Тамавамнетута (СИ) - Киршин Павел

Майор Барановский кричал в трубку, пока окончательно не сорвал голос. После чего передал трубку связисту.

Подле него переминался посыльный, которого он отправлял в комендатуру.

— …?

— В городе паника. Ни коменданта, ни военкома найти не смогли. Распущена тюрьма. На складах начались грабежи. Много мародёров и дезертиров.

Сиплым голосом майор принялся ругаться, но тут же схватился за горло и шёпотом попросил связиста принести чая.

— Позови Шалдина и Блеймана. — Приказал он посыльному, выпив два стакана подряд.

Вскоре, прибывшие командиры делали доклад о нынешнем состоянии дивизиона. Затем составили списки погибших, нужных продуктов, боеприпасов и тому подобного.

— Шалдин, возьмёшь полуторку, четверых бойцов и поедешь на станцию. В одном из разбитых эшелонов были 167‐ые снаряды. Бронебойные, трассеры… в общем, номенклатуру ты знаешь. Все, что найдёшь — привези хоть сколько нибудь.

Барановский перевёл взгляд своих красных от усталости глаз на Блеймана. — Петь, добудь хлеба, поезжай в нашу пекарню, проверь что с ней. Если целая, то организуй выпечку.

***

Надя Кувшинова очнулась в высокой траве, возле железнодорожного полотна, куда её выбросило через окно, чудом не переломав кости. Она пролежала без сознания больше часа, пока кто-то случайно не обнаружил оставленную её телом просеку в густых зарослях молодого подлеска.

Оглушённые, посеревшие от грязи и копоти пассажиры бродили вдоль путей с потерянным видом, ожидая чьей нибудь помощи. Вокруг стонали раненые, командирские голоса раздавали приказы, гремело железо.

Свой вагон Надя нашла не сразу, тот превратился в груду чёрного искорёженного метала. Он и ещё два соседних были разбиты и перевёрнуты. Пассажиры вместе с солдатами сейчас оттаскивали обломки в сторону от рельс.

Всё время, до загрузки в уцелевшие вагоны, девушка просидела возле длинного ряда тел накрытых авизентом.

Больно стиснув плечо, её потянули в сторону и она безропотно пошла за какой-то женщиной, оставляя маму и Колю лежать холодных камнях насыпи.

До города они не доехали, впереди тоже бомбили и пути были разрушены. Нестройной колонной добрели до места, с которого увидели озаряемый пожарами город.

Как она добиралась до бабушкиного дома, Надя не помнила. Пришла в чувство, лишь услышав скулёж Дружка, почуявшего знакомый запах. Войдя во двор, девочка сбросила с плеча уцелевшую мамину сумку, обняла повизгивающего пса. Как сообщить бабушке? У неё слабое сердце и совсем нельзя волноваться.

Из-за закрытых ставень в доме был полумрак и стоял душный запах сирени. Баба Шура лежала на своей перине свесив с кровати руку, почти касаясь ею лежащей на полу старой‐престарой иконы. Надя поправила холодную руку, положив её вдоль тела, поцеловала пожелтевший лоб.

Первым делом, взяв в доме ведро с водой, напоила обрадованную собаку. Растопив печь в летней кухне, поставила варится картошку. Выпустила запертых курей, насыпав им корма. Похозяйничала на грядках, насобирав зелени и моркови.

Скоро, стол сколоченный папой, украсился миской парящей картохи посыпанной укропом и аккуратно нарезанным салатом. В центре стояла трёхлитровая банка вишнёвого компота.

Ехавшая из Бреста к своей бабушке, девушка сидела в беседке обвитой виноградной лозой и горько плакала. Слёзы катились по загорелым щекам, падая на их семейную фотографию. Пальчики с грязными, обломанными ногтями гладили родные лица. Строгий, но самый лучший папка, Коля, её старший брат‐погодок и обнимающая их мама. Надя на фотографии стояла чуть в стороне, "телячьи нежности" ей категорически не нравились.

Всего неделю назад, майор Кувшинов получил на обоих детей путёвки в пионерский лагерь. Как они радовались, сколько эмоций было в туземных танцах, исполняемых детьми. Маме дали отпуск и она повезла их сама, намереваясь навестить по пути бабушку. Предъявив с трудом выбитые папой билеты сели в переполненный поезд…

***

Зенитчки спрыгнули из кузова остановившейся машины.

Водитель хлопнул лейтенанта по руке, показывая на колодец, спрятавшийся между двух домов. — Видал? Если не знаешь, ни за что не найдёшь.

— Товарищ лейтенант, разрешите зайти в тот дом.

Шалдин недоумённо посмотрел на веснушчатого красноармейца. — На что?

— Там мой бывший командир жил, майор Кувшинов, хочу узнать, где он сейчас.

Мужики плескали друг другу на руки, умываясь, после пыльной дороги и Марк разрешил. — Туда и обратно, две минуты.

Боец припустил быстрым шагом к дому с красивыми резными наличниками. Время было раннее, вполне может быть, там ещё спят. Подёргав запертую калитку, красноармеец залез в палисадник, постучал в закрытые ставни.

Переполошив местных собак, он крикнул. — Хозяева! Есть кто?

Скрип несмазанных петель подсказывал, что он был услышан.

— Надюха?

— Я, дядя Серёжа.

— Выросла‐то как. Надь, а где Иван Васильевич? Здесь? В городе?

Девушка заправила светлую прядку под тёмный платок и покачала головой. — Папа в Бресте остался, а нас в пионерлагерь отправил.

Зенитчик смотрел на дочку бывшего командира, не зная как попрощаться.

— Езжайте дядя Серёжа. У меня всё хорошо. — угадала мысли молодого человека.

— Ладно, Надюшка ты не обижайся. Действительно пора нам. Маме и Коле привет передавай.

Сергей уже вылез палисадника и отошёл на пару десятков шагов, поэтому не услышал тихий шёпот.

— Помру — передам.

В доме Надежду ожидала соседка помогавшая обмывать и переодевать тело покойной. Тётя Юдита пришла поздно вечером. Пол ночи успокаивала Надю и практически в одиночку сделала всё необходимое для погребения.

Бабушка рассказывала про тётю Юдиту. Гордячку, ранее никогда не здоровающуюся ни с кем из их семьи, приехавшую сюда два года назад из Овруча.

Соседка была женой польского офицера, погибшего от рук украинских националистов в тридцать четвёртом году. Она успела уехать перед началом войны и осела в их городе, у дальних родственников.

Запрет украинских школ, преподавания украинского языка и невозможность украинцам занимать какие либо должности, в двадцатых годах, привели к терактам против поляков.

В ответ, правящий режим решил начать "пацификацию". Ими были созданы специальные отряды. Радикалов арестовывали тысячами, сожжены около пятисот домов украинских семей. Был открыт концлагерь, где в общей сложности побывало до десяти тысяч человек, как украинских националистов, так и коммунистов.

Несмотря на протесты ОУНовцев, и шумиху в прессе в тридцать втором году, международное расследование Лиги наций постановило — вина лежит на самих украинцах (ещё бы, американцы с Европой сотни миллионов долларов и тонны оружия вбухали в польскую армию, включая помощь своими инструкторами и американскими лётчиками. А потом, вдогонку, послали 70‐тысячную армию французов, посланных воевать против большевизма).

Притеснения, аресты и пытки продолжались, что в будущем выльется для поляков в "Волынскую резню". Нацисты из УПА не пожалеют и бывших друзей из Абвера.

***

Негромкий стук разбудил, чутко спавшего гэбэшника. Старший майор бесшумно (как он думал) поднялся с дивана, накинул китель. Десять секунд и он открывал дверь, уже застёгнутый на все пуговицы и даже был причёсан.

— Чванов? Э-э…

Доброе слово и пистолет? А если слов сказать не получается? Остаётся только пистолет.

Втолкнув гэбэшника внутрь, расстегнул на нём пояс с кобурой и отбросил в угол.

Первая записка легла перед Лигачёвым. Обезоруженный и усаженный за свой стол, он внимательно её прочитал.

Я не Чванов. Являюсь секретным сотрудником ГУ ГБ. Мне необходимы документы, чтобы покинуть зону военных действий, так как обладаю важными сведениями и способностями.

Он скептически повертел мои каракули.

— Кто является твоим непосредственным начальником? Какие сведения? Способности?

Удерживая быстро наглеющего майора на мушке, достал следующую записку.