Собрание сочинений в 6 томах. Том 5 - Грэм Грин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они ехали так быстро, что могли привлечь к себе внимание. Пларр спросил:
— А вы не боитесь полицейских патрулей?
— Леон все их засек. Он изучал их маршруты целый месяц.
— Но сегодня ведь не совсем обычный день.
— Машину посла найдут в верховьях Параны. Они будут обыскивать каждый дом на берегу и предупредят тех, в Энкарнасьоне, по ту сторону реки. Поставят заслоны на дороге в Росарио. Поэтому патрулей здесь осталось меньше. Им нужны люди в других местах. А тут они, скорее всего, не будут его искать, ведь губернатор ждет его дома, чтобы везти в аэропорт.
— Надеюсь, все это так.
Когда машина, накренясь, сворачивала за угол, доктор Пларр невольно поднял глаза и увидел на тротуаре шезлонг, в котором восседала тучная пожилая женщина; он ее узнал, равно как и маленькую открытую дверь у нее за спиной, — женщину звали сеньорой Санчес, и она никогда не ложилась спать, пока не уходил последний клиент. Это была самая богатая женщина в городе — так, по крайней мере, здесь считали.
Доктор Пларр спросил:
— Как прошел обед у губернатора? Сколько пришлось ждать?
Он представил себе, какая там царит растерянность. Ведь нельзя же обзвонить по телефону все развалины?
— Не знаю.
— Но кого-то вы же оставили для наблюдения?
— У нас и так было дел невпроворот.
Опять любительщина; доктор Пларр подумал, что Сааведра придумал бы сюжет получше. Изобретательности, не в пример machismo, явно недоставало.
— Я слышал шум мотора. Это был самолет посла?
— Если посла, то назад он полетел пустой.
— Кажется, вы не очень-то осведомлены, — сказал доктор Пларр. — А кто же ранен?
Автомобиль резко затормозил на краю проселка.
— Здесь мы выходим, — сказал Акуино.
Когда Пларр вышел, он услышал, как машина, дав задний ход, проехала несколько метров. Он постоял, вглядываясь в темноту, пока не увидел при свете звезд, куда его привезли. Это была часть бидонвиля {15}, тянувшегося между излучиной реки и городом. Проселок был ненамного ýже городской улицы, и он едва разглядел хижину из старых бензиновых баков, обмазанных глиной, спрятавшуюся за деревьями авокадо. Когда глаза его привыкли к темноте, Пларр сумел различить и другие хижины, притаившиеся между деревьями, словно бойцы в засаде. Акуино повел его вперед. Ноги доктора тонули в грязи выше щиколотки. Даже джипу быстро здесь не пройти. Если полиция устроит облаву, об этом станет известно заранее. Может быть, любители все же что-то соображают.
— Он тут? — спросил Пларр у Акуино.
— Кто?
— О господи, ведь тут на деревьях нет микрофонов. Да конечно, посол!
— Он-то здесь! Но после укола так и не очнулся.
Они старались продвигаться по немощеному проселку как можно быстрее и миновали несколько темных хижин. Стояла неправдоподобная тишина — даже детского плача не было слышно. Доктор Пларр остановился перевести дух.
— Здешние люди должны были слышать вашу машину, — прошептал он.
— Они ничего не скажут. Думают, что мы контрабандисты. И, как вы знаете, они не очень-то благоволят к полиции.
Диего свернул в сторону на тропинку, где грязь была еще более топкой. Дождь не шел уже два дня, но в этом квартале бедноты грязь не просыхала, пока не наступит настоящая засуха. У воды не было стока, однако доктор Пларр знал, что жителям приходится тащиться чуть не милю до крана с питьевой водой. У детей — а он лечил тут многих детей — животы были вздуты от недостатка белков в пище. Вероятно, он много раз ходил по этой тропинке, но как ее отличить от других? Когда он посещал здешних больных, ему всегда нужен был провожатый. Пларру почему-то вспомнилось «Сердце-молчальник». Драться с ножом в руке за свою честь из-за женщины было из другой, до смешного допотопной жизни, которая если и существовала теперь, то лишь в романтическом воображении таких, как Сааведра. Понятия чести нет у голодных. Их удел нечто более серьезное — битва за существование.
— Это ты, Эдуардо? — спросил чей-то голос.
— Да, а это ты, Леон?
Кто-то поднял свечу, чтобы он не споткнулся о порог. Дверь за ним поспешно закрыли.
При свете свечи он увидел человека, которого все еще звали отцом Ривасом. В тенниске и джинсах Леон выглядел таким же худым подростком, какого он знал в стране по ту сторону границы. Карие глаза были чересчур велики для его лица, большие оттопыренные уши придавали ему сходство с маленькой дворняжкой, которые стаями бродят по barrio popular [7]. В глазах светилась все та же мягкая преданность, а торчащие уши подчеркивали беззащитность. Несмотря на годы, его можно было принять за робкого семинариста.
— Как ты долго, Эдуардо, — мягко упрекнул он.
— Пеняй на своего шофера Диего.
— Посол все еще без сознания. Нам пришлось сделать ему второй укол. Так сильно он вырывался.
— Я же тебе говорил, что второй укол — это опасно.
— Все опасно, — ласково сказал отец Ривас, словно предостерегал в исповедальне от соблазнов плоти.
Пока доктор Пларр раскрывал свой чемоданчик, отец Ривас продолжал:
— Он очень тяжело дышит.
— А что вы будете делать, если он совсем перестанет дышать?
— Придется изменить тактику.
— Как?
— Придется объявить, что он был казнен. Революционное правосудие, — добавил он с горькой усмешкой. — Прошу тебя, пожалуйста, сделай все, что можешь.
— Конечно.
— Мы не хотим, чтобы он умер, — сказал отец Ривас. — Наше дело — спасать человеческие жизни.
Они вошли в другую комнату — их было всего две, — где длинный ящик — он не понял, что это за ящик, — застелив его несколькими одеялами, превратили в импровизированную кровать. Доктор Пларр услышал тяжелое, неровное дыхание человека под наркозом — тот словно силился очнуться от кошмара. Он сказал:
— Посвети поближе.
Нагнувшись, он поглядел на воспаленное лицо. И долгое время не мог поверить своим глазам. Потом громко захохотал, потрясенный тем, что увидел.
— Ох, Леон, — сказал он, — плохо же ты выбрал профессию!
— Ты это к чему?
— Лучше вернись под церковную сень. Похищать людей не твоя стихия.
— Не понимаю. Он умирает?
— Не беспокойся, — сказал доктор Пларр, — он не умрет, но это не американский посол.
— Не…
— Это Чарли Фортнум.
— Кто такой Чарли Фортнум?
— Наш почетный консул. — Доктор Пларр произнес это так же издевательски, как доктор Хэмфрис.
— Не может быть! — воскликнул отец Ривас.
