Очень долгое путешествие, или Инь и Ян. Авалон (СИ) - Яна Соловьева

Рука Торувьель тем временем потянулась к вину, но на полпути Яевинн перехватил её пальцы и сжал в ладони. Девушка подняла на него нахмуренное лицо, а эльф начал говорить, не выпуская её руки. Я с любопытством навострила уши, но Яевинн говорил на Старшей Речи.

— Мона, — повернулась я к эльфийке. — Я знаю, что это звучит странно, но мне нужен учитель по Старшей Речи. Знаешь кого-нибудь?

— Ты хочешь говорить на нашем языке? Правда? Но зачем? — удивилась она. — А, я понимаю…

Сказав свою коронную фразу, Мона многозначительно поиграла бровями, будто сыщик, намекающий подозреваемому, что знает его тайну.

— Я просто хочу понимать, что говорят эльфы, — буркнула я. — Вокруг меня их толпы.

— Да-да, понимаю, — Мона лукаво улыбнулась и закивала, и было совершенно очевидно, что она мне не поверила. — Поговори с Эйлин, она обучает детей грамоте здесь, в Вергене.

— Она эльфийка?

— Да ты её знаешь! Это же мать Несы, я видела, как вы разговаривали на празднике.

Посетители всё прибывали в таверну. Приходили скоя'таэли Иорвета, чьи лица я уже знала, и незнакомые эльфы. Гвалт от краснолюдских столов перекрывал крики болельщиков, наблюдающих в соседнем зале кулачные бои. Саския в окружении двух аэдирнцев прошла за приготовленный стол в противоположной стороне зала.

Справа раздались резкие возгласы на Старшей Речи, и Торувьель, смахнув с плеча руку Яевинна, поднялась из-за стола и стремительно зашагала к выходу. Оставшиеся эльфы мрачно смотрели друг на друга. Ко мне подошёл трактирщик и жарким шёпотом сообщил, что Саския ждёт.

— Иди, — Мона прикоснулась к моей руке и быстро глянула на эльфов. — А я разузнаю, что там случилось…

***

Я присела за стол Саскии в крохотном каменном алькове недалеко от выхода в кухню, и трактирщик задернул занавеску на толстых, как в примерочной, кольцах. Гомон зала притих, из кухни доносился звон посуды и перебранка поваров. Пахло пережаренным маслом. Центр стола занимало блюдо с сырами и кусочками кровяной колбасы. Саския разливала вино. Я отрицательно помотала головой, отодвигая свой бокал, но она требовательно сжала мою руку.

— Выпей со мной, Яна, — попросила она. — Мне по прежнему некому рассказать про мою болезнь, кроме тебя. Не с кем выпить за неё.

— Выпить за болезнь? — я непонимающе уставилась на Саскию.

— За любовь, Яна, — сказала она и подняла бокал.

Я пригубила вино. Совершенно точно весь Верген сошёл с ума, пока нас не было.

— Рассказывай, — произнесла я.

Сделав большой глоток, Саския грохнула полупустой бокал на стол. Тёмные глубокие глаза заблестели. Она ослабила ремни куртки, потом передумала, расстегнула и сбросила куртку на спинку стула, оставшись в расшитой по горлу белой рубахе. Приложила руку к груди:

— Боль. Я чувствую боль, которая всегда и везде со мной, — начала она перечислять симптомы, словно пациент на приёме у доктора. — День и ночь каждая частичка моего тела зудит: «Где он? Что ты сделала сегодня, чтобы быть вместе?»

Она сжала кулаки.

— Я потеряла сосредоточенность, мой разум блуждает — и это сейчас, когда только от остроты и быстроты нашего ума зависит будущее Долины Понтара!

Опустив взгляд, подрагивающими пальцами она затеребила вилку.

— Иногда я плачу…

Я мягко накрыла её ладонь своей.

— Нет, не жалей меня! Не то я опять… — слёзы всё-таки покатились по её лицу, но она не убрала руку. — Всего неделя, как он уехал, а я иногда будто вижу его. Иду по улице, он идёт рядом. Расчёсываю волосы в спальне, он в дверях. Когда совсем плохо, кричу: «Уйди!» и боюсь услышать в ответ, как он смеётся.

Саския смахнула слёзы салфеткой, и губы её растянулись в кривую усмешку.

— Барды поют, что любовь — это счастье, но если бы к этой так называемой любви вела дверь, я немедля захлопнула бы её и заперла на ключ!

Я продолжала держать её руку и успокаивающе поглаживала по тыльной стороне ладони.

— В тот раз я не сказала тебе, кто причина моей болезни…

— Я знаю, — ответила я.

— Знаешь? — бледное лицо Саскии пошло красными пятнами. — Иорвет проговорился?

— Нет, я догадалась.

— И что ты скажешь? — голос её зазвучал повелительно.

— Скажу, что я тебя понимаю, — ответила я. — А ещё скажу, что это пройдёт. Когда-нибудь эта боль устанет и уйдёт.

Я знала, что лгала. Саския покачала головой.

— Я — дракон, и если уж что-то втемяшилось мне в голову…

— Это уж точно, — подтвердила я, вспомнив её отца.

— Ждать — не вариант! Мне нужна помощь, твоя помощь. Мне нужно, чтобы не болело!

— Саския, я могу выслушать тебя, если от этого тебе станет легче. Но я не могу помочь.

— Ты можешь! — сердито сказала она, выдернув руку, и стукнула кулаком по столу так, что подпрыгнули вилки. — Ты человек, как и он, ты должна знать! Что делают человеческие женщины, чтобы завоевать своего мужчину?

Я упрямо покачала головой, и её глаза полыхнули гневом. Неожиданно она подалась вперёд, схватила обеими руками за ворот моей куртки и притянула к себе.

— Что. Делают. Женщины? — проговорила она мне в лицо.

— А он вообще знает, что ты женщина?! — воскликнула я и вырвала ворот из её рук.

Саския замерла и медленно осела на стуле.

***

Тишина и ночной воздух остужали гудящую после грохота таверны голову. События сегодняшнего дня слепились в мутную мешанину из взбудораженных свадьбой краснолюдов, гордых скоя’таэльских командиров, беседы с Саскией и развороченного могильника с трупоедами. Заказ на кургане неожиданным образом успокаивал — там был план и там я знала, что делать. Свадьбу и скоя’таэлей я постаралась выбросить из головы — то была не моя забота и ни на что повлиять я не могла. А вот Саския… Перед уходом она вытрясла из меня обещание хотя бы подумать над её словами и смотрела так, как потерпевший кораблекрушение следит за удаляющимся одиноким парусом.

Что я могла ей сказать? Что сделать? «Ничего», — раздражённо думала я,