скудные урожаи злаков, маслин и фруктов, вырванные у пересохшей земли кровавым крестьянским потом, были единственными местными ресурсами. Затем к источникам дохода баронов Монреале прибавились залежи серы, богатейшие на Сицилии, а в последние годы – и эвкалиптовые рощи.