Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год - Владимир Броневский

С небольшим час продолжался сирокко; потом небо прочистилось, ветер стих и к вечеру воздух прохладился. У Меледы нашли шебеку «Азард»; остров сей лесист и изобилует вином. Аббат Лавока полагает, что тут, а не у Мальты апостол Павел претерпел кораблекрушение; но сие несправедливо, ибо апостол, построив новый корабль, отплыл в Рим и на пути проходил Сиракузы и Мессину, что и доказывает ошибку Лавока, которая, конечно, произошла от того, что Мальта и Меледа в древности назывались Мелита. 8 июля простояли мы в Курцоле, где нашли корабль «Петр» и также 23 судна с 3000 австрийских войск; 9-го же числа прибыли на назначенный пост в малое море.

Отряд расположился так, что сообщение Рагузы с Далмацией и сей с островами, к ней прилежащими, совершенно прекратилось; корабль, фрегат и шебеки попеременно находились под парусами. В первые дни перехватили несколько судов, а напоследок и рыбаки, которым мы не препятствовали заниматься их ремеслом, не показывались. Французские войска занимали берега вокруг, беспрестанно ходили взад и вперед и по малейшему подозрению притесняли приверженных к нам жителей. В один день шебека «Забияка», проходя близ монастыря Заострог, была атакована французами, засевшими в садах. «Венус», пришед к ней на помощь, картечным залпом прогнал их, и за сие взяли они с монахов контрибуцию! Собранная и на малом пространстве расположенная 20-тысячная армия, опасаясь высадки и бунта народа, стояла под ружьем и терпела крайний недостаток в продовольствии, ибо доставление из Италии берегом было крайне затруднительно, а Далмация бесплодная, существовавшая только торговлей и ныне лишенная оной, не имела хлеба и для продовольствия жителей. Французы брали контрибуции до тех пор, как уже нечего было брать. От жару, изнурения, в продолжение сего лета, по уверению жителей, умерло солдат до 8000 человек; таким образом, тесная блокада стоила гораздо более, нежели самые сражения, и сила наша, столь не значащая, имела преимущество над превосходным числом французов. Бонапарте, которому ничего нет невозможного, дабы облегчить доставление провианта берегом, приказал сквозь цепь кремнистых гор пробить дорогу. Несчастные жители, не различая никакого состояния, были собраны и, подобно невольникам, провожаемые солдатами, сделали оную до Зары, и сия-то дорога названа Наполеоном путь. Путь сей, сделанный незаплаченными трудами жителей, сверх сего тягостные налоги, конскрипция и всякого рода угнетения довели бедных далматцев до самого бедственного состояния. Негодование сделалось повсеместно и в некоторых местах народ взялся за оружие, деревни пылали, и возмутители, так французы обыкновенно называют истинных сынов отечества, расстреливались. Сие принудило генерала Мармонта объявить Далмацию в военном состоянии, и бедствия народа еще более увеличились.

От жаров вода испортилась, и сей смрадной воды выдавалось матросам и офицерам по стакану в день. Во все плавание в Средиземном море только здесь мы имели крайний недостаток в оной. Открывши в пустом месте ключ, послали, под прикрытием шебеки, гребные суда с бочками; неприятель пришел воспрепятствовать, но поручик Вечеслов с 80 морскими солдатами, заняв выгодную высоту, не допустил их вредить рабочим людям, кои без потери, по налитии водой, возвратились на фрегат. 31 июля французы известили нас о мире, заключенном между Россией и Францией, а 1 августа получили повеление прекратить военные действия; почему отряд прибыл 2 августа в Курцолу, где, соединясь с к кораблем «Петром» и забрав гарнизон, прибыли в Катаро 5 августа, куда к 11 числу и весь флот собрался.

4 июня фельдмаршал-лейтенант граф Беллегард и полковник граф л’Эпин, полномочные австрийские комиссары, доставили адмиралу высочайшее повеление, которым государь император, во уважение дружбы к австрийскому императору, приказал для передачи французам сдать Катаро цесарцам. Главнокомандующий, рассуждая, что государь еще не получил уведомления о новом нарушении прав народных завладением Рагузской республики, бывшей под покровительством Турции, союзницы России, объявил обоим графам, что «пока Рагуза не оставлена будет французскими войсками и независимость республики не будет обеспечена верным споручительством, до тех пор Катаро не будет сдана австрийцам». Вследствие сего граф л’Эпин старался склонить генерала Лористона оставить Рагузу; но он отклонил сие не совместным предложением «ему занять Катаро, а русским Рагузу». Поелику же бокезцы клятвой между собой обязались не отдаваться ни австрийцам, ниже французам, и отправили о том прошение к нашему двору, то адмирал нашел новую причину до вторичного повеления на многие отношения австрийских полномочных не дать решительного ответа. 19 июля граф л’Эпин, описав стесненное положение своего двора удержанием крепости Браунау и угрожением занять Триест и Фиуме, предложил, чтобы французские войска отступили до Станьо, австрийцы же заняли бы Новую Рагузу и, находясь, таким образом, между нами и французами, подали бы нашим войскам возможность безопасно опорожнить Боко ди Катаро, после чего французы примут область от цесарцев. Адмирал, дабы выиграть время и зная, что и оное предложение не могло быть исполнено, согласился для одного вида. Между сим временем прибыл из Анконы французский капитан Техтерман с письмом от статского советника Убри с приложением выписки из мирного договора, подписанного им 8 июля в Париже между Россией и Францией. Как сей офицер не имел никакого виду от г. Убри и необыкновенным образом спешил возвратиться в Анкону, а бывши отпущен и воспользовавшись штилем, на своей требаке вошел в Рагузу; то сей поступок внушил адмиралу подозрение касательно достоверности бумаг, ими привезенных, и понудил ответствовать графу л’Эпину, что до получения новых повелений государя Катаро не может быть сдана. Австрийские полномочные, огорченные, может быть, безуспешными переговорами, объявили, что они имеют повеление силой занять Катаро, жаловались на умышленное промедление, огорчались, что наши гребные суда ходят дозором около австрийского брига, и заключили ноту свою тем, что не вступят ни в какие дальнейшие рассуждения. По причине сих угроз капитану Белли приказано препятствовать высадке австрийских войск и наблюдать их как неприятельские. А как в числе судов, на которых войска привезены были из Триеста, нашлось несколько бокезских, принужденно там взятых, то, пока продолжались переговоры о сем новом оскорблении российского флага, генерал Беллегард совершенно лишен был способов приступить к насилию.

27 июля артиллерии штабс-капитан Магденко, находившийся в плену, прибыл из Люневиля с дупликатом мира и изустным подтверждением от Убри поспешить сдачей Катаро. С ним приехал французский капитан с письмом адмиралу от вице-короля Итальянского; на другой день от него же полковник Сорбье доставил другое письмо и третью депешу г. Убри, подтверждавшую мир, им подписанный. Не зная полномочий, какие даны были сему министру, адмирал, хотя не мог более сомневаться о точности мира, однако ж, желая дождаться, как оный будет принят государем, предположив медлить сдачей до точного повеления двора, приказал, как и французские генералы, прекратить военные действия, единственно с тем только намерением, чтобы обеспечить на всякий случай отступление, быть готову с большой силой противостоять наступлению, чего от французов и во время мира можно всегда ожидать. По новому требованию австрийских полномочных, которые по случаю мира с Францией думали, что нет уже препятствия приступить к сдаче им области, адмирал отвечал, что оная сдача по сему миру остановлена, и ничего не упомянул, что следует отдать ее французам; встревоженные сим, они требовали объяснения. Адмирал поручил отвечать г. Санковскому, которому по гражданской части дано было повеление сдать Катаро австрийцам, но г. Санковский сказался больным и не хотел вступить ни в какие переговоры.