Впереди разведка шла - Александр Каневский

Но нам надо захватить «языка». Любой ценой!

И началась гонка. Романенко так газанул вперед, что у меня чуть шейные позвонки не разорвались.

Все ближе и ближе борт немецкой машины, четко различаю на нем номерной знак. Посылаю очередь в фартух тента «опель-блитца», но бронетранспортер бросило влево и он, потеряв ход, юзом пополз перпендикулярно движению.

Когда Романенко все же выравнял свой «гроб с музыкой», как мы окрестили БА-64, машина с немцами уже значительно оторвалась...

— Бей по мотоциклистам! — снизу кричит Миша Григорьев и яростно жестикулирует.

Посмотрел я на мотоцикл и чуть не рассмеялся: казалось, на необъезженную лошадь взобрались двое верзил и вот-вот она их сбросит на обочину. Мотает седоков в разные стороны, как тряпичные куклы.

Целюсь по задним колесам, но в этот момент корма броневика резко оседает назад: очередь ударила в спину того, кто держался за рогатый руль... Пепельный БМВ проехал еще несколько метров, развернулся и уткнулся передним колесом в стенку колеи. Сидящий в коляске пулеметчик стал перетягивать мертвое тело на свое место, попытался завести мотоцикл, но не успел... Выскочивший из БА Миша Григорьев настиг немца, перехватил ствол автомата на его груди, рванул на себя и в сторону, сильно и точно ударил коленом в пах. Гитлеровец сложился, как перочинный нож, и рухнул на землю. Мы взяли его за руки и ноги и понесли к машине, в которой сидели автоматчики.

...Блестит изрытый воронками снег. Блестит рябая от фугасных и минометных вмятин дорога. Голубеет небо. Чернеют брошенная фашистами техника, окаменевшие трупы... Мы наступаем!

— Гриша! — кричу Захарову, привалившись к холоднющей стенке бронетранспортера.— Как у тебя со знанием истории?

— Кое-что помню из учебников.

— Тогда слушай вопрос: когда Александр Невский по рылу надавал псам-рыцарям, что «свиньей» шли?

— В тысяча... тысяча...

— Правильно, в тысяча двести сорок втором.

Смущенный Захаров тянется за кисетом, пускается в рассуждения:

— История как бы повторяется, командир?

— Да, Гриша, повторяется.

Какой на фронте Новый год? Собрались в каком-то уцелевшем домишке, развязали сидоры, достали немудреный солдатский харч, разлили по кружкам водку. Смотрим на часы — без пяти двенадцать. Поднялись, только хотели сдвинуть кружки — в хату влетает запыхавшийся посыльный. Видно, здорово спешил:

— Ребята, немец зашевелился! Со стороны Акользина лупит из орудий и минометов... Вероятно, будет контратаковать.

Проглотив горькое содержимое из походной тары, начали собираться. Гриша Захаров со злостью загнал лезвие финки в столешницу:

— Сволочи! И песню не дали спеть.

В открытую дверь ворвался ветер, загасил свечи.

Дом опустел. На столе остались лишь кружки, пустые консервные банки — немые свидетели встречи Нового года...

А вокруг метались огненные всполохи, сухо трещала поземка. До слуха еле-еле долетали обрывки песни: До тебя мне дойти нелегко, А до смерти четыре шага-а-а...

Немцам так и не удалось тогда вернуть Тормосин. Четыре танка и две бронемашины сгорели праздничным фейерверком, а два батальона пехоты прожили в новом году чуть больше часа.

Обобщая боевой опыт разгрома группировки Манштейна, командование 2-й гвардейской армии дало, в частности, высокую оценку нашему корпусу. В боевом донесении говорилось: «...В разгроме тормосинской группировки противника большое значение сыграла быстрота действий 2-го гвардейского механизированного корпуса. Этот корпус добился успеха благодаря правильной организации удара, в котором главную роль сыграли тан-кодесантные группы, тесно взаимодействующие с главными силами и стрелковыми соединениями»*.

* Центральный архив Министерства обороны СССР. Ф. 303, Оп. 4005. Д. 73. Л. 13—И. (Далее: ЦАМО СССР).

Разрекламированная гитлеровцами «Зимняя гроза» так и не прогремела. В маленькой речушке Мышкова потонули большие надежды фашистов поправить дело под Сталинградом. Остатки недобитых частей и соединений Манштейна откатывались на запад к Новочеркасску и Ростову.

На юг и юго-восток от Донского займища широко раскинулась равнина, перерезанная долинами рек Сал и Маныч, — Сальские степи.

Для тех, кто вырос в степи, память о широком просторе с горячим дыханием ветра и бездонным голубым небом пройдет через всю жизнь незабываемой песней юности.

Только в течение весны и первой половины лета степь несколько раз меняет свой вид, поражая обилием красок с разными оттенками: ярко-красными, лиловыми, сизо-зелеными, желтыми...

А какое чудо — майские ночи, когда сгущается синева и в чистом звенящем небе зажигаются лучистые звезды! Над огромной, безбрежной равниной плывет медный диск луны, орошая землю потоком мягкого света.

Безлюдная степь оживает, когда наступает пора сенокоса с пряными запахами разнотравья. Потом она поблекнет, потускнеет, побуреет от жаркого солнца.

Зимой все покрывается неглубоким снегом, степь превращается в безжизненную пустыню. Гуляют вьюги, кружат над саманными хатами, глинобитными закутками для скота, меж потухших свечей тополей. И неуютно себя чувствуешь в степи, по которой носятся вихри колючего снега под аккомпанемент волчьего воя...

Наш корпус действовал в первом оперативном эшелоне, вел бои на довольно широком фронте. Особенно доставалось штабникам, ибо из-за частых нарушений связи пункты управления перемещались по нескольку раз в сутки. Штабные офицеры затрачивали много времени на поиски нужных частей.

Для тоге, чтобы отрезать гитлеровцам пути отхода с Северного Кавказа, была создана механизированная группа «Дон» под командованием генерала П. А. Ротмистрова. Нашему корпусу, попавшему в его подчинение, было приказано переправиться через Маныч, взять Ростов, после чего перейти к обороне в районе станции Аксай.

Ввиду яростного сопротивления врага темп наступления был невелик. Особенно трудным орешком оказалась Мартыновка, трижды переходившая из рук в руки. Многих солдат и офицеров мы тогда не досчитались. Тяжелой утратой для всех стала гибель заместителя командира корпуса по политической части полкового комиссара Сигунова.

И все-таки фашистов вышвырнули из Мартыновки. Никогда не забуду встречу, которую устроили нам местные жители. Сколько же они повидали крови и горя человеческого! Обнимали своих освободителей, плакали... Отовсюду слышалось:

— Сына увели...

— Хату сожгли...

— Последний хлеб забрали, супостаты...

Тут же по инициативе местного врача Минякиной был организован госпиталь, в который поместили более сотни раненых и больных офицеров и командиров.

...Началась вторая половина января.

Погода сломалась — наступила оттепель. Дороги развезло. Возле танков и автомашин сновали бойцы с лопатами в руках, подставляли плечи под застрявшую технику, надсадно покрикивали: «Раз, два — взяли!» Кое-где образовывались «пробки» из-за поломок. Водители, проклиная все на свете, копались в моторах, лазили под днищами, отрываясь лишь на считанные минуты, чтобы отогреть над кострами обмороженные руки.

Довольно часто приходилось вступать в борьбу с самолетами противника, которые охотились буквально за каждой машиной, повозкой. Из-за них стало почти невозможно доставлять боеприпасы, горючее, пищу. Командование корпуса приказало использовать для борьбы с самолетами все огневые средства.

Выход механизированной группы генерала Ротмистрова к низовью реки Маныч и станице Багаевской имел огромное значение: складывалась реальная возможность перерезать железную и шоссейную дороги Батайск— Ростов с целью не допустить отхода остатков разгромленных войск с Северного Кавказа. Захватив же Новочеркасск, мы могли выйти в глубокие тылы южной группировки противника и взять Ростов.

Развернулись тяжелые многодневные бои между устьем реки Маныч и станицей Пролетарской.

Тактика гитлеровцев оставалась прежней. Те же пресловутые «клинья», сосредоточение превосходящих сил на сравнительно узких участках, массированные налеты авиации. Специально созданные группы автоматчиков, сопровождаемые танками, просачивались в наши тылы, стремясь создать видимость окружения и посеять панику. Каждый шаг продвижения, однако, стоил противнику больших потерь.

Все же из-за растянутости частей, отставания артиллерии и ремонтно-восстановительных средств для танков, недостатка горючего, а главным образом из-за чрезмерного утомления людей — наступление приостановилось. Но это не относилось к разведке.

Сущей занозой оказалась для нас станица с выразительным названием Самодуровка.

Мы двигались разведдозором параллельно колонне противника. Впереди — немецкие мотоциклисты с пулеметами, орудия, минометы, какие-то машины, крытые брезентом... По нашим подсчетам, в колонне было не менее трехсот человек. Изучив направление движения, поняли, что это подкрепление для гарнизона, расположенного в Самодуровке.