Щелчок - Лидия Чарская

При виде произведенного им полного разрушения Орля вздохнул облегченно, повернулся к двери, погрозил по направлению ее кулаком и, злобно усмехнувшись, проговорил, сверкая глазами:

— Ладно! Хватит с вас! Будете помнить, как запирать Орлю да томить в неволе! А если потом держать станете, хуже еще устрою…

Тут он пошатнулся, изнуренный непривычными усилиями, опустился на пол и сразу уснул крепким долгим сном выздоравливающего, но не в меру утомленного ребенка.

Глава XII

Вот так разгром! Что же это такое? Никак нашествие иноплеменников! Царица Небесная! Святители, Никола Чудотворец! Батый, что ли, со своею ратью здесь побывал!

Мик-Мик стоял в дверях гардеробной и сокрушенно покачивал головою. Но темные глаза его смеялись помимо соли, а губы тщетно силились скрыть улыбку.

Из-за тонкой высокой фигуры студента выглядывали пять взволнованных рожиц.

Счастливчик Кира, Симочка, Ваня, Ивась и Аля с любопытством, присущим их возрасту, разглядывали царивший в гардеробной хаос и спавшего на груде лохмотьев и тряпья, как ни в чем не бывало, Орлю. Кира опомнился первый:

— Надо бабушке сказать! Он все платья попортил! О, какой злой мальчишка!

— Вот так фунт изюма! Запорожец-вояка, да и только! — не без некоторой доли восторга вырвалось из груди Ивася.

— Варвар он! Сколько добра перепортил! Денег-то, денег зря сколько пропало! — сокрушался Ваня, и его толстые румяные щеки отдувались от негодования.

— Ах, что с ним будет теперь? Неужели его посадят в тюрьму? — и нежный тихонький Аля всплеснул своими детскими ручонками.

— Ну, в тюрьму не в тюрьму, а этого оставить так невозможно. Надо прежде всего пойти предупредить бабушку, — решил Мик-Мик. — А вы, друзья мои, останьтесь здесь и Боже вас упаси сего неистового Роланда пальцем тронуть! Берегитесь — сокрушу!

У Мик-Мика была одна драгоценная особенность: он не терял ни на минуту своего веселого расположения духа. И сейчас, несмотря па всю необычайность случая, черненький студент не растерялся.

— Симочка! Отменная девица! Пожалуйте со мною! — скомандовал он.

— Ах, Мик-Мик, позвольте мне остаться!

— Ну, хорошо, только, чур, цыганенка не будить! И Михаил Михайлович вышел из комнаты.

Лишь только шаги его замолкли в коридоре, Симочка на цыпочках подкралась к собранным в кучу безобразным клочкам гардероба.

— Ах, мое розовое тюлевое платье! — вскричала она с отчаянием в голосе, увидя что-то нежное и воздушное в общей груде тряпья.

— Действительно, ваше платье. Увы, оно приказало долго жить! — с комическим вздохом проронил Ивась.

— Вам хорошо смеяться. А мне каково! Мое розовое платье! Мое бедное розовое платье!

— Не плачьте, эка важность! — становясь в позу и поднимая руку кверху, произнес Ивась. — В прежние времена люди совсем ходили без платьев, и не ревели же они!

— Не плачь, Симочка, — обнимая сестру, проговорил Счастливчик, — мне тяжелее. Ахилл пропал и, должно быть, не найдется никогда!

— Бедный Ахилл! И ему нелегко, конечно! — произнес тихонький Аля, обводя всех своими голубыми глазами.

— Господа, а что, если разбудить этого душку с разбойничьими ухватками и сразу предложить ему вопрос, куда он девал лошадь, — предложил Ваня. — Пожалуй, он скажет со сна!

— Сосна — дерево, и оно не говорит, — острил Ивась.

— Острить не время теперь, — произнес, пожимая плечами, Ваня.

— Нельзя трогать цыганенка! Мик-Мик не позволил его трогать! Вы слышали? — вмешался Счастливчик.

— Его никто не тронет! Мы только его спросим.

И, не дождавшись ответа своих товарищей, Ваня быстро приблизился к спящему на груде тряпья мальчику и, наклонившись к нему, произнес громко:

— Эй, полупочтенный, как тебя, проснись!

В одну минуту Орля был на ногах. Испуганно вытаращенными глазами он смотрел на детей, ничего не понимая.

Но вот румяный толстый мальчик положил ему руку на плечо и неожиданно спросил:

— Где лошадь?

И вмиг Орля понял все. На его испуганное лицо набежала мрачная тень. Глаза засверкали. Он смерил ими Ваню с головы до ног и сжал кулаки.

Толстенький Курнышов не смутился.

— Ты погоди! Не дерись! Драться после будешь. Ты лучше скажи, куда лошадь девал?

Молчание ему было ответом.

— Пожалуйста, мальчик, скажи… Это моя лошадь… Я ее хозяин, — вмешался Кира, выступая вперед.

Чистенький, беленький, нарядный мальчик произвел неожиданное впечатление на Орлю. Внезапная злоба загорелась в нем снова и обрушилась на этого хорошенького мальчика, осмелившегося заявить ему об его праве на красавца коня.

Орля вытянулся во весь рост, изогнулся, как кошка, и, взмахнув руками, бросился на Счастливчика.

Оба мальчика полетели на пол и забарахтались в куче тряпья.

Ваня и Ивась бросились на выручку товарища. Симочка испуганно закричала на весь дом:

— Он убьет Киру! Он убьет Счастливчика! Злой, гадкий цыганенок!

Ей вторил Аля своим тоненьким, совсем еще детским, голоском.

— Не угодно ли! Вот вам и оставляй одних сих благородных юношей и даму! — произнес насмешливо Мик-Мик, появляясь на пороге в сопровождении Валентины Павловны, monsieur Диро, Ляли и ее гувернантки.

Затем он стремительно кинулся к общей живой куче, извлек из-под низу ее сконфуженного Киру и поставил его перед бабушкой.

— Счастливчик! Милый, дорогой Счастливчик! Не ушиб он тебя, этот разбойник? — волновалась бабушка, зорко оглядывая беспокойным взглядом своего любимца.

— Не разбойник он, а просто Щелчок-мальчишка, пистолет и сорвиголова! — засмеялся Мик-Мик и, взяв за руку Орлю, рвавшегося от него, подвел его к Валентине Павловне.

— Ну, не Щелчок это? Скажите откровенно?

— Хорош Щелчок! Это преступник какой-то! И я не решаюсь больше держать его у себя в доме! — с ужасом и негодованием произнесла бабушка.

— Щелчок! Щелчок! Вот так название! — засмеялись дети.

— Тише! Перестаньте, не до шуток теперь! — повысила голос Аврора Васильевна.

— Суд над преступником начинается, — шепнул Ивась на ухо Симочке, и та едва не фыркнула на всю комнату, забыв недавнее горе.

— Послушай, мальчик, — проговорила Валентина Павловна, строго глядя в лицо потупившегося Орли, — ты очень виноват перед нами. Ты увел лошадь моего внука, очень дорогую лошадь, и, благодаря тебе, она исчезла куда-то. Тебя, разбитого насмерть, принесли к нам, и, зная, что ты вор и преступник, мы, однако, не погнушались тобою, приютили тебя у нас, отходили, вылечили. А ты каким злом отплатил за добро сегодня! И этому доброму ангелу, Ляле, моей внучке, ты мстил, как и всем нам, тогда как она не отходила от твоей постели во время болезни и с редким терпением, сама больная и хрупкая, ухаживала за тобой! Много причинил ты нам зла и убытка. За покражу лошади и порчу костюмов тебя следовало бы отдать в руки полиции, посадить в тюрьму. Но Бог с тобою! Ступай, откуда пришел, к своим, в табор. Может быть, рано или поздно, совесть заговорит в тебе и ты исправишься, — заключила бабушка свою речь.

— Вот и приговор! — тихонько на ушко Симочке произнес шепотом неугомонный Янко.

Орля, все время стоявший опустив голову и потупив в землю глаза, едва слышал, что ему говорили.

Но при последних словах Валентины Павловны он встрепенулся, вздрогнул и метнул загоревшимся взором в лицо старушки.

Полно! Так ли? Не обманывают ли они его? Неужто и впрямь можно уйти?., домой?., в табор?..

Мальчик весь побледнел и затрясся. Теперь он как-то весь съежился и чутко ловил каждое слово хозяйки усадьбы.

А Валентина Павловна между тем строгим голосом продолжала:

— Сегодня еще отдохни у пас, подкрепись, поешь хорошенько, выспись ночью, а завтра с Богом ступай. Ничего с тобой, видно, не поделать. Как волка ни корми, а он все в лес смотрит.

Затем, помолчав с минуту, она добавила:

— Одежду, которую тебе дали, ты оставишь себе, и денег на дорогу я тебе тоже дам… Бог с тобой! Ступай! — произнесла она с легким вздохом. — Видно, ничто на тебя не подействует. Ступай, маленький преступник, ступай с моих глаз.

— И опять-таки не преступник, а попросту Щелчок, отчаянный Щелчок, дикарь, сорвиголова, выросший на свободе, — засмеялся Мик-Мик, — и, сдается мне, что, если бы этим мальчуганом заняться хорошенько, из него дельный парень вышел бы в конце концов! Посмотрите на его лицо: смелое, открытое. Обычной цыганской вороватости в нем и помину нет.

— Вороватости нет, а ворует сколько угодно, — шепнул Ивась толпившимся тут же детям.

— Пусть идет на кухню. Ему дадут поесть, и пусть шапку и пальто из старых вещей ему достанут, няне скажите, — роняла усталым от волнения голосом Валентина Павловна.

— Слышишь ты, Щелчок: тебя с головы до ног облагодетельствовали, — шутливо похлопав его по плечу, произнес Мик-Мик, — не скажешь ли ты, куда девал коня?