Загадка острова Раутана - Евгений Наумов

— Зимой тут самая гибель, на этом вот отрезке до самого тридцать третьего километра. Как рявкнет пурга, как возьмет разгул! Груженая машина не идет, порожнюю кувыркает…

Он ловко объехал яму, наполненную водой.

— В прошлом годе, значит, еду по трассе и недалеко от этого места сталкиваюсь лоб в лоб с пургой. Как будто к уху репродуктор приставили и на всю катушку включили. Воет, ревет… своих мыслей не слышно. Ну, съест пуржишка, думаю. Однако на Руси не все караси, есть и ерши. Едем дальше, пробиваемся с ним, значит…

— С кем?

— С бензовозом, значит. А налит он до краев первосортным бензинчиком. Который от спички за три шага вспыхивает. Еду — и вдруг рядом будто кто-то закурил. Дымок я почуял. От того дымка волосы у меня — проволокой!

— Почему? — испуганно спросил Эдька.

— Дымок в бензовозе — это же верная смерть, — ласково пояснил шофер. — Тут сразу выскакивай и дуй без оглядки куда глаза поведут, куда дуть, если в тундре пурга? В момент сосульку соорудит из тебя. К тому же не хотел я друга в беде кинуть, на полную гибель.

— Кого? — Не поняла Светка. — Вы же один ехали?

— Да бензовоз-то мой, объясняю! Немало мы с ним поколесили, подружились. Выручал, от несчастья уносил не раз, безотказный человек, никогда не подводил меня. Мог ли я сподличать?

Ленька открыл было рот, чтобы спросить: какой человек? Но встретившись с укоризненным взглядом Шастуна, поперхнулся. Он ведь бензовоз, машину, называет человеком! Леньку так поразило это, что он на некоторое время онемел.

— Да, да, — кивнул Шастун, — я сразу понял, в чем дело. Загорелась электропроводка. Машину стоп на все тормоза, выскакиваю и — под кабину! Смотрю: горят, синенькими огоньками посверкивают проводишки. Стал рвать их голыми пальцами, рукавицы уже некогда напяливать. Оборвал их начисто и лежу, не могу понять — жив или нет. Может, взорвался бензовоз, а за бурей я не услышал? То ли меня горящим бензинчиком морозит, то ли снежком жжет? Ну наконец разобрался, что все в порядке, заменил провода, и дальше покатили.

— Уф! — выдохнул Ленька, будто он сам только что в сплошную бурю рвал голыми руками горящие провода. — Вы же могли погибнуть!

— Мог, — кивнул Шастун. — Ну, да на Руси не все караси, есть и ерши.

Дорога пошла вверх, мотор надсадно работал. Поворот…

— В облака! — воскликнула Светка. — Дорога ушла в облака.

— Перевал Туманный, — объяснил Шастун, — Здесь всегда на дороге облака валяются.

По лобовому стеклу неслышно хлестнули белые космы. Стекло запотело, покрылось капельками. Заработали дворники.

— А вот и перевал Журавлиный! — объявил шофер. — Быстро заложило его.

Облака клубились вокруг отсыревшей дороги, мох у обочины поседел от влаги. Вскоре в воздухе замерцали снежинки.

— Внизу — лето, вверху — зима, — покрутил головой Ленька.

Но вот дорога спустилась с перевала и прямо стрелой вытянулась к самому горизонту. Яркое солнце брызнуло из-за облаков.

— Вот и в лето въехали, — сказал шофер.

Справа, как зерна, рассыпанные на рыжем ковре тундры, забелели палатки.

— Что там?

— Там? Золотоискатели, — ответил Шастун. — Геологи.

Ленька так и подпрыгнул.

— Ой, остановите! — крикнул он. Шофер удивленно посмотрел на него, но послушно приткнул машину у обочины.

— Нам ведь и нужно золотоискателей! Правда, Свет?

Она кивнула, во все глаза рассматривая лагерь геологов.

— А на прииск, значит, не поедете? — задумчиво спросил шофер.

— Потом… — Ленька выскочил из кабины, прыгнул с дороги на ковер мха и угодил в топкое болото. Он еле выбрался, чавкая ботинками, наполненными водой.

— Тут вода, — сказал Шастун, высунувшись из кабины. — По кочкам норови, где суше…

— Спасибо! — крикнул Ленька и запрыгал с кочки на кочку. За ним, отставая, спешила Светка.

Лейтенант Гусятников как в воду канул. В гостинице он не появлялся уже несколько дней, и Дрововоз впал в отчаяние. Он чувствовал, что Эдька и Василек что-то замышляют, а может, ему только так казалось. Он подозрительно фиксировал их перешептывания, перемигивания. Однажды он даже пытался подслушать под дверью, о чем они говорят, но устыдился раньше, чем что-то услышал. Тогда он твердо решил уехать домой. Кто его упрекнет? Ленька лишил их кинокамеры, а без нее что здесь делать? И все-таки ему было горько. За несколько дней он исходил город вдоль и поперек, побывал в местном краеведческом музее, видел там громадные, как стволы дерева, бивни мамонта и его медно-рыжую шерсть в коробочке, хрустальные друзы с острова Врангеля. Все это можно было так здорово снять на пленку!

В отчаянии стоял Дрововоз на причале и плевал на каждую проплывающую мимо льдину. Он вытащил и пересчитал деньги: на обратный путь не хватит. Пойти на поиски Гусятникова? А что он скажет в милиции? Что они сбежали от Ксаныча, а теперь и шагу не могут ступить без провожатого?

Из облаков с нарастающим гудением вывалился самолет и стал падать на домик штаба ледовой проводки. Степа с интересом смотрел на него: ну и пике!

А у штаба с таким же, если не с большим интересом за самолетом следили три пары глаз: Эдьки, Василька и их нового знакомого — Миши. Василек, почесывая за ушами умницу Ладу, часто оглядывался: не видно ли Дрововоза.

Дело в том, что они уговорили Мишу помочь им сделать съемки здесь, в городе, пользуясь его кинокамерой, а за это, как сказал важно Эдька, «мы научим тебя современным приемам киноискусства». Миша с радостью согласился. Но Эдька, выведенный из себя беспрерывным нытьем Дрововоза, предложил Васильку ничего не говорить Степе: пусть помучается. К тому же они извлекали из его нытья немалую пользу: каждый вечер Дрововоз чуть ли не со слезами на глазах рассказывал, что нового он увидел и как бы он это снял. Раньше Степа не особенно делился с другими своими творческими планами — скуповат был на Обмен опытом, боялся «конкуренции». А теперь кого бояться — камеры все равно нет. И Дрововоз давал волю своему творческому воображению. Эдька и Василек потихоньку мотали все это на ус, и на следующий день многое из того, что бубнил им Дрововоз, шло в съемку, только автор ничего не знал.

Вот и сейчас они стояли у штаба ледовой проводки, и Миша под руководством Галкина снимал зеленый домик с тремя мачтами, над которым сплелось кружево антенн.

— Гудит, — вдруг сказал Василек.

Из штаба вышел пожилой человек в черной блестящей куртке и стал смотреть в небо. Раскосые глаза его чуть щурились.

— Капитан ледовой проводки Елисеев, — толкнул Эдьку локтем Миша.

— Снимай скорее! — задышал тот. Миша застрекотал кинокамерой. Капитан не обращал на них внимания и смотрел в небо.

Серебристый самолет с ярко-красным носом так стремительно спикировал на штаб, что Василек присел от испуга. Но над самым штабом самолет выровнялся. А на гальке перед крыльцом, подскакивая, звонко билась серебряная рыбка.

— Вымпел сбросили, — пояснил Миша. — Там карта ледовой разведки.

И он покраснел. Он краснел каждый раз, когда ребята обращались к нему за разъяснениями, — наверное, от удовольствия, от сознания того, что он такой незаменимый человек. Миша действительно все знал о Чукотке, о Севере.

— Вот это точность! — вырвалось у Эдьки. Капитан Елисеев подобрал вымпел и улыбнулся, услышав его слова.

— Это пилот Цуцаев, — сказал он. — Точно кидает!

— Мы же его знаем! — затараторили наперебой ребята. — Вместе сюда летели.

Капитан еще раз улыбнулся и скрылся в штабе. Вскоре он вышел снова и махнул рукой. Стоявший поодаль «газик» зарычал. Елисеев повернулся к ребятам.

— Едем на аэродром? — спросил он. — Там ваш старый знакомый сел, — он сделал ударение на словах «старый знакомый».

Эдька первым молча рванулся к машине. За ним с топотом мчался Василек.

— Быстрей, быстрей! — замахал из кабины Эдька стоявшему в нерешительности Мише. — Садись, поедем знаменитого полярного летчика снимать. Ну, что же ты?

Миша подошел к машине. Он никогда не лез вперед, и это вызывало уважение. Елисеев ласково подтолкнул его.

И вот по автостраде, ведущей на аэродром, летел, разбрасывая гальку и песок, «газик». Сгрудившись в крытом кузове машины, ребята смотрели, как по сторонам мелькают зелено-рыжие мхи тундры. Василек убивался:

— Эх, Ладу оставили! Что она делать будет?

— Пойдет в интернат, сторожиха накормит ее, — успокоил его Миша. — Да ведь мы ненадолго.

— Все равно — нельзя такую умную собаку оставлять одну. Вдруг она что-нибудь придумает такое… — он неопределенно пошевелил пальцами, и все засмеялись.

Палатка начальника геологического отряда была просторной, с широким дощатым столом, заваленным камнями, которые назывались образцами.

Светке и Леньке нравилось жить в этой палатке — здесь всегда шли интересные разговоры, из которых они узнавали много нового. Спали они в теплых оленьих мешках. Каждый день приходили и уходили люди — усталые, пропахшие тундрой, заляпанные грязью. Они приносили новые образцы. Начальник отряда, звали его все Ник Палыч, хватал каждый камешек так, словно это был золотой слиток, и тогда круглые маленькие глаза его за круглыми очками на буром от загара лице вспыхивали ярким голубым огнем. Разговаривая, он то и дело вскакивал и бегал по палатке, в которой ему было явно тесно, и каждый раз, когда он подбегал к выходу, казалось, что он рванется и побежит прочь, в тундру.