Корона Российской империи. Слава, честь и доблесть династии Романовых - Николай Фоменко

Царь, ревностно соблюдавший все церковные обряды, обратил свой взор на духовных лиц в поисках друга и советчика (неизв. худ., XVII в.)

С началом войны Государь, стремясь быть в гуще событий, подолгу отсутствовал в столице. Но драка оказалась затяжной, вдобавок в нее вмешались шведы. Усиление беспокойных северных соседей не входило в планы Алексея Михайловича. Летом 1656 года русские полки двинулись в Ливонию, взяли Дерпт и осадили Ригу.

К осени того же года все участвующие в войне стороны оказались изрядно истощены. Кончались деньги и припасы, войска устали. После заключения Виленского перемирия царь в ноябре 1656 года вернулся в Москву. Несмотря на нехорошие слухи, он не стал вмешиваться в дела патриарха-соправителя. К весне возобновилась война со шведами, и царь снова уехал в войска. В Ливонии схватки длились еще два года и закончились трехгодичным перемирием. Тем временем на Украине умер Хмельницкий, что сулило России лишь новую большую смуту.

Алексей Михайлович вернулся в столицу и обнаружил, что властолюбивый Никон в его отсутствие совсем уж свыкся с ролью Великого Государя. Патриарх заговорил о первенстве церковной власти и о несовершенстве Соборного уложения. По его мнению, оно позволяло светской власти слишком уж глубоко запускать руки в дела церкви. Такого от друга и соратника царь никак не ожидал. Да и отвык он за годы войны опираться на патриаршее слово, поэтому посмотрел на все это немного более отстраненным взглядом.

Алексей Михайлович явно охладел к Никону, перестал звать его на приемы, да и сам начал пропускать торжественные богослужения в Успенском соборе. Царедворцы, чутко державшие нос по ветру, тоже начали сторониться патриарха, да еще и нашептывать Государю как правду, так и небылицы, наводя тень на Никона. Противники патриарха стали гораздо смелее перечить ему.

Самолюбивый иерарх не сдержался и прямо во время проповеди заявил, что слагает с себя исполнение патриарших обязанностей, после чего удалился в Новоиерусалимский Воскресенский монастырь. Он полагал, что царь раскается в том, что отвернулся от него, и призовет обратно. Но этого не случилось. Патриарх переоценил свое влияние на Государя. Более того, видя, что Никон продолжает упорствовать, царь стал задумываться о том, нужен ли русской церкви такой владыка.

Тем временем на Украине разгоралась новая смута. Она привела к возобновлению войны с Польшей и союзным ей Великим княжеством Литовским.

Положение в государстве усугублялось неудачей монетной реформы, начатой в 1654 году, вскоре после объявления войны. Реформа не была царской блажью. Тогдашняя денежная система сильно тормозила как крупные сделки, так и розничную торговлю. Для первых монеты были слишком мелкими, для вторых – наоборот. Дополнительную сложность создавало то, что все монетное сырье было импортным.

Население встретило новые монеты, перечеканенные из имевшихся в казне талеров-ефимков, настороженно и принимало их неохотно. Попытка заместить серебро медью позволила наполнить опустошенную войной казну, но привела к Медному бунту 1662 года.

Неизвестно, о чем думал и на что надеялся Никон в своем добровольном изгнании, но Алексей Михайлович на провалы в памяти не жаловался и не забыл о строптивом патриархе. Большой Московский церковный собор, собравшийся в 1666 году, поддержал все реформы, затеянные Никоном, но в противостоянии царя и патриарха встал на сторону Государя.

«Великий собор» снял с Никона патриаршество и отправил его в ссылку в монастырь (худ. С. Д. Милорадович, 1905)

С. Д. Милорадович «Черный собор. Восстание Соловецкого монастыря против новопечатных книг в 1666 году», 1885

Никон был лишен сана патриарха и священнического звания вообще и осужден на вечное заточение в Ферапонтов монастырь в Белозерске. Судьба его была печальна, но к ней мы еще вернемся. В Москве же был избран новый патриарх – Иоаким.

Исправление книг и обрядов, начатое Никоном и не прекратившееся после его низвержения, было отвергнуто весьма значительной частью паствы и духовенства. Прежний соратник Никона протопоп Аввакум стал одним из лидеров старообрядцев.

По всей России ходили разговоры о «соловецком сидении». Соловецкий монастырь, державшийся старых обрядов, восемь лет осаждался стрельцами и был взят лишь в начале 1677 года, через год после смерти Алексея Михайловича. Справедливости ради стоит отметить, что осада все эти годы была достаточно вялой. Царь до конца надеялся решить проблему без пролития крови. Когда монахи затребовали от осаждающих письмо об амнистии, написанное его рукой, таковое было им вручено. Решительные действия властей были вызваны тем, что в монастыре укрывались уцелевшие сообщники Степана Разина. Кроме того, большая часть братии к тому моменту по тем или иным причинам покинула монастырь.

Степан Разин был одним из удачливых атаманов донского казачества (худ. В. И. Суриков, 1906)

Скажем несколько слов о восстании Разина, о котором многие слышали. Впрочем, больше по песне – той самой, в которой «из-за острова на стрежень». Степан был одним из удачливых атаманов донского казачества. До тех пор, пока царский воевода не приказал казнить его брата, тоже атамана, за желание самовольно вернуться на Дон до окончания царской службы.

Вскоре Степан вознамерился отмстить за брата, а заодно поквитаться с царской администрацией. Позже он задумал распространить казачью вольницу на всю Россию. Впрочем, Разин, как и все, кто пошел за ним, плохо представлял себе, как это будет выглядеть и что надо сделать.

Но весной 1667 года он бросил клич, и вскоре его отряд вырос в грозную силу. Не имея перед собой внятных целей, кроме вполне абстрактной справедливости, казаки занялись привычным делом: принялись отнимать и делить. Пока разинцы просто грабили суда на Волге, это еще могло сойти им с рук. Но, разгромив отряд стрельцов, попытавшийся преградить путь казачьей вольнице, Разин одним взмахом сабли превратил поход за добычей в антиправительственное выступление. Потом восстание перекинулось на Яик.

Я не буду подробно рассказывать об одном из печальных эпизодов царствования Алексея Михайловича. Об этом восстании и так много всего написано, на любой вкус. Замечу лишь, что восстание длилось недолго. Весной 1671 года вожди яицкого казачества трезво оценили возможные последствия противоборства с государственной машиной и сами захватили Разина. Причем они не повязали втихаря пьяного атамана, а штурмом взяли его укрепленный лагерь и выдали Степана Тимофеевича царю.

Однако восстание утихло далеко не сразу. Собственно, казнь Степана Разина была прежде всего показательным шоу для иностранных купцов. Мол, бунт подавлен, торговые пути по Волге и Каспию можно считать восстановленными. Потери поступлений в казну, вызванные восстанием, следовало минимизировать, преступника наказать. Хотя Разин, объявив войну воеводам и чиновникам, к свержению царя ни разу на людях или письменно не призывал.

Еще одним побочным результатом этих событий, увы, печальным, стала потеря первого полноценного парусного корабля. Фрегат «Орел» был построен в России и захвачен взбунтовавшимися казаками в Астрахани в практически завершенном состоянии. Принято считать, что фрегат был ими сожжен, чтобы не достался царским войскам и не мог бы использоваться против разинцев. Однако известно о существовании отчета уже петровских времен об осмотре корабля, который был просто брошен повстанцами в одной из волжских проток, когда выяснилось, что управлять им никто не умеет. Со временем «Орел» просто пришел в негодность.

За реформами, войнами, бунтами Алексею Михайловичу не так уж много оставалось времени на себя и свои увлечения. К примеру, на соколиную охоту. Он не просто ее любил, даже «Уложение сокольничья пути» собственноручно написал.

При этом Алексей Михайлович и в зрелом возрасте оставался человеком любознательным, много читал. Познакомившись с Симеоном Полоцким, поэтом и богословом, впоследствии учившим царских детей, он и сам пробовал писать стихи, оставил собственноручно записанные воспоминания о польской войне, пусть и незаконченные. При нем к 1665 году была налажена регулярная почтовая связь с Ригой, а через нее и с остальной Европой. Среди прочего это позволило ему знать все то, о чем писали европейские газеты. Государь интересовался тайнописью (которой находил практическое применение, например в дипломатической переписке), египетскими иероглифами, астрологией, новыми веяниями в медицине…

По его воле продолжалось освоение Сибири и расширение пределов державы на восток. Именно в эти годы прославился Ерофей Хабаров и многие другие, кто продвигал границы России к Тихому океану.

Спокойная, склонная к порядку во всем натура Алексея Михайловича лишь изредка допускала взрывы эмоций. Царь обычно сильно потом переживал из-за этого. Такой характер позволил ему удержаться от того, чтобы со всей страстью встать за старые русские порядки или же, наоборот, отринуть их, полагая слепое следование за Европой единственно верным. Нет, он примерял к себе и то и другое, стремился без насилия примирить в себе эти крайности.