Полубоги - Джеймс Стивенс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда увидела Мэри все это, рот и глаза у нее распахнулись и перекрестилась она, однако даже не пискнула, а, повернувшись к честной компании, в лице никак не переменилась — было на нем одно только радушие.
Нарезала она всю снедь и выложила перед мужчинами на большой клок газеты, затем уселась сама, и изготовились они поесть.
Второй ангел любезно обратился к Мак Канну.
— Будь добр, приступай, — сказал он, — а мы, глядя на тебя, поймем, как нужно действовать.
— Нет ничего более неприличного, — пояснил первый ангел, — чем на виду у всех поступать против обычая; мы постараемся делать всё в точности так, как вы, и пусть смутит вас наша неловкость, зато не оскорбит полный отход от священной традиции.
— Что ж! — задумчиво отозвался Патси.
Потянулся он к еде.
— Не стану я застить никому знание, а учить людей — труд Божий; вот как сам я с этим обхожусь, ваши высокородия, и всяк, кому такое любо, пусть следует моему примеру.
Взял он два куска хлеба, положил промеж ними сыр и вгрызся в эту троицу.
Чужаки прилежно поступили так же, и вмиг рты их оказались, как и у Патси, полны — и столь же довольны.
Между укусами Патси помедлил.
— Когда покончу с этим, — пояснил он, — возьму еще два куска хлеба и суну между ними кусок мяса — и съем все это.
— А! — сказал тот ангел, чей рот оказался по случаю свободным.
Патси обежал взглядом остальную еду.
— А следом, — продолжил он, — возьмем понемножку всего, что под руку подвернется.
Совсем скоро ничего на газете не осталось, кроме сахара, масла, чая и табака. Патси оторопел.
— По-моему, там было больше, — произнес он. — Сам-то я наелся, — продолжил он, — а вот ваши благородия, может, поели б еще.
Два ангела заверили его, что вполне довольны, но самый молодой промолчал.
— Сомневаюсь, что тебе хватило, — с подозрением промолвил Патси.
— Я б еще поел, если б дали, — с улыбкой отозвался ангел.
Мэри сходила к повозке и вернулась с двумя холодными картофелинами и куском хлеба, положила их перед молодым ангелом. Поблагодарив ее, ангел съел предложенное — а затем съел упаковку сыпучего сахара, а следом кусочек масла, но оно ему не понравилось. Показал на табак.
— Годится ли это в пищу? — спросил он.
— Не годится, — ответил Патси. — Если съесть чуток этого, в брюхе разыграется хворь, какая не уймется с месяц. Есть такие, кто это курит, а другие жуют, но сам я и курю, и жую, так лучше всего. Вон на газете две трубки, есть у меня в кармане и моя, а потому кто из вас желает покурить — делайте в точности как я.
Большим складным ножом Патси накрошил от плитки табака, покатал крошки в ладонях, а затем тщательно набил себе трубку, пососал ее, чтоб проверить, хороша ли тяга, поджег табак, затянулся и удовлетворенно вздохнул. Улыбнулся всем сидевшим в круге.
— Воистину хорошо, — произнес он.
Гости с любопытством осмотрели трубки и табак, но закурить не решились и просто взирали на блаженное лицо Патси с милостивым вниманием.
Глава VIII
Мэри же снедало любопытство. Хотелось ей знать, как это отец разжился полной корзиной провизии. Она понимала, что на три шиллинга и десятой доли этого добра не укупишь, а поскольку пришлых она более не опасалась, задала родителю вопрос.
— Отец, — сказала она, — где ты взял всю эту славную снедь?
Ангелы причастились его добыче, а потому Мак Канн решил, что бояться с их стороны нечего. Оглядел он их, задумчиво посасывая трубку.
— Знаете ли, — произнес он, — труднее всего на свете добывать пищу — и вечно тело ищет ее. Была да сплыла та еда, какая досталась нам нынче утром, а потому теперь предстоит искать, чем станем мы кормиться вечером, а утром придется вновь искать ее, и через день, и далее — покуда не помрем, искать нам пропитание.
— Я бы подумал, — произнес старший ангел, — что в упорядоченном обществе пища должна быть малейшей из всех бед.
Тут Мак Канн помедлил миг.
— Может, и прав ты, сэр, — любезно вымолвил он и на то, что его прервали, внимания не обратил. — Слыхал я от одного человека — он в этих краях был чужак и много чего мог порассказать: так он говаривал, что люд наверху гребет всю пищу на свете, а следом заставляет всех трудиться на себя, а когда выполнишь ты сколько-то работы, тебе дают в точности столько денег, чтоб купил ты себе еды, какой хватит, чтоб и дальше тебе на них батрачить. Так и сказал тот человек, здоровенный сердитый дядька, с усищами что твой вихорь, и поклялся, что ни на кого впредь работать не будет. Сдается мне, и не стал. Добрые мы были друзья с ним, тот дядька да я, бо сам я никакой работы не делаю, коли есть возможность; нет у меня привычки к работе, а уж на еду я, помогай мне Бог, очень падок. Сверх того, работа, какую в силах я сделать за день, может не дать мне вдосталь пропитания, а не обманывают ли меня в таком разе?
— Отец, — произнесла Мэри, — где ты нынче утром добыл всю эту славную снедь?
— Доложу вам. Пришел я к повороту дороги, где стоит тот дом, и было у меня в руке три шиллинга. Возле самого дома увидел я, что дверь нараспашку. Стукнул в нее кулаком, но никто не ответил. «Господь с вами всеми»[9], — сказал я и вошел. На полу в комнате лежала женщина, по голове ее ударили палкой, в соседней комнате дядька — и его палкою по голове ударили. В той-то комнате я и заметил снедь, дивно да славно в корзину уложенную, ее вы и видите перед собою. Огляделся я по сторонам да и убрался оттуда, бо, как говорится, мудрец покойника ни разу не находил, а мне мудрости хватает, как бы ни смотрелся я снаружи.
— Те люди напрочь мертвые были? — в ужасе уточнила Мэри.
— Нет, не были — пару раз им врезали. Думаю, уже очухались и ищут корзину, но, Господи помилуй, не найдут. Однако вот что желаю я знать: кто побил тех людей палкой, а потом ушел без еды, питья и табака, — вот что чудно.
Поворотился он к дочери.
— Мэри, а кры[10], сожги-ка
