Эйзенхауэр - Георгий Чернявский

Макартур открыто нарушил приказ Эйзенхауэра, которого продолжал считать военным чиновником и человеком без воображения. Он объявил об ускорении демобилизации, о чем Эйзенхауэр с возмущением сообщил заместителю военного министра Роберту Паттерсону{427}. Но вместо того чтобы пригрозить наказанием, начальник штаба американских вооруженных сил обратился к генералу с личным письмом, в котором детально объяснял сложность внутренней ситуации и необходимость задержки потока демобилизованных, прибывавших в страну{428}. Ведь у Макартура было то же воинское звание, что и у Эйзенхауэра, и во всём западном мире он считался героем войны, вторым после Эйзенхауэра, а у самого Дуайта сохранились воспоминания о службе под руководством Макартура на Филиппинах и добрых отношениях с ним.

Более того, в мае 1946 года Эйзенхауэр побывал в Токио. Макартур устроил ему пышную встречу. А вечером произошла довольно смешная сцена. Оба генерала уговаривали друг друга выставить свою кандидатуру на предстоявших в 1948 году выборах президента. Было ясно, что речь шла о кандидатуре от Республиканской партии, так как бесспорным главным кандидатом от демократов уже являлся действующий президент. У Дуайта сложилось впечатление, что Макартур ожидал от гостя обещания активно поддержать его выдвижение, однако соответствующие слова произнесены не были{429}. Любопытно, что за всеми этими хлопотами как-то забылась главная цель визита — уговорить Макартура сократить темп демобилизации.

В качестве начальника штаба американской армии Эйзенхауэру пришлось вплотную заняться проблемой атомного оружия. По этому вопросу между ним и Трумэном возникли разногласия. Дуайт называл атомную бомбу «дьявольским изобретением» и считал необходимым передать контроль над страшным оружием Организации Объединенных Наций, решительно не соглашаясь с распространенными суждениями, что США не должны колебаться в его применении при первой же необходимости. Саму проблему он рассматривал как с чисто военной, так и с моральной точки зрения, однако призывал видеть тесную связь между обеими сторонами. Полагая, что наличие атомного оружия отнюдь не устраняет необходимости обычных средств ведения войны (ведь вслед за ядерными взрывами по территории противника должны двигаться пехота и танки), он считал применение оружия, которое убивает огромные массы мирного населения, в принципе недопустимым. По его мнению, утверждения, что монополия США на атомное оружие способна предотвратить войны, были наивны. Уже в то время он достаточно прозорливо высказывался: «Я решительно порицаю неряшливые и иногда просто злорадные разговоры по поводу степени безопасности, обеспечиваемой оружием, которое может за ночь уничтожить миллионы»{430}.

Однако в рассуждениях и оценках Эйзенхауэра были и другие резоны относиться к проблеме атомного оружия значительно серьезнее, чем демонстрировали не только пресса и выступления политиков второго ранга, но и первоначальный курс Трумэна и его ближайших советников. Выражением такого курса стал план Ачесона—Лилиенталя, предусматривавший, что США передадут контроль над атомным оружием ООН, но не сразу, а через неопределенное время, путем создания международного органа для осуществления всей деятельности, связанной с атомной энергией, вплоть до владения заводами, мировыми запасами урана, проведения научно-исследовательских работ и т. д.

Один из авторов плана, тогдашний заместитель госсекретаря США Дин Ачесон (второй, Дэвид Лилиенталь, был председателем американской комиссии по атомной энергии) исходил из того, что полная его реализация займет пять-шесть лет. План с дополнениями и исправлениями, внесенными в него представителем США в комиссии ООН по атомной энергии Б. Барухом, был представлен на рассмотрение международной организации 14 июня 1946 года.

Эйзенхауэр был убежден, что советская сторона ни в коем случае не примет этот план, сочтя его попыткой при помощи международного соглашения сохранить монополию США на владение атомным оружием и ввести контроль над работами в этой области в других странах, прежде всего в СССР. Действительно, именно так он и был воспринят{431}.

Правда, сведения, поступавшие из США от советских разведчиков, не всегда были достоверными. Кроме того, как пишет современный российский исследователь, «периодически высказываемое Сталиным, Молотовым, Берией и другими членами Политбюро недоверие к представленной разведками информации и раздражение, которое они не скрывали в тех случаях, когда эти сведения противоречили их представлениям и оценкам ситуации, побуждали руководителей ГРУ… скрывать неприятные сообщения и факты или оценивать их как “недостаточно проверенные”»{432}. Тем не менее получаемая информация побуждала к ускорению собственных работ в этой области, а потому Эйзенхауэр на основании многочисленных разведданных об исследованиях, проводившихся в СССР, полагал, что в ближайшие годы советское атомное оружие будет создано.

Эйзенхауэр был против передачи контроля над атомным оружием международной организации, ибо в результате оно могло оказаться в руках безответственных сил. Его позиция основывалась на том, что, поскольку атомное оружие скоро будет создано и в СССР, необходимо добиваться американо-советского или, еще лучше, международного соглашения об отказе от наращивания и использования оружия массового уничтожения, а для гарантий его соблюдения создать систему надежного контроля. Эйзенхауэр не смог провести в жизнь эти предложения, но продолжал настаивать на них.

Немалые усилия пришлось приложить Эйзенхауэру, чтобы гасить возникавшие одну за другой вспышки военной тревоги, которые инициировала жаждавшая сенсаций пресса, черпавшая свою информацию из Управления стратегических служб (предшественника Центрального разведывательного управления, созданного в 1947 году). Эта тревога попадала в хорошо подготовленную почву страха перед внешней опасностью — прошло лишь пять лет после внезапного нападения Японии на Пёрл-Харбор. То ли искренне, то ли во имя карьеры эту тревожную атмосферу поддерживали некоторые конгрессмены и члены правительства Трумэна (сам он занимал умеренную позицию). Например, в конце марта 1946 года из якобы надежных источников поступило сообщение, что советские военные корабли направляются в сторону американского побережья «для нанесения удара». Базируясь на сделанных ранее собственных выводах и дополнительных сведениях, Эйзенхауэр выступил с заявлением: «…у СССР нет никаких оснований рассматривать в настоящее время даже возможность нападения на какую-либо нацию во всем мире». Когда же в июне появилась новая военная сенсация, тон Эйзенхауэpa стал еще более резким: «Временами мы слышим предсказания, как, где и почему вспыхнет новая война. Такие разговоры не только глупы, они носят злобный характер»{433}.