Тысяча и одна минута. Том 4 - Иван Ваненко

Вылупил очи царь Поликарп, не сморгнет-уставился; сдается ему, что все это во сне представляется. Прочие другие рты поразинули, ждут что еще будет.

«Узнай же еще» сказал дурачек Иванушка, «чьи это подарки, которыми тебя дарили зятья твои, Григорьи царевичи!» Проговорил он слова известные, прилетела к нему уточка сизокрылая, прибежала свинка золотая щетинка. «А вот и то, за что их купили Григорьи царевичи» примолвил Иванушка; вынул четыре пальца и кинул их перед тестем своим. «Прикажико разуться царевичам, сам увидишь, что я правду сказал.

Опомнился царь Поликарп, приказал разуться Григорием царевичам… Делать нечего, хоть не хочется, а пришло исполнять волю царскую, разулися… хорошо Немец пальцы приделал, а все отличишь живое от деревянного! Видит царь Поликарп правду Иванушкину, зло взяло его на царевичей… как? закричал он гневно, так вы меня обманывали?… Я же вас дам за это!..

И как спознали все, что царевичи Григорий молодой и Григорий с бородой подпали под опалу царскую, идут на них же с доносами: одни говорят, что Григорий с бородой на своем воеводстве так обирал, что хоть по миру пришло идти; а другие, люди военные, жалуются, что Григорий молодой не давал им покоя ни ночь ни день, пришло хоть живым в гроб ложиться… Вестимо дело: на кого уськнут, на того и собаки лаять поднимутся!

Не сказанно-не описанию рассердился-раздосадывал царь Поликарп на своих зятьев Григорьев царевичей, хочет их злой казни предать. Но дурачек Иванушка, и Роза царевна, и другие прочие бояре утишили-уговорили его переменить гнев на милость. Успокоился царь Поликарп и приказал объявить Григорьям царевичам, что он, ради своей милой дочери Розы царевны и своего любезного зятя Иванушки, прощает их; но только с тем, чтобы ни они, Григорьи царевичи, ни его дочери, жены их, которые их всему худо учили и наушничали, никогда ему на глаза не показывались.

Иванушка же дурачек сделан и воеводою и набольшим над всем войском Поликарпа царя. За разумною женой, Розой царевной, и он прослыл таким умником, что поискать еще!.. А Григорьи царевичи жили как ссыльные-опальные, за прежнее удальство и насмешки; в люди не показывались, и никто их, а по них и жен их, не звал к себе ни на пиры ни на праздники…

И пошла с тех пор ходить в народе пословица: «горе, горе, как муж Григорий, а лучше дурак да Иван!»

Ну, что, люди добрые! Приглянулась ли вам моя сказочка?

XI. Сказка о Иоське, хитром жидке, и о цыгане Урывае, по прозвищу не дай промаха

На пути, на дороге, на большой ли столбовой, или на проселочной, как знать; но только то ведомо, что дорога эта лежала одним концем к полудню, а другим ко полуночи. Так на этой дороге длинной-далекой, случилося сойтиться двум путникам: жидку Иоське хитрому, да цыгану Урываю, но прозвищу не-дай-промаха. Сошлись они вместе; прежде речь повели о погоде теплой, жаркой-сухой, потом о дальнем трудном пути, там о прочих разностях: о родных своих, о делах, за которыми пустились в путь, и так с полчаса покалякавши, стали добрыми приятелями, и согласились вместе идти не отставая друг от друга; каждый обещался все делить пополам с другом-товарищем, всякую нужду пополам нести; а каждый смекала, себе на уме, в дальной дороге надуть чем нибудь своего друга-товарища любезного: Иоська посвоему манеру жидовскому, а Урывай на свою цыганску стать.

«Вот» говорит цыган Урывай жидку Иоське хитрому ««вот, как же не лучше нам вместе идти, всякую трудность пополам делить: вот нам теперь идти до места двадцать две версты, а пойдем мы вместе, разложим пополам: выйдет на брата по одиннадцати!.

– Вестимо, вестимо, что и говорить, примолвил Еврей, и отец Соломон сказал, что с другом не бремя дорога дальняя.

«Да что, для друга и семь верст не крюк. А кто этот отец Соломон?»

– Кто его знает; я так от старших слыхал, только должен быть умный человек.

И думает жид про цыгана: хорош гусь, и про Соломона не слыхивал! И думает цыган про жида: погоди честный Евреи, я тебе покажу премудрость Соломонову!..

Так ведь идет и не на одном пути… да что растолковывать, сами, будьте здоровы, небойсь давно догадалися.

Шли-шли так наши путники, приустали, сели на пути и давай друг другу разные диковинки рассказывать.

– А что, пан Урывай, добрый человек, ты чай на пути кое-что видел, кое-чему поучился-таки?..

«Чему, учиться, сам других учил, даром что дурак-дураком родился. Попал я раз, скажу тебе, в такую сторону, где народ дурень на дурне сидит, дурнем погоняет еще; между них побывши и сам одурел-было; и действительно, может теперь с тобой в дороге идучи, мне прилунится сделать что не ловкое, так не взыщи на мне, а на мою участь пеняй, что к дурням было-завела меня. Ведь поверишь ли, что это за народ такой: и смешно, и досадно глядеть на них; иду, примерно, я раз ночной порой; ночь была светлая-месячная и вижу, что человек с пять бродят в пруду по пояс в воде, с решетами. Что мол-вы, ребятки, карасей ловите, что ль? «Нет» говорит, нам звезд набрать хочется…»

– Каких звезд?

«Да вон, что, видишь, в воде-то светятся…

– Да, дурни, то небесные звездочки, они только на воде кажутся, а ведь, видите, они все в небе вделаны.

Взглянули дурни к верьху «и то» говорят «смотри пожалуй, мы на небо-то посмотреть и не догадаемся!.. то-то ловим-ловим вот уже битых два часа, кажется и в решете видишь, а воду выпустишь – и нет ничего!»

Хоть глупый этот народ, да спасибо послушливый: когда я им растолковал все порядком, то сей-час же свою ловлю и бросили; но я таки спросило., полюбопытствовало.: а на что-мол вам звезды понадобились?.. чтобы вы со. ними сделали, буде добыли бы?

«Да хотели -было на кафтаны прицепить.»

– А это к чему?

«Да как же: тогда бы все нас стали звать высокопочитательными, стали бы передо, нами шапки снимать и нас чествовать..»

– Нет, други любезные, примолвил я, чтобы нацепить себе на кафтан звезду, да заставить других себя почитать, надо что нибудь побольше сделать, чем ходить с дырявым решетом, по пояс в тине, наровне со всякой гадиной.

Еще раз, иду я мимо одной избы в той стороне и вижу, что куча народу – корову на крышу тащат.

– Для чего это? спрашиваю.

«Да вон» отвечают мне, трава на крыше выросла, жалко так ее оставить, пропадет ни за что, так пусть корова съест, будет выгодней.»

– Да на что же вам тащить корову на крышу для этого, вы сорвите траву, да и отдайте ей.

«Эко дело, смотри пожалуйста, и то ведь так; ай прохожий, спасибо брат, ведь у нас на это простое дело и догадки не было!»

В третьей деревне тоже мне случилось этих дурней наставить на путь: пришел я на один постоялый двор и вижу православные завтракают; поставили горшок каши да из него и черпают…. да то диковинка, что каждый зачерпнет и опять уйдет… я спрашиваю: что-мол это они делают? «Да» говорит хозяйка «они кашу видите с молоком хлебают, ну, а крынка с молоком, вестимо на холодинке стоит, а горшек с кашею здесь, так они зачерпнут в горшке каши, да и идут себе ложку молока взять…

– Неужели ж у вас всегда так делается?

«Как же иначе?»

– Да они бы взяли да принесли сюда крынку с молоком, чем ходить туда с ложками.

Неразумная хозяйка инда руками всплеснула, мои слова выслушавши, как будто я сказал премудрость великую, так и вскрикнула: «ах ты, батюшка!.. смотрите пожалуйста, дело пустое, а нам не в домек!.. Не говори же, родимый, пожалуйста, что ты это выдумал, я тебе за это холст подарю, дай я их сама на путь-на ум наставлю! И пошла баба дурней мужичков учить, как хлебать молоко с кашею…

– Ведь вот, честный Еврей, прибавил Урывай Не-дай-прамаха, у бабы этой не достало ума самой простого дела выдумать, а чужим умом воспользоваться, небойсь, догадалася!..»

А между тем, рассказывая свои повести, цыган Урывай ощупывал, что в котомке походной у Иоськи хитрого было напрятано.

– Да, да; приговаривал жид, думая про себя: эка ты, дура голова, между такого народа глупого не мог поживиться ничем получше холста!.. меня бы пустить туда, я бы их поучил уму-разуму; и прибавил: а со мною так другая была оказия, совсем не этакая… не случилось мне напасть на людей глупых, на таких, про которых вот ты рассказывал; а с добрыми людьми довелось-было хлеб соль водить, да не надолго. Идем мы раз с товарищем Ицькою; в походных сумках у нас ничего не было, а перекусить больно хотелося… И видим мы, двое Русских мужичков сидят да обедать сбираются… разложили хлеб, лица, лук и прочее, хоть не лакомое да про голодного сытное. Мы знаем русский обычай: скажи им только: «хлеб да соль!» они сейчас ответят: «хлеба кушать!» стоит только присесть тогда, а уж Русский понотчивать не откажется. Мы, увидавши их, прямо к ним и пошли, а они увидавши нас и начали перешептываться: может быть, им и не хотелось нас угостить, да нельзя, обычай такой; а мы так и сделали; подошли…. хлеб да соль, люди добрые!» они: «хлеба кушать!» а мы: «покорно благодарствуем!» Да и подсели по одиначке, каждый к мужичку.