От былины до считалки - Бахтин Владимир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не гляди-ка, девушка, на балы,
На солдатские на обманы!
Что такое «балы»? Спросил у исполнительницы.
— Не знаю, — отвечает. — Так у нас поют. И мать мне так пела. Я ничего не спутала.
В сборнике фольклора Вологодской области напечатан вариант этой песни, и там искажения нет.
— Не сдавайся-ка, девушка, на баснн,
На солдатские на обманы...
Так один текст помог разобраться в другом.
Вернемся к той свадебной песне, которую записала Надя Кривушёнкова из Спировской школы. Оказывается, песня эта была очень широко распространена. Ее пели и на Урале, и в Вологодской губернии, и в Петербургской. А вот этот вариант записал не кто иной, как Александр Сергеевич Пушкин.
Как при вечере, вечере,
При последнем часу времячке.
При княгинином девичнике
Вылетал же млад ясен сокол;
Он садился на окошечко,
На серебряну решеточку,
На шелкову занавесочку.
Как увидела да узрела
Свет княгинина матушка:
«Ты дитя мое, дитятко,
Ты дитя, чадо милое!
Приголубь ты ясного сокола,
Ясного сокола залетного,
Доброго молодца заезжего,
Свет Ивана Александровича!»»
— Государь, родной батюшка,
Государыня матушка!
Я бы рада приголубить .его:
Скоры ножкн подломилися,
Белы руки о пустил вся,
Красота с лнца сменнлася.
Хотя пушкинская запись даже постарше на несколько лет того текста, который приведен у И. Сахарова, она ближе к Надиному варианту.
Очевидно, со слов исполнителя песни А. С. Пушкин сделал примечание к своей записи: «Поется, если жених приехал из далеча». И действительно, во всех трех рассмотренных нами текстах повторяется один и тот же образ: молодец — «ясный сокол залетный», «добрый молодец заезжий».
А недавно вышла книга Н. П. Колпаковой «Лирика русской свадьбы». В этой книге помещены пятьсот свадебных песен, записанных Натальей Павловной за сорок лет собирательской работы. И среди них — три варианта песни «При вечере было, вечере».
Прилетает млад ясен сокол.
При сегодняшнем при вечере,
Как при Надином девичнике
Собиралася беседушка,
На беседе — красны девушки.
Прилетает млад ясен сокол.
Он садился на лавочку,
На пуховую подушечку.
Никто сокола не увидал,
Увидала только матушка,
Говорила своей Наденьке:
— Уж ты дочка, чадо милое мое,
Пойди, выйди на круту гору,
На круту гору высокую,
Посмотри-ка на синё морё,
На синё морё, на синее,
На серого гуся серого:
Каково же гусю серому
Против навья ему плавати,
Каково же младу соколу
Без привета на подушечке?
— Таково же мне, младешеньке,
Расставаться с милым девушкам,
Со девичьим со гуляньицем!
Начало этой песни повторяет уже известные нам записи. Но дальше все идет по-другому. Мы находим здесь новые образы, по-иному развивается сюжет, и уже совсем иная главная мысль: и молодцу нерадостно на чужбине, и ему, как и девушке, жалко терять волю. Песня сочувствует не только невесте, но и жениху.
Можем ли мы соединить заключительную часть песни, записанной Н. П. Колпаковой, с каким-нибудь из трех предыдущих текстов? Пожалуй что нет. И мы не в состоянии сказать, какой вариант, или, как в таких случаях говорят, версия, — первичный, основной, а какой — вторичный, производный. Обе версии независимы одна от другой. Обе пелись жениху, который приезжал издалека, и обе имеют подходящее для такого случая содержание.
Обе художественно полноценны. В песне из сборника Н. П. Колпаковой применено интересное тройное сравнение: молодцу-соколу трудно без привета, как серому гусю трудно плыть против навья («навей» — встречный ветер или волна: от глагола «веять»), как трудно девушке расставаться с подругами* «со девичьим со гуляньицем».
Красивая песня! И вот что любопытно: она, как и песня Нади Кривушён- ковой, тоже записана в Ленинградской области, и записана сравнительно недавно, в послевоенные годы. Получается, что в одно и то же время, на одной и той же приблизительно территории существовали два варианта, две версии одной и той же свадебной песни! И это обычный, самый распространенный случай в фольклоре. Запишешь песню, а какая-нибудь слушательница, присутствующая при записи,— гостья, родственница хозяйки, обязательно скажет:
— А у нас эту песню не так поют.
И разгорается спор, как петь ее, эту песню, правильней.
Но мы-то уже знаем: все варианты, если они художественно полноценны, а не просто полузабытые отрывки, равноправны.
Пойди, выйди на круту гору,
На круту гору высокую,
Посмотри-ка на синё мор...
ФОЛЬКЛОР ВМЕСТО НАУКИ
Фольклорные произведения существуют сотни и тысячи лет в устной форме. Самые старые возникли задолго до появления письменности.
Но вот люди изобрели письменность, стали передавать свои мысли на далекое расстояние и от поколения к поколению. Письменность помогла человечеству сберечь накопленный опыт, знания.
Сегодня мы можем узнать, что начертали древние шумеры на глиняных таблицах 3500 лет назад. Оказывается, эти таблицы заключают в себе и немало произведений фольклора — басен, сказок, песен. Вот шумерская поговорка о плохом человеке:
Брось тебя в воду — вода протухнет,
Пусти тебя в сад — все плоды сгниют.
Обнаружены египетские папирусы со сказками, средневековые рукописные книги с легендами и песнями.
На Руси письменность возникла около тысячи лет назад. И в первых же письменных памятниках можно найти исторические предания, сказки, поговорки. Чаще не в полном виде, а их пересказы, переложения, ссылки на них.
Вот как, например, излагает начальная русская летопись историю основания Киева:
«...И было три брата, одному имя Кий, а другому Щек, а третьему Хорив, а сестра их Лебедь. И поселился Кий на горе, где ныне перевоз Боричев, а Щек поселился на горе, которая ныне зовется Щековица, а Хорив на третьей горе, от него же прозывается она Хоривица. И построили городок в честь брата своего старшего и нарекли имя ему Киев...»
Тут же летописец добавляет:
«Иные же несведующие говорят, будто Кий был перевозчиком, ибо тогда с другой стороны Днепра у Киева был перевоз; и говорили: на Киев перевоз...»
«Несведующие говорят...» Это значит, что в народе имела хождение такая легенда об основателях города. Но эта легенда не нравится летописцу, человеку, несомненно, близкому к князьям; он излагает, как мы видели, другое устное предание (ведь письменных свидетельств об этом времени не было).
Под 912 годом летопись рассказывает:
«И жил Олег, мир имея ко всем странам, княжил в Киеве. И приспела осень, и вспомнил Олег коня своего, которого поставил кормить и на которого не садился. Ибо однажды спросил он волхвов и кудесников: «От чего я умру?»
И сказал ему один кудесник: «Князь! Корь, которого ты любишь и на котором ездишь, — умрешь ты от него». Олег же принял это в ум свой и сказал: «Никогда не сяду на него и больше его не увижу». И повелел кормить и не водить коня к нему; и прошло несколько лет, и не касался его, пока ходил в поход на греков. И вернулся он в Киев, и прошло четыре года, на пятое лето вспомнил коня своего, от которого предрекли ему смерть волхвы, и, призвав старшего конюха, сказал: «Где мой конь, которого я поставил кормить и беречь?» Тот ответил: «Умер». Олег же посмеялся и укорил кудесника, сказав: «Неправильно говорят волхвы, всё это ложь: конь умер, а я жив». И велел оседлать своего коня: «Хочу увидеть его кости». И приехал на место, где лежали его голые кости, и череп голый, и слез с коня, посмеялся, сказал: «От этого ли черепа будет мне смерть?» И наступил ногой на череп; и вылезла змея из черепа, укусила его в ногу. И с того разболелся и умер. И плакали по нем люди все плачем великим, и понесли его, и погребли на горе, которая называется Щековица; есть же могила его и до сего дня, называется могила Олегова. И было всех лет княжения его 33».
