Самоубийство империи. Терроризм и бюрократия. 1866–1916 - Анджей Иконников-Галицкий

Вокруг престола плотными рядами выстраивалась властная сановная бюрократия. В период своего становления она была кровно заинтересована в сохранении самодержавия, как в громоотводе, защите от народной ненависти. Но по мере осознания своего могущества пиковые короли не могли не задаться вопросом: а нужен ли им государь император, хозяин Земли Русской? Не лучше ли будет, превратив царя в марионетку, править от его имени? Для достижения этой цели надо изолировать самодержца от народа, запугать его революционной угрозой, сломить его волю, навязать ему якобы неизбежную и, конечно же, выгодную им, пиковым королям, конституцию. Эта задача облекалась в формы периодически возникающих планов «диктатуры» или регентства, но чаще – в формы «конституционных проектов», таких, как проект Земской думы, разрабатываемый в окружении великого князя Константина Николаевича в 1860-х годах, схожий с ним проект Лорис-Меликова, утверждённый вариант которого лежал на столе Александра II в день его гибели 1 марта 1881 года, туманный проект Святополк-Мирского, взбудораживший либеральные умы осенью 1904 года… Заключённая в них политическая доктрина называлась «умеренным либерализмом». Суть её в освобождении высшей бюрократии от ответственности как перед государем, так и перед народом, который от этих куцых конституций не получал ровным счётом ничего.

Высшая бюрократия скоро добилась бы своей цели, если бы не жесточайшая конкуренция и вражда в её собственных рядах. Каждый сановник мечтал первым дотянуться до заветного жезла власти, каждый ненавидел соперников, каждый под личиной изысканной светской любезности прятал гримасу ненависти. Вокруг престола постоянно кипела незримая борьба. Как только один из пиковых королей начинал в этой борьбе побеждать, против него тут же объединялись остальные. В придворных и правительственных кругах всё время возникали и распадались противоборствующие союзы. Их вожди могли иметь репутацию либералов или консерваторов, но по сути дела цель у них была одна и та же: превратить государя в орудие своих амбиций. «Партия Константина», «партия Яхт-клуба» и «партия императрицы» при Александре II, «Священная дружина» и «партия реакции» во главе с Победоносцевым при Александре III, группировки Витте и Плеве, столкнувшиеся в смертельном противоборстве при Николае II… Каждый из трёх последних русских самодержцев сознавал свою всё возрастающую зависимость от верноподданных сановников, и каждый знал одно средство сохранения «Богом данной» власти: стравливать между собой властные группировки, провоцировать и раздувать конфликты между ними. Разгадка многих поступков, даже некоторых черт характеров царей – деда, отца и сына – в необходимости постоянно лавировать между негласными союзами и скрытыми намерениями своих сановников, поддерживать одних против других, возносить ничтожных и низвергать успешных, и всё это делать с изысканной любезностью и с выражением государственного величия на лице.

Высшие сферы Российского общества были пропитаны уксусом и желчью вражды, честолюбия, корысти. Люди в шитых золотом мундирах искали новых средств для достижения амбициозных целей. Их взоры всё чаще обращались в сторону хмурых и фанатичных разрушителей всякого рода – революционеров, «бомбистов», вождей зарождающихся криминальных кланов. Неудивительно поэтому, что крупнейшим революционным потрясениям 1905-го и 1917 годов предшествовала сильнейшая раскачка общества сверху. В этом деле высшей имперской бюрократии активно помогали её соперники-союзники —

Словосочетание «бубновый туз» в приложении к дореволюционной России помимо прямого смысла может иметь два переносных значения. В каторжных тюрьмах на бушлаты заключённых, особо опасных преступников, нашивались красные ромбы – на спину и на грудь – чтобы конвоирам удобнее было целиться в случае попытки побега. Такие нашивки, а также их матёрые носители, не без иронии именовались «бубновыми тузами». Но тузами, и, несомненно, звонкой бубновой масти, называли также преуспевающих дельцов, новых русских богачей, промышленников, капиталистов, банкиров и биржевых спекулянтов – тех, кто успел нажить пресловутый «миллион», сделавшийся символом эпохи.

В перестроечное и постсоветское время сложилась традиция изображать деятелей первого русского капитализма в идиллических тонах: они-де и патриоты, и прогрессисты, и меценаты, и для рабочих своих – отцы родные. Рискнём разочаровать читателя: капиталисты сто лет назад мало отличались от тех, которых породила бандитская «прихватизация» 1990-х. Благотворительность и просветительство, конечно же, подавались к их столу «на сладкое», но в основе своей это была публика жестокая, алчная, авантюристичная и крайне беспринципная. В представлении российских фабрикантов, заводчиков и банковских воротил, цель оправдывала любые средства. Беззаконие было в этой среде явлением обычным, хотя и тщательно скрываемым под личиной солидного благообразия.

По своему составу и происхождению «бубновые тузы» – народ чрезвычайно пёстрый. В поэме «Современники» Николай Алексеевич Некрасов так описывает эту пестроту:

Во-первых, тут были почётные лицаВ чинах, с орденами. Их видит столицаВ сенате, в палатах, в судах.Служа безупречно и пользуясь весом,Они посвящают досуг интересамКоммерческих фирм на паях.Тут были плебеи, из праха и пылиДостигшие денег, крестов,И рядом вельможи тут русские были,Погрязшие в тине долгов.[…]Сидели тут рядом тузы-иноземцы:Остзейские, русские, прусские немцы,Евреи и греки и много других —В Варшаве, в Одессе, в Крыму, в ПетербургеБанкирские фирмы у них —На аки, на раки, на берги, на бургиКончаются прозвища их.

Некрасову можно верить: он был вхож в эти круги. Его описания подтверждаются документальными источниками. Согласно переписи 1869 года, в Петербурге всего насчитывалось 8732 предпринимателя. Из них в мещанском и ремесленном сословии числились 3054 человека, в крестьянском сословии – 2756 человек, иностранцев – 1081 человек, и лишь четвёртое место занимали купцы и почётные граждане – 713 человек. Дворян в этой компании не много: 162 человека, около 2 %. Впрочем, таким же был процент дворян в общем составе населения России. В капиталистическую деятельность удачно вписались русские женщины: в 1869 году прекрасный пол составлял около 12 %, а к 1900 году – более четверти общего количества столичных предпринимателей.

Разумеется, приведённые данные учитывают не только «бубновых тузов», но и владельцев мелких предприятий. Однако и в первых рядах российских миллионщиков мы видим выходцев из самых разных сословий, наций и стран. Князья Вяземский, Оболенский и Тенишев; купцы, нередко с древней старообрядческой родословной, такие, как Рябушинский, Коновалов, Гучков, Морозовы; выходцы из крестьян – Жуков, Обухов, Смирнов, Мальцев, Елисеевы; представители еврейских кланов – Поляковы, Гинзбурги, Мейеры, Гвайеры; всевозможные инородцы – Бенардаки, Мурузи, Манташевы; и иноземцы – Розенкранц, Торнтон, братья Нобели, Лесснер… Настоящий капиталистический интернационал.

Для всей этой публики единственной мерой ценности был финансовый успех, а прогрессивным считалось то, что ведёт к успеху. Никакое грязное деяние не вменяется во грех, если через него достигается прибыль. Некрасов вкладывает в уста одного из персонажей своей поэмы фразу, которая сделалась знаменем эпохи:

Подождите! Прогресс продвигается,И движенью не видно конца:То, что нынче постыдным считается,Удостоится завтра венца…

Но успех и прибыль в России недостижимы без поддержки властей. Между «бубновыми тузами» и «пиковыми королями» складывались тесные и взаимовыгодные отношения, но союз этот, основанный на корысти, не был искренним. Как бы успешно ни функционировали постоянно обновляющиеся схемы передачи скрытых взяток (говоря по-современному, откатов) в обмен на правительственные гарантии, субсидии, заказы, подряды, как бы торжественно ни произносились тосты за сановных покровителей на «концессионных» обедах – словом, как бы тесно ни сплетались ветви дерев капиталистического леса со сложно извитыми ветвями российской государственности, представители крупного капитала не могли чувствовать себя комфортно и уверенно. У них было три врага: чрезмерная алчность той самой бюрократии, с которой они вынуждены были жить и дружить; ненависть, которую извечно питал и питает к богатству народ русский; наконец, самодержавная власть, не дающая капиталистам легальной возможности определять политику страны. Российские богачи постоянно вели борьбу с этими тремя врагами. Часто эта борьба принимала уголовные формы. Мошенничества, подлоги, финансовые махинации, а порой и более тяжкие преступления, вплоть до убийств, в этой среде совершались нередко.