Другие люди - Сол Стейн

Франсина посмотрела мне в глаза.

— Я тебя люблю.

Я видел, как запульсировала жилка на виске Неда.

— Ты сошла с ума, если думаешь, что при сложившихся обстоятельствах от этого будет хоть какая-то польза.

— Может, и сошла, — улыбнулась она.

Не хотелось бы мне оказаться сейчас в шкуре Уидмера.

Наконец, заговорил и он.

— Эта фотография… Насколько я понял из ваших слов, вы знаете, что на ней.

— В общих чертах. Но Брейди уже лишился главного козыря. Вы ее видели. Франсина знает об этом. Я тоже. Однако ничего не изменилось. Мы сидим в одной комнате и мирно обсуждаем случившееся. Мы свели на нет ударную силу этой фотографии, хотя, полагаю, в зале суда Брейди будет намекать присяжным о сексуальной расторможенности Франсины, пока судья не одернет его. Я думаю, что О-пи при прямом допросе Франсины ясно даст понять, что Франсина — не королева Виктория, но она хочет всегда иметь право выбора, которого и лишил ее насильник.

Я взглянул на Уидмера. Он казался совсем потерянным. В собственном кабинете, рядом с собственной дочерью.

— Есть тут комната, откуда можно позвонить? — спросил я.

— Конечно, — кивнул Уидмер. — Секретарь вам покажет.

У двери я обернулся.

— Франсина, ты, наверное, хочешь поговорить с отцом. Через несколько минут мы уезжаем.

Оставшись один, я набрал номер Толстяка Тарбелла. Занято. Я изрисовал полстраницы блокнота, набрал снова.

— Слушаю, — ответил Толстяк.

— Джордж Томасси, — назвался я. — У меня трудности.

— Выкладывай.

Конечно, я рисковал, обращаясь к Толстяку. Наш приятель, несомненно, тоже значился в списке его клиентов.

— Брейди, — продолжил я. — Что у тебя есть насчет его сексуальной жизни, если он ведет таковую.

Толстяк Тарбелл расхохотался.

— Ведет, будь уверен. Ты хочешь навлечь на меня неприятности. Он дает мне больше работы, чем ты.

— В связи с его сексуальной жизнью?

— Нет.

— Тогда мы не конкуренты.

Толстяк вновь рассмеялся.

— У тебя есть чувство юмора, Томасси. Обойдется недешево.

— Сколько?

— Кто твой клиент?

Мне хотелось взять тайм-аут, чтобы обдумать ответ.

— Полагаю, что на этот раз клиент — я.

— Ясно. Не знал, что ты влип в передрягу, Джордж. Раньше тебе удавалось не связываться с такими, как Брейди. Ладно, согласен на тысячу?

— Лучше бы пятьсот. А еще лучше — получить информацию побыстрее.

— Давай подумаем. Амстердам или Нью-Йорк?

— Нью-Йорк предпочтительнее.

— Хорошо. Как насчет аффидевита[31] женщины, у которой он бывает раз в неделю.

— Замужняя женщина?

Толстяк Тарбелл рассмеялся.

— Проститутка. Собственный особняк. Никаких других женщин. Полное уединение. Каждый визит обходится в кругленькую сумму.

— Как ты раздобыл аффидевит?

— Послушай, Джордж, ты собираешься лишиться лицензии и конкурировать со мной?

— Никогда в жизни.

— Она крепко поцапалась с кем-то из окружения мэра. Я все уладил в обмен на аффидевит. Шестнадцать человек интересовались им, но ты, похоже, первый, кто намерен пустить его в дело. И у меня складывается впечатление, Джордж, что пятьсот — это дешево, даже для тебя.

— Пятьсот за то, что я посмотрю на него. Семьсот пятьдесят, если им воспользуюсь.

— Как я об этом узнаю?

— Я позабочусь, чтобы ты узнал.

— Я тебе верю, Джордж. Договорились.

— Благодарю. Встречаемся на автостоянке у «Кристидса»?

— Уже поздно. Приезжай ко мне.

— Со мной будет девушка.

— Оставь ее в машине.

— Как скажешь.

— Сколько тебе понадобится времени?

— Я все еще в городе. Примерно час.

— Привези деньги с собой. Завтра они мне понадобятся.

— Тогда жди меня через полтора часа.

— Не спеши. Я сегодня никуда не собираюсь. До встречи, Джордж.

Когда я вернулся в кабинет Уидмера, он обнимал Франсину за плечи, а она, похоже, успела всплакнуть.

— Все нормально? — полюбопытствовал я.

Никто не ответил. О боже, стоит оставить отца и дочь на несколько минут, и вот что из этого выходит.

— Мне надо быстро вернуться в Уэстчестер. Нед, у вас в сейфе случайно нет наличных? Банки уже закрыты.

— Сколько?

— Если я выпишу чек на пятьсот долларов?

Он кивнул, удалился на несколько минут, пришел с конвертом. Будь он человеком моего круга, я бы просто получил несколько купюр, которые тут же и пересчитал.

— Ровно пятьсот.

Я дал ему чек.

— Кто-нибудь хочет поехать со мной в Уэстчестер?

Уидмер покачал головой.

Франсина одновременно кивнула.

Уходя, я посмотрел на Уидмера.

— Возможно, мне удастся купить важную информацию.

На его лице отразилось непонимание. Я пожалел его. Похоже, жизнь у меня была куда интереснее.

— Полагаю, у нас будет, что противопоставить мистеру Брейди.

— Правда? — все, что он смог выдавить из себя.

И мне показалось, что под его жилеткой скрывается маленький мальчик, которому очень хотелось поехать с нами.

Глава 33

Кох

Я возвращался из кинотеатра, погруженный в свои мысли, не замечая проезжающие мимо машины, взволнованный не тем, что увидел на экране, но творящимся в моей голове. Если у человека, думал я, оказавшего в безлюдном квартале, внезапно прихватит сердце, вскрикнет ли он? Зачем, на улице ни души, а люди в квартирах отгородились от криков окружающего мира. Он тяжело осядет на землю и умрет в молчании, с горлом, перехваченным душевной болью от того, что некого позвать на помощь. Однако, если тот же человек увидит в этот момент другого пешехода, он закричит изо всех сил, в надежде, что тот поспешит к нему и спасет от неминуемой смерти. А если сердечный приступ настигнет свою жертву среди толпы, будет ли она звать на помощь? Нет, человек знает, что этим он выделится среди себе подобных, и, несмотря на страх близкой смерти, не захочет замарать свою репутацию, не допустит, чтобы его сочли за труса или плаксу. Он рухнет, не произнося ни слова. Именно окружающая среда, вернее, окружающие человека люди определяют, заговорит ли он и, еще в большей степени, что он скажет.

Представьте себе кандидата в президенты, обращающегося с экрана телевизора к зрителям со следующими словами: «Мне снилось, что трибуна, на которой я стою, медленно рушится, я стараюсь опереться на стоящих рядом людей, но те пятятся, не желая падать вместе со мной. И тут я проснулся в холодном поту. Мне нужны ваши голоса». При этом тот же человек, лежа на кушетке в моем затемненном кабинете, рассказывает то же самое своему психоаналитику, кошмар, разбудивший его прошлой ночью, и хочет знать мнение психоаналитика, остается ли он, невзирая на этот сон, рациональным человеческим существом, озабоченным и испуганным тем, что он не сможет продолжать гонку, в которой лидерство значит все, а переход на вторую позицию может стать причиной сильнейшей депрессии. Он хочет, чтобы я поддержал его, он говорит мне то, чем никогда не поделился бы ни с женой, ни с ближайшим другом, ни с окружающим миром. Речи в нашей жизни состоят не из фраз, которые мы хотим произнести по тому или иному случаю, но инструментируются теми, кто их слушает.