Последние дни Атлантиды - Лариса Автухова

— Ты сказал многие, а твой отец среди них?

— Да.

Длинная и узкая улица вывела их на просторную площадь, возвышающуюся над морем. Перед их взором открылась панорама необъятного морского простора, лазурной гладью уходящего за горизонт. Море, казалось, было повсюду. Оно ограничивалось сушью только лишь с одной стороны, там, где наступал предел Аталлы, где мраморные парапеты площади и величественно застывшие поблизости от них столпы главных морских ворот Атлантиды, соприкасались с его волнами, уходя прочь же от них море просторно распахивалось от края и до края.

Легкий морской ветерок лениво играл приспущенными полотнами белоснежных парусов замерших у причала торговых кораблей.

Лессира, Тод, и стоящая поодаль Назира, молча любовались раскрывшейся перед ними панорамой. Они свободно, всей грудью вдыхали свежий морской воздух. Море, представшее в этот день их взору, было спокойно, оно неторопливо несло к горизонту свои волны. Со стороны причала, где готовилось к дальнему путешествию судно, ветер приносил чьи-то крикливые голоса, то и дело доносился шум — на палубу загружали разные товары, за пределами Атлантиды слывшие редкими и даже диковинными.

— Я стараюсь бывать здесь часто, когда выдается время, — сказал Тод, — мне нравится видеть этот бескрайний простор, дышать морским воздухом. Здесь легко думается о дальних странах и землях, представляются путешествия и дороги. А ты бываешь здесь? — обратился он к Лессире, устремившей взор вдаль, туда, где у края земли встречается море с небом.

— Иногда, — едва слышно произнесла она, не в силах оторвать взгляд от таинственной синей дали.

— Ты, вероятно, живешь на другом поясе? Позволь узнать, из какой ты семьи, кто твои родители?

— Я? Я… мои родители… вернее, мой отец… э-э… он астроном.

— О-о! Асурамай! Ты его дочь?!

— Ты… ты его знаешь?! — Лессира почувствовала, как ее щеки опалил яркий румянец. Ей еще не приходилось лгать, поэтому, попав в нелепое положение, она почувствовала себя совсем неуверенно. Но ведь не могла же она сказать юноше, что она царская дочь. В конце концов, какое ей дело до того, что он о ней подумает, если вдруг выяснится правда: она видит его в первый и последний раз.

— О нет, конечно, лично я с ним незнаком, но наслышан о нем, как о человеке больших знаний и великого ума.

Лессира с облегчением выдохнула воздух, который, казалось, плотным сгустком, вдруг заполнил всю ее грудь. Она с удивлением прислушивалась к своим ощущениям и спрашивала себя, с чего это вдруг она так разволновалась, когда этот молодой красавец едва не уличил ее во лжи? Разве имеет хотя бы какое-то значение восхищенный блеск его темных, почти черных глаз, когда он обращает свой взор к ней, а когда улыбается, то тепло и нежность, струящиеся, казалось, из самого его сердца, горячей волной охватывают ее всю, от чего сердце начинает испуганной птицей колотиться в груди. Разве важно этой ей, избалованной вниманием и почтением приближенных, готовых в один миг выполнить любое ее желание? Она, стоя около него, смотрела в его глаза и думала, что подобных ощущений в ее сердце еще не бывало. Почтение и восхищение, оказываемые ей, как дочери царя Хроноса, не шли ни в какое сравнение с тем чувством, что читалось ею в глазах Тода, который даже и не знал, кто она есть на самом деле.

— Твой отец — поистине великий человек! — восторженно говорил Тод. — Он может прочитать звездное небо и предсказать расположение звезд в любое время года! Звезды для него — открытая книга! Это замечательно!

— Ты я вижу поклонник Асурамая… э-э… моего отца. А сам ты чем занимаешься? Сам ты кто? Тоже, как и твой отец, земледелец?

— Нет, — тяжело вздохнул Тод, вспомнивший каких усилий стоило ему переубедить Беркана, когда пришло время взросления. — К величайшему огорчению отца, я не земледелец. Я архитектор.

— Ты?! — удивилась Лессира. — Но ведь ты так еще молод! Я знаю, что в это дело посвящены только умудренные опытом старцы.

— Да, ты сведуща во многих вопросах, — заметил Тод, лукаво улыбаясь. — Ты права, великими секретами владеют лишь они, но сокровенные знания отданы им Богами не ради них самих, их заслуг и опыта, а ради пользы и процветания Атлантиды. Поэтому, выбирая наиболее достойных и старательных учеников, они делятся с ними своими секретами. Точно так же было и с ними, в их пору взросления — посвященные, выбирая лучших, отдавали свои великие знания, чтобы это дело, столь нужное людям, жило в веках.

— Как же тебе удалось получить согласие своего отца? Он ведь не мог не возражать против твоего выбора.

— Ты, как всегда, права, о, разумнейшая Клита! — Тод, прижав руку к сердцу, поклонился Лессире. — Он возражал. Все мои братья, а их в нашей семье пятеро, продолжают дело отца, и только я один, получается, предаю его. Он долго не мог примириться с этим, и только теперь, когда я оказался в числе избранных, старательных учеников, которые могут получить от посвященных великих мастеров драгоценные знания, он, как мне кажется, успокоился за мою судьбу.

В воздухе посвежело и с моря подул резкий прохладный ветер. Несмотря на то, что солнце, как и утром, было еще высоко в небе, — оно вообще не уходило с небосвода в теплое время года, — вечерняя прохлада незаметно подступала к Аталле со стороны моря.

— Ну что же, — вздохнула Лессира, поворачиваясь спиной к морской глади, властно притягивающей ее взор, — нам с Назирой пора возвращаться. Я благодарю тебя, Тод, за время, что ты провел с нами.

— Я был рад знакомству с тобой, о, прекраснейшая Клита! Позволь мне проводить вас до канала, где, должно быть вас ждет пирога?

Лессира с улыбкой кивнула, и они двинулись в обратный путь.

Глава 5

Благовония и ароматные масла струились в воздухе. В просторной комнате без окон, сплошь затянутой пестрыми коврами, было душно от горевших свечей, их было множество — высоких и приземистых, витых и стройно тонких в причудливых массивных подсвечниках, всевозможных цветов и оттенков. Свечи были повсюду, они бросали скопища теней на глухие ковровые стены и мозаичный пол, их отсветы играли на белом лепном потолке.

Гродж, архонт пятого острова Атлантиды, расслабившись, возлежал почти обнаженный, лишь светлый набедренный пласт ткани оттенял смуглую кожу его мускулистого тела. Возле него хлопотала высокая молодая женщина, так же, как и архонт, почти обнаженная, красные полоски ткани, похожие по цвету на пурпур, обхватывали лишь ее упругую, высокую грудь, едва прикрывали красивые бедра. Женщина, меняя чаши с белыми, розовыми, алыми мазями и кремами, тонкими, проворными пальцами, будто лаская, нежно натирала смуглое тело архонта.

Наконец, легкий массаж был закончен. Женщина, почтительно поклонившись, неслышно отступила в тень, туда, где угол комнаты был менее всего освещен. Она знала, что в такие мгновения расслабленного и погруженного в сладкую негу господина нельзя тревожить неловким, резким движением, поэтому ее шаги, похожие на безмолвные, осторожные блики свечей на стене, были неслышны и легки.

— Продолжай, Лилит! — властно распорядился Гродж. — Плохо сегодня ты выполняешь свою работу. Я тобой недоволен. Да, и сходи, проверь, готова ли купальня, горяча ли в ней вода.

Лилит, слегка растерявшись от грозного недовольства господина, поспешно выступила из тени и, замерла на миг, соображая, какое же из приказаний выполнить прежде.

— Что ты застыла, словно изваяние?! — загремел Гродж. — Я же сказал, продолжай! Оглохла ты что ли?

Лилит вновь поспешно принялась за дело, каждое ее движение успокаивало Гроджа, напряжение постепенно покидало, наступало приятное расслабление, томившее все его тело.

Сегодня Гродж устал, весь этот день, горячий от яркого солнца и праведных трудов, он провел в своем зиккурате — огромном, каменном сооружении, построенном прямо в горе, приземистой и широкой, занимавшей собой восточную часть пятого острова Атлантиды. В самом ее центре искусными и старательными строителями было вырублено округлое углубление, основание которого уходило прямо к подножию горы. Из обнимавших его высоких стен под уклоном к земле выдолбили скамьи, где жители пятого острова могли, не мешая друг другу, лицезреть развертывающееся внизу, на арене, захватывающее дух боевое сражение.

Округлая арена, ощетинившаяся подстриженной зеленью трав, была местом учений, а чаще всего, настоящих битв доблестных воинов Гроджа. Архонт, считавший ратный труд главным для любого могущественного государства, способного завоеваниями расширить свои владения, обрести власть над другими народами, мечтал посвятить себя этому. Поэтому все время своего властвования пятым островом он воспитывал из своих подданных воинов.

Под возбужденные крики публики, яростно сверкая клинками и медными щитами с изображением храброго льва — символа воинственного острова Атлантиды, — две фаланги воинов вступали в сражение друг с другом. Битвы бывали яростными, порой, с беспощадными, как на поле брани, ударами. Не один раз трава, покрывающая арену, орошалась кровью раненых воинов. Решить исход схватки мог лишь сам архонт, только он один владел правом оставить битву незаконченной, и сохранить жизнь воинам уступающей в бою фаланги, или же довести бой до полного, победного завершения, и тогда, пока под восторженный вой публики торжествовали гордые победители, арена медленно впитывала кровь, сочащуюся из ран поверженных людей.