Изгнанник. Часть 1. Обновление. Жена - Алексей Жак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вокруг мела метель, тускло мигал фонарь, поскрипывая от порывов ветра, а ему было все равно. Он не чувствовал холода – ни в окоченевших руках (забыл одеть перчатки), ни под седалищем, хотя сидел на куске льда, вмерзшем в щель между досок, – он просто смотрел на все вещи, окружавшие его, как на мертвые изваяния, как на атрибуты кладбищенского пейзажа. И себя он считал сейчас одним из клиентов этого мракобесия, трупом, поднявшимся из гроба, испустившим дух, но не утратившим скелет. Скелет без плоти, без чувств, без ощущений.
9
– У меня пропали деньги, – трясясь от плача, бледная и почти слепая от слез, говорила ему Ольга.
Сергей долго не мог понять смысл ее слов – до него никак не доходило, что она говорила об их деньгах, о его деньгах, о тех деньгах, которые он ей дал, можно сказать подарил. И вот теперь оказывается, что их нет. Мистика какая-то. Чепуха. Такого не может быть. Как такое возможно?
– Куда же они делись?
Ему проще было бы услышать, что они растворились, расплавились в топке, в серной кислоте, чем узнать правду: что они стали достоянием чужого лица, скорее всего ее мужа, да пусть даже не его, любого другого, но не самого Сергея. Того, кто имел право на их владение. Законное, заработанное право. Выстраданное трудом, переживаниями, мытарствами, бессонными ночами и днями, месяцами, годами унижений, пресмыканий и самоотречения.
– Я не понимаю, – почти кричал он. – Я ничего не понимаю. Как можно было их потерять?
– Я их не потеряла.
– А что? Куда они подевались?
– Я оставила их во внутреннем кармане дубленки…
– Где-е-е… В прихожей на крючке одежной полки?
– Да, там.
– Ты что… ду… Ты о чем думала? Я что тебе говорил? Куда я тебе советовал положить деньги?
– Но я не успела передать маме… Честно, я не хотела доверять ей деньги. Она бы их спрятала и не давала бы мне…
– Я этого и желал.
– Но она могла бы потратить их на другие цели. Ты ее не знаешь. Что она за человек. В конце концов, она не одобряла мой выбор… выбор института. Она недолюбливала бабу Лизу, всегда считала ее жестокой, бессердечной и эгоисткой, но была согласна пожертвовать Кешей ради обучения.
– Ты могла выполнить мою просьбу? Просто выполнить, без рассуждений и посторонних мыслей. Неужели это было так сложно сделать: просто послушаться, и не противиться, не прекословить. К чему все эти противостояния. Эти вечные склоки, и еще раз склоки. Без конца и края. Вы все, как с ума сошли, все бьетесь и бьетесь, стучите лбами друг о дружку, так что звон в ушах стоит. А все бестолку, потому что ничего, понимаешь, ничего не добились, и не добьетесь. Никогда. И ни в чем.
Сергей, обессиленный, рухнул на стул.
– Всё. Ничего не хочу слушать. Уходи.
– Но я честно не брала этих денег. Скорее всего, это он их умыкнул, когда меня не было дома. Я выходила в магазин в тот день. А ты знаешь, что я всегда выхожу на улицу в своем районе, ну по делам, недалеко от дома, в своем поношенном полушубке. А что, перед кем красоваться? Кому я нужна? Никто и не посмотрит. А кто меня знает, и не такой видел.
– Я все понял. Уходи.
«Кому теперь претензии предъявлять, – подумал Сергей, – тот, кто украл, будь он хоть муж, хоть сам дьявол, не признается. Сам виноват: нашел, кому довериться. Поделом тебе. Хотел откупиться, купить себе бесплатную полюбовницу, ан нет, видишь, как дело вышло. Все гладенько, не подкопаешься: на кого теперь думать. Он или она. Один черт. Может быть, и вместе всю эту бодягу затеяли. Как говорится, одна голова хорошо, а две лучше. Вывод один, такой вот получается: хрен с ними, с деньгами, заработаем еще. Только вот, что-то дороговато мне эта дамочка стала обходиться. Любовь любовью, а жизнь не прощает расслабившихся, и отбирает, если не деньги, то года, и разбивает иллюзии, и опять учит, учит и учит. А ты все одно ошибаешься, ошибаешься и ошибаешься. И конца этому нет».
– Ты не сердись, – сказала, прикрывая дверь, Оля. – Мне очень жалко, и я сильно расстраивалась весь день. Я всю ночь не спала, не знала, как тебе сказать об этом, о пропаже. У меня даже вот здесь, – она указала на левую сторону груди, – болело все время, когда я об этом думала. Но ведь мы с этим справимся, а? Мы и не такое переживали, правда? Ты не злись на меня. Я тебя очень-очень люблю. Я тебе позвоню.
3. Миллениум
1
Год назад… ровно год прошел. Сергей вспомнил, какое название придумал минувшему году, как легко нашел ему определение: «Рубикон». Он прошел его не с закрытыми глазами. Отчаянно, упорно продирался он через небурный поток, уже не страшась, что его опрокинет и унесет течением в сторону от брода, по которому он перебирал ногами, разгребая мыльную пену и не отворачиваясь брезгливо от брызг.
Аллегории, которые по заведенной привычке напускать тумана, оставшейся ему в наследство от эпохи сочинительства, он приводил в своих сравнениях – этапов жизни с природными стихиями, – помогли уяснить: нет ничего опасного в преодолении временного расстояния. Оно, как любое время года, сменится на другое, в котором действуют другие законы и существуют иные радости и невзгоды. Зима сменится весной, весна летом, и оно подарит уйму радостных часов, дней (полечит). И так по кругу.
И тем самым фантазии и сравнения облегчили ему ориентацию во времени и пространстве, застолбив местечко под солнцем, определив его собственное, ни с кем не разделяемое, положение в мире вещей (мир абстрактных понятий еще ему не поддавался).
Год назад он принял приглашение Ольги отметить день, а точнее ночь, в кругу ее семьи. Эта ночь и впрямь несла в себе, как эмблема, расписное знамя или штандарт (выбирай сам), не только исторический, но и удивительно ловко и своевременно подвизавшийся в кумовья, прямо родственный символ нового. Нового, обновленного, наступающего на пятки периода развития. Общества, человечества, страны, планеты, истории. И его истории тоже, это он отчетливо осознал и вынес с этой ночи. Как будто в морозном мраке пустыря двора-колодца черноту озарил фальшфейер, вспыхнувший, как маяк в подземном гроте со стеклянными зубьями – сталактитами и сталагмитами, перекрывавшими проход к отверстию в скальных породах, к дневному свету.
И он не удивился, не испугался, не отвернулся от верно им понятого знака, потому что был к нему готов, потому что сам согласился прийти сюда и получить добровольное знамение.
2
До наступления морозов Сергей возил Олю каждые выходные в город N (Net). Без исключения, каждые. Ну, может, пропустил один-два. Исключения, они подтверждают правила. И еще кое-что подтверждают, но это из другой оперы.
Они отвозили Кешу к бабушке, матери Ольги, где он проводил два дня в обществе своего младшего двоюродного брата, его матери и старой женщины. Кеша не возражал против нежданных изменений в распорядке его жизни и такого беспардонного внедрения в личную жизнь, и не высказывал возражений из-за посягательств на внутреннюю территорию его мира, со своими планами и предпочтениями. Можно сказать, что он был послушным и гибким ребенком. Можно было бы, если не знать его ближе.
Сергей сразу заподозрил неладное в их отношениях с матерью. Как будто между ними установились коммивояжёрские связи с незримыми нитями, связавшими их в единый, однообразный, бесцветный клубок. Ни каких бумажных контрактов, подписей, факсимиле, печатей и штампов. Всё на уровне подсознания и безмолвных соглашений.
– Ты будешь сегодня сидеть дома, – посылала Оля флюиды сыну.
– Почему это? – спорил немой подросток, подпирая дверной косяк головой, достававшей до верхней доски.
– Потому что так надо.
– Ну, это другое дело, другой расклад.
– Нет, мы с тобой уже договаривались о таких случаях. Больше у меня ничего не проси.
– Это не честно, не по правилам. Это другой случай, не входящий в предыдущее соглашение. Это добавочный пункт.
– Вот как? И что же я тебе в таком случае должна?
– Сейчас я еще не придумал. Ты застала меня врасплох. Я потом тебе скажу. Не волнуйся, я не буду злюкой и транжирой, я по справедливости поступлю с тобой. Все будут довольны.
– Знаю я твою справедливость, – Оля свертывала разговор, беря отсрочку приговора и выигрывая передышку в беззвучных переговорах, которая ей тоже была нужна для подготовки. – Не одному тебе нужно все обмозговать и подсчитать.
Сергей оставался сидеть в машине, пока Оля за ручку отводила сутулого парня в один из подъездов серого в крапинку, как будто здание присыпали мелкими камешками с песочком, дома в четыре этажа. Сергей еще подумал, что в строительную смесь, в незастывшую еще бетонную суспензию добавили зачем-то, для твердости, наверное, керамзит, щебенку и мелкодисперсную песочную пыль, все вместе, и не горсточку швырнули, пожалев, а сыпанули в замес как следует, от всего раздольного и разухабистого русского сердца, чтобы дом выделялся на фоне блеклых и неуместных в степи построек. В общем, напортачили бракоделы. По всем правилам безрукого мастерства.
