Верный садовник. Мудрая сказка о том, что никогда не умрет - Кларисса Пинкола Эстес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут дядюшка глубоко вздохнул, сжимая сигару в своих страшных черных зубах.
— Вот, — сказал он, — мы и подошли к тому месту в истории этой маленькой жизни, когда ясно только то, что ничего не ясно. Понимаешь, что я имею в виду?
Мне казалось, что да, хотя полной уверенности не было. Я надолго задумалась, а потом сказала:
— Если скрипач потерял скрипку, он еще может играть?
Нет. Глядя на сумрачно-торжественное выражение лица дядюшки, я понимала, что ответ неверен.
Может быть: «В армии нет дядюшки Петра?» — То есть — в тюрьме нет сердобольного надсмотрщика, который перевязал бы узнику раны[11].
Нет, и этот ответ был неправильным.
Дядюшкино лицо выражало предельное внимание. Он напоминал собаку, которая едва не подрагивает от любопытства и нетерпения. Дядюшка ждал, чтобы я сказала одно-единственное верное слово, которое вызвало бы немедленный кивок, или подмигивание, или улыбку, или восклицание, или удар ладонью по коленке.
И тут меня осенило. Я сказала едва не шепотом:
— А не значит ли это, что, хотя мы думаем, что идем в верном направлении…
На лице у дядюшки появилась торжествующая улыбка.
— …Господь может внезапно поднять дорогу…
Дядя энергично закивал.
— …и опустить ее вместе с нами где-то в совершенно другом месте?
— Ты не зря училась, дитя мое, — пророкотал дядюшка[12]. — Да, хотя мы и думаем, что идем в верном направлении, Господь может внезапно поднять дорогу и опустить ее вместе с нами где-то в совершенно другом месте. Именно так оно и есть!
Он обхватил ладонями мои щеки.
— Теперь ты заслужила окончание истории.
Так вот, это была тесная, холодная каморка на чердаке, свет в которую проникал лишь через крошечное окошечко под самой крышей. В него светила та самая огромная звезда.
«О горе мне, — подумала елочка, пытаясь понять, не сломала ли она себе чего. — Что я такого сделала, чтобы меня бросили в такое одинокое и холодное место?»
Но никто ее не услышал. И там ей суждено было провести не один день и не одну ночь.
Как-то ночью елочка заметила две пары светящихся красных точек — это были глаза двух маленьких мышек, что проживали на чердаке.
— О благородные дамы, — сказала она со всею учтивостью, — не знаете ли вы, когда за мной снова придут, чтобы забрать меня с чердака и отнести в ту красивую комнату?
Мышка в комбинезоне и теплом шарфе захихикала.
— П-п-п-придут, чтобы забрать тебя с чердака и отнести в ту к-к-к-красивую к-к-комнату? Ха-ха-ха!
Но вторая мышка, одетая в платьице и белый чепец, толкнула развеселившуюся локтем и обратилась к елочке куда более добрым голосом:
— Но, дорогуша, разве ты не прожила счастливую долгую жизнь?
— Да, конечно, — печально кивнула елочка.
— И я знаю — ты думала, что рождена для такой жизни, и совсем не хотела ничего в ней менять. Но… — и она ласково похлопала дерево лапкой, — …все на свете заканчивается, моя дорогая, даже самое хорошее.
— Мое время закончилось? — в ужасе закричала елочка.
— Да, дорогуша, — мышка протянула лапку и снова похлопала по стволу. — Да, то время подошло к концу. Но теперь начинается новое время. Другая, новая жизнь всегда следует за старой. Так всегда бывает. Вот увидишь.
Две маленькие мышки просидели возле нее всю ночь. Они рассказывали истории и пели все песни, какие только знали. Елочка спросила, не желают ли они взобраться повыше и спрятаться в ветвях, чтобы им было теплее, и они ответили, что большое спасибо, с удовольствием, и так и сделали. И так вместе они проспали всю долгую ночь, а звезда снаружи подходила все ближе и ближе к их окошку, словно знала, что тут стряслось, и, жалея их, хотела подарить им весь свой свет.
На рассвете елочка и мыши были грубо разбужены звуком тяжелых шагов на лестнице. Мышиная парочка в испуге спрыгнула со ствола дерева.
— Прощай, добрый друг! — воскликнули они. — Помни нас, как мы будем помнить тебя и твою доброту.
И они стремглав кинулись к дырке в стене.
— И я вас, — кричала вслед елка. — И я буду вас помнить!
Дверь чердака с грохотом распахнулась, и на пороге показался в пальто и вязаной шапке отец семейства. Он схватил елку и потащил ее вниз по ступенькам, через порог и дальше во двор. Там он положил ее на большую деревянную колоду и занес над нею огромный тяжелый топор. Раздался ужасный треск расколовшегося дерева. При первом же ударе дерево подумало, что оно тут же на месте и умрет от боли, а при втором лишилось чувств.
Прошло немало времени, прежде чем елка пробудилась и обнаружила, что стоит в углу гостиной, куда она так стремилась. Она чувствовала себя не совсем уютно, ей недоставало зелени, а ее ветки торчали как-то не так и были все переломаны. Перед камином в креслах сидели старик со старухой, которые так заботились о ней, когда ее только привезли из лесу. Именно они тогда исцелили ее рану холодной водой. А сейчас они сидели рядышком у огня. Увидев их молчаливую нежность и любовь друг к другу, елочка улыбнулась, позабыв о собственной боли.
Старик поднялся и положил в огонь одну из еловых веток. Елка вскрикнула и задрожала, но неожиданно на нее снизошел покой, и она поняла, что на самом деле этот огонь пылает в ее собственном сердце и что таков ее труд и ее задача в этом мире — дарить тепло таким, как эти двое. Как это, должно быть, прекрасно, когда изнутри тебя согревает любовь, а снаружи — тепло огня!
И елка запылала еще сильнее и ярче.
«Никогда не думала, что могу гореть так ярко, что могу напоить своим теплом целую комнату. Господи, как я люблю этих стариков!»
Каждая клеточка ее древесины — и скрытого в ней сердца — искрилась радостью и счастьем[13].
Вечер за вечером еловое дерево отдавалось своему жертвенному счастью. Елочка была безмерно рада тому, что оказалась полезной, и обрела в этом новую жизнь. Она горела и горела, пока от нее совсем ничего не осталось, кроме золы и пепла, скопившихся на дне камина.
И пока старик со старухой выметали ее веником и совком, она думала, что и представить себе не могла, что проживет такую славную жизнь, и что большего нельзя было и желать.
Старики были очень аккуратны и не потеряли ни щепотки пепла, когда выметали его с поддона. Они ссыпали золу в расползшуюся старую сумку и оставили ее до весны.
Когда первые лучи весеннего солнца согрели землю, старик со старухой достали мешочек с золой, вышли из дому и рассыпали то, что осталось от елки, по своим садам, и полям, и виноградникам, по всей своей земле, сколько ее у них было. А когда пришли весенние дожди и солнце стало пригревать сильнее, еловая зола почувствовала, что под нею в земле что-то происходит. Тут и там, вокруг и со всех сторон пробивались и тянулись вверх крошечные зеленые ростки, и елка улыбалась тысячей улыбок и вздыхала от счастья, потому что снова оказалась нужной и полезной.
«Кто бы мог подумать, что можно стать пеплом и прахом и все же порождать новую жизнь. Как же мне повезло! Я выросла в тиши и покое леса, потом были целые дни и ночи звона бокалов, и свечей, и веселых песен. В долгие часы нужды и тревоги мне на помощь пришли друзья, которым тоже была нужна хоть частица тепла и сочувствия. Сгорая в огне, я поняла, что могу давать свет и тепло из самой глубины моего сердца. Какая же я счастливая елка! Как мне повезло!»
«Ах, — добавила она немного погодя, — из всего, что приходит, и уходит, и снова возвращается, одна лишь любовь длится и длится вовеки. Теперь я везде, я повсюду, куда ни взгляни. Где только нет меня в этом мире?»
Той ночью огромная звезда вновь летела по небу, а еловое дерево нежилось в благословенной теплой земле, обнимая все семена и корни, чтобы согреть и обласкать их, лелея все, что растет и дышит, чтобы те в свою очередь лелеяли тех, кто придет следом, и так поколение за поколением. В этой прекрасной земле, из которой она вышла и в которую теперь вернулась, она спала и видела сны, окруженная, как когда-то в родном дремучем лесу, чем-то могучим, величественным и древним, превосходящим любое разумение.
— Видишь, дитя мое? В мире нет ничего ненужного, все на что-нибудь да сгодится. В Господнем саду всему найдется место и время.
У нас в семье говорят: «Плакать ступай в поле; там твои слезы принесут пользу не только тебе, но и земле». Мы с дядюшкой еще долго сидели в поле, тихо разговаривая, рассказывая истории, смеясь и плача над веселыми и грустными страницами нашей жизни и сказок. Под конец дядюшка сказал:
— Ну, полагаю, мы с тобой окрестили эту землю и сделали все что положено.
Он вытер глаза тыльной стороной огромной ладони, а потом обнял меня и смахнул мои слезы концом своего пестрого шейного платка.
Уже стемнело, и пора было возвращаться. Дядюшка поднял меня с земли как пушинку; мы взвалили мотыги на плечи, и мою он подправил, чтобы она не перетягивала своим весом назад.