На заре человечества: Неизвестная история наших предков - Николас Уэйд

Человеческая природа – это резвившийся в человеческом геноме набор форм адаптивного поведения для жизни в условиях современного общества. Люди усвоили и способны инстинктивно задействовать поведенческие схемы, нужные для войны, для торговли и общения, для помощи ближнему, даже не родному, для распознания чужаков и мошенников и для отказа от части собственной независимости ради принятой в сообществе религии.

Человеческий геном рассказывает о нашем происхождении, о нашей истории и природе, но многое в этой повести людям не нравится. «Человеческий разум запрограммирован эволюцией верить в бога. Он не запрограммирован верить в биологию», – пишет Эдвард О. Уилсон{345}. Религия – не единственная область, где эволюция наделила нас противоречивыми воззрениями. Генетика, вероятно, может еще более подробно объяснить, чем отличаются друг от друга отдельные индивидуумы, где и как расходятся интересы и возможности мужчин и женщин, в чем своеобразие рас. Возможно, придет час, и исследователи генома откроют, что многие наши особенности, от брачного поведения до черт характера, диктуются генетически сформированными нейронными структурами, и поставят под сомнение свободу воли. Но сколь бы неприятными ни были для нас эти открытия, отступаться от научного поиска – значит, пятиться во тьму.

Одна из самых неудобных посылок дарвиновской теории в том, что человек – это случайный продукт действия слепых и стихийных процессов. В сравнении с ближайшей родней, шимпанзе, мы кажемся значительно более развитыми, как будто созданными для высокого назначения. Но это иллюзия, создать которую помогли наши воинственные пращуры, истребившие все прочие виды человека. Чем больше мы узнаем о шимпанзе, тем более очевидной становится наша к ним близость. Мы вылеплены из одной глины – генофонда нашего общего предка. Около 99 % последовательности ДНК шимпанзе практически точно соответствует человеческой{346}. У шимпанзе развитый интеллект, они умеют сопереживать, изготавливают разные инструменты и ведут сложную общественную жизнь. Однако по воле случая и обстоятельств наши тропы в поле эволюции разошлись. Наверное, путь шимпанзе не требовал больших перемен, а вот предки человека, выйдя из-под сени леса, так значительно изменились, потому что жизнь непрерывно требовала обновляться.

Неустанный поиск новых решений вызвал к жизни не один вид, а целую серию архантропов. По меньшей мере три – неандерталец, человек прямоходящий и человек флоресский – еще жили на земле, когда прародители человечества покинули Африку. Если бы эти архаичные виды просуществовали до наших дней, то и наш вид не казался бы столь уникальным, и всем было бы ясно, что мы лишь один из многих вариантов, в каких эволюция модифицировала базовую линию высших приматов.

Если же для производства новых биологических видов эволюция прибегает к механизмам, действующим без всякого порядка, следует ли считать существование человечества следствием длинной цепи случайных событий? В процитированном выше фрагменте, которым завершается «Происхождение человека», Дарвин дает ответ – да, но с одной оговоркой. Человек поднялся на вершину лестницы организмов, говорит Дарвин, «но не собственными усилиями». Однако «определенную гордость» за этот успех можно оправдать. Но почему так, если человек не тратил никаких усилий? Упомянутые человеческая способность к сочувствию, великодушие и интеллект, очевидно, и есть ответ Дарвина, и, пожалуй, мы наконец, начали понимать, что он имел в виду.

Хотя эволюция, осуществляемая путем естественного отбора, зависит от стихийных процессов – мутаций и дрейфа генов, – ее направление задает среда, в которой биологическим видам приходится выживать. Притом у общественных животных важнейшей составляющей среды обитания служит их общественное устройство. И значит, насколько люди организовали свое общество, настолько они определили векторы собственной эволюции.

Природа этого взаимодействия культуры и эволюции еще не ясна: оно лишь недавно исследуется. Историки, археологи, обществоведы долгое время считали, что эволюция человека завершилась еще в далеком прошлом, видимо, еще до того, как возникли какие-либо культуры, и что никаких эволюционных изменений, кроме, разве что, совсем ничтожных, человек не претерпевал последние 50 000 или около того лет. Даже эволюционные психологи, последовательно объясняющие наш разум с точки зрения того, к чему ему готовила эволюция, считают, что работа эволюции окончилась еще в досельскохозяйственную эпоху, более 10 000 лет назад{347}.

Однако данные, сегодня получаемые из человеческого генома, показывают, что эволюция человека продолжается все последние 50 000 лет. Недавнее прошлое человечества – особенно после появления первых оседлых поселений, возникших 15 000 лет назад, – это время, когда человеческое общество необычайно усложнялось, создавались новые экологические ниши и факторы эволюционного давления. До сих пор считалось, что геном человека «закрепился» и не мог отвечать на это давление. Сейчас стало ясно, что все наоборот. Человеческий геном все время активно развивался. И значит, мог приспосабливаться и приспосабливался к трансформациям общества. Следовательно, люди могли в различных аспектах, позитивных и негативных, приспосабливаться к типу общественного устройства, в котором жили.

Далее мы приведем свидетельства того, что эволюция ныне активно и эффективно действует в человеческой популяции, краткий обзор выводов и некоторые догадки о том, в каком направлении она может двинуться в будущем.

Эволюция в недавнем прошлом

В упрощенном виде процесс эволюции – это просто изменение частотности генов в следующих друг за другом поколениях: иначе говоря, какая-то версия гена становится в популяции более распространенной, частота остальных падает{348}. Вместе с тем может потребоваться много поколений, чтобы сдвиг в частотности стал заметен или чтобы одна версия гена окончательно вытеснила все альтернативные. То мнение, что эволюция завершилась, опирается на предположительную оценку ее скорости: никакие заметные перемены в недавнее время, скажем в последние 50 000 лет, просто не успели бы произойти.

Но геном человека, как любого другого биологического вида, способен очень быстро реагировать на изменения внешней среды. Будь это иначе, человек давным-давно бы исчез с лица земли. Сегодня уже очевидны по меньшей мере четыре типа недавних эволюционных трансформаций; несомненно, обнаружатся и многие другие. Свежие генетические изменения, замеченные учеными, включают в себя защиту от болезней, увеличение детородного возраста, ответ на культурные сдвиги, влияющие на условия жизни, модуляции в когнитивном поведении.

Болезни и паразиты – одна из самых больших опасностей, подстерегающих крупных животных, и мало есть болезней, угрожавших самому существованию человека больше, чем малярия. Хотя возбудитель малярии – организм весьма древний, сама болезнь стала распространяться среди людей, как считается, только в последние 10 000 лет, а возможно, лишь в последние 5000 лет, когда в Западной Африке распространилась система подсечно-огневого земледелия. Согретые солнцем лужи на просеках – идеальное место для размножения комаров, переносчиков малярийного плазмодия.

Столкнувшись с такой внезапной и грозной опасностью, как малярийный комар, естественный отбор закрепил бы любые спасительные мутации, какие только обозначились бы. Некоторые заболевания крови, такие как серповидноклеточная анемия, появились вследствие модификаций гемоглобина, обеспечивших защиту от малярии. Другой естественный способ защиты от паразита крови: недостаточность фермента G6PD (глюкозо-6-фосфатдегидрогеназа), запускающего цепь реакций, обслуживающих обмен глюкозы. Вариации гена, резко снижающие эффективность фермента, дают волшебную защиту от малярийного паразита, но попутно вызывают серьезную патологию крови.

У гена G6PD есть два основных варианта, которые, похоже, возникли независимо друг от друга. Один распространен в Африке, другой – у средиземноморских народов. Сара Тишкофф из Университета Мэриленда установила возраст обоих аллелей. Примененный ею статистический метод дает большой разброс возможных дат, но эти даты вполне согласуются с той концепцией, что человеческий геном лишь недавно разработал сопротивляемость малярии. По расчетам Тишкофф, африканский вариант гена G6PD возник где-то между 4000 и 12 000 лет назад. Средиземноморский начал распространяться между 2000 и 7000 лет назад{349}.

И еще более поздний защитный механизм против болезни сформировался примерно 1300 лет назад у населения Северной Европы. Защиту обеспечивает модификация белка, называемого рецептором CCR5, который участвует в строительстве оболочки белых кровяных клеток. Аллель этого гена, CCR5-дельта-32, именованный так потому, что он утратил 32 единицы ДНК, встречается у 14 % шведов, у средиземноморских народов его частотность падает до 5 %, а у неевропейских он не встречается или крайне редок{350}. Своим внезапным восхождением он, вероятно, обязан каким-то серьезным эпидемиям, опустошавшим Европу в те дни.