Хрупкое сердце - Бонкимчондро Чоттопаддхай

Когда он вошел в шатер, Шомру и Фостер о чем-то разговаривали. Амир Хуссейн сел. Шомру представил ему Джона Стэлкарта, и Амир Хуссейн как бы между прочим спросил его:

— Вы не знаете англичанина по имени Лоуренс Фостер?

Фостер покраснел. Отведя взгляд, он сказал изменившимся голосом:

— Лоуренс Фостер? Нет, к сожалению, не знаю.

— Но, может быть, вы когда-нибудь слышали это имя? — продолжал Амир Хуссейн.

— Имя... Лоуренс Фостер... Да, но где?.. Нет, — запинаясь, ответил Фостер после небольшой паузы, — не помню.

Амир Хуссейн больше ни о чем не спрашивал и заговорил о другом. Однако он заметил, что Стэлкарт очень неохотно поддерживает разговор. Несколько раз он порывался уйти, но Амир Хуссейн удерживал его, потому что решил, что англичанин знает Фостера, но почему-то не хочет о нем говорить.

Через некоторое время Фостер неожиданно надел пробковый шлем, но не ушел, а продолжал сидеть. Амир Хуссейн знал, что у англичан не принято сидеть в головном уборе. Когда англичанин наклонился за шлемом, Амир Хуссейн заметил у него на голове шрам. «Видимо, Стэлкарт хочет скрыть этот шрам», — понял он.

Вернувшись к себе, Амир Хуссейн позвал Кульсам.

— Пойдешь со мной, — приказал он.

Кульсам повиновалась. Они подошли к шатру Шомру. Кульсам осталась у входа, а Хуссейн вошел внутрь. Фостер все еще находился там.

— Если вы позволите, моя служанка войдет, чтобы отдать вам салам. У нее есть важное дело, — обратился Хуссейн к Шомру.

Тот кивнул в знак согласия. У Фостера забилось сердце, он поднялся. Улыбаясь, Амир Хуссейн положил руку ему на плечо, заставив снова сесть. Вошла Кульсам и, увидев Фостера, замерла на месте.

— Кто это? — спросил ее Амир Хуссейн.

— Лоуренс Фостер, — ответила служанка.

Амир Хуссейн взял Фостера за руку.

— В чем дело? — возмутился тот.

Амир Хуссейн обратился к Шомру:

— Сахиб! Наваб приказал арестовать этого человека. Велите сипаям увести его.

— Что случилось? — удивился Шомру.

— Потом расскажу.

Шомру дал ему сипая для охраны, и Амир Хуссейн увел связанного Фостера.

Снова в Бедограме

Чондрошекхору стоило немалого труда привести Шойболини домой.

Их жилище долго пустовало, и, войдя в него после длительного отсутствия, Чондрошекхор был поражен. Соломы на крыше почти не осталось — ее снесло бурей, а ту, что уцелела, съели коровы. Бамбуковые жерди соседи забрали на топливо. Двор зарос и превратился в джунгли, где, не страшась людей, ползали змеи. Двери были сняты и унесены, дом разграблен. Кое-что Шундори, правда, удалось перенести к себе в дом. На полу стояла грязная и заплесневевшая дождевая вода. Теперь в их жилище нашли прибежище крысы, тараканы и летучие мыши.

Чондрошекхор тяжело вздохнул.

Оглядевшись, он заметил, что стоит на том самом месте, где когда-то сжег свои книги.

— Шойболини! — тихо позвал он.

Шойболини ничего не ответила. Она села у самой двери и стала рассматривать олеандр, который однажды видела во сне. Чондрошекхор что-то говорил ей, но она ничего не слышала и продолжала молчать. Тихо улыбаясь, Шойболини с любопытством оглядывала окружающие предметы, потом вдруг, громко рассмеявшись, стала показывать на что-то пальцем.

Тем временем вся деревня узнала, что вернулся Чондрошекхор и привел с собой Шойболини. Многим было любопытно посмотреть на беглянку, и они бросились к дому Чондрошекхора.

Самой первой пришла Шундори. Она не знала, что Шойболини лишилась рассудка. Войдя в дом, Шундори совершила пронам Чондрошекхору и увидела, что он одет, как брахмачари. Взглянув на Шойболини, она сказала:

— Хорошо, что ты привел ее. Пусть искупает свою вину.

Увидев, что Шойболини не уходит из комнаты, не закрывает лицо покрывалом, хотя она пришла с мужем, Шундори очень удивилась. Шойболини же смотрела на нее и хихикала.

Шундори подумала: «Наверное, это английские манеры, которым негодница успела научиться». Она села рядом с Шойболини, но так, чтобы ее сари не касалось одежды грешной женщины.

— Ты что, не узнаешь меня? — улыбаясь, спросила Шундори.

— Узнаю, — ответила Шойболини. — Ты Парботи.

— Неужели ты так скоро забыла меня?

— Нет, почему же забыла? Я помню, как избила тебя за то, что ты осквернила своим прикосновением мой рис. Слушай, Парботи-диди, может быть, споешь песню?

Вот что на сердце у меня:Где Радха рядом с моим Кришной?Где луна на груди моей тучи?Напрасна сеть моей любви!

— Ничего не могу понять, Парботи-диди, — продолжала Шойболини, закончив петь. — Мне кажется, будто кого-то нет, но кто-то был здесь, сейчас его нет, но он придет... Как будто я куда-то пришла и не пришла... Будто я нашла кого-то и не узнаю...

Шундори удивленно посмотрела на брата. Чондрошекхора подозвал ее к себе и шепнул:

— Она сошла с ума.

Только теперь Шундори все поняла. Некоторое время она молчала. Потом в ее глазах заблестели слезы.

О женщины — сокровище мира! Не эта ли Шундори всей душой молила бога о том, чтобы Шойболини пошла вместе с лодкой ко дну? А теперь никто другой не жалел Шойболини так, как жалела она.

Вытерев слезы, Шундори снова села рядом с подругой и продолжила разговор. Она пыталась напомнить ей о прошлом. Но Шойболини не помнила ничего. Правда, она не утратила окончательно память, иначе не вспомнила бы имени своей служанки Парботи, но рассудок ее помутился. Хотя она и помнила Шундори, но узнать уже не могла.

Прежде всего Шундори отправила Чондрошекхора к себе домой, чтобы он там вымылся и поел. Потом она занялась уборкой, стараясь навести порядок в этом разоренном гнезде. Соседи тоже принялись ей помогать.

Тем временем из Мунгера вернулся Протап. Разместив своих людей в надежных местах, он зашел домой. Здесь он узнал о возвращении Чондрошекхора и немедля отправился в Бедограм, чтобы повидаться с ним. В тот же день, немного опередив Протапа, туда явился и Романондо Свами. Шундори очень обрадовалась, узнав, что Чондрошекхор будет лечить Шойболини по указаниям своего наставника. Для начала лечения был выбран благоприятный момент[122].

Сила внушения

Мы затрудняемся сказать, каким лекарством Чондрошекхор намеревался лечить Шойболини, но, для того чтобы оно подействовало, он решил заняться самосовершенствованием. Чондрошекхор мог легко подавить голод, жажду и всякие другие потребности организма, но сейчас он решил принять обет сурового поста. Несколько дней Чондрошекхор размышлял только о боге, и в его сознании не было места никаким посторонним мыслям.