Юмористические рассказы. Часть вторая - Геннадий Мещеряков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Символика не помешала. И пусть желающие домысливают. Проще, конечно, подчеркивать у клиента его особенности: опущенное веко, лоб, напоминающий стиральную доску, или, как в моем случае: у человека не было ни волос на голове, ни ресниц, ни бровей. Я сделал его похожим на земной шар. Сколько у него было радости. Домыслил рисунок, наверное, и запел: «Я шар земной, я пуп земли», скорее всего, был поэтом.
Однажды, я не поверил своим глазам, передо мной предстали мастера по улыбкам от Пушкина.
– Привет, коллега! Видим, с Крыловым на дружеской ноге. Можешь изобразить нас на его фоне?
Я нарисовал их в образе трех сестриц из пушкинской сказки о царе Салтане. А подслушивал их сам дедушка Крылов.
Скривились девы и охотно бы сбросили меня в море, но рисунок взяли. Испугались: напишет еще дед про них басню. Разве узнаешь, что у него в бронзовой голове? Некоторые смельчаки уже связывались по Интернету с миром усопших.
Хозяйственный
Опять тут встали, будут час разговаривать, несмотря на тяжелые сумки. Вон, из одной голова толстолобика торчит. Надо его стащить. Не для себя, для кошек. Закормили меня в ресторане, и теперь, чтобы поднять аппетит, лакаю у стойки водку. Потом не слезаю с рук барышень, которые позволяют мне многое. Особенно три из них, с внешностью бритых кошек. Такое уж у меня сравнение. К их столу не подходил никто, кроме хромого официанта. Почему, спросите, хромого? Так называется ресторан. Одна из дев любит иглотерапию, благо когти мои не затупились. Вторая прижимает меня к груди, как ребенка, своего у нее нет, откуда?! Третья хихикает, поощряя мои котячьи вольности. А если перебирают, я ретируюсь: что делать с троими-то. Словом, живу, как у Христа за пазухой, своих кошек кормлю. Приношу им со столов остатки пищи. Сырую рыбу вытаскиваю из сумок.
Какой жирный толстолобик. Еле вытянул. А эта росомаха даже не заметила. Поэтому и мужа увела у нее соседка. Обойдется без рыбы, сплетнями наестся.
Кошки уже сели в кружок, ждут. Нет бы, помогли. Обленились. Нашли снабженца?! Другие коты с ними не церемонились. Не у всех еще загривки зажили. Как у голубоглазой красавицы. Не успевала котиться. Словом, все хороши, а рыбу я им добываю. Надо их хоть раз проучить. Эй, вы, мяу, – кричу им, – быстро ко мне, хозяин я или добытчик?
Первой прибежала новенькая неизбалованная. Живет со старухой на воде и хлебе.
– Гламурр, гламурр, – лишь подняла голову голубоглазая.
А эти две на улице еще обмывали знакомых и незнакомых. Смотрю, возле их сумок крутится другой кот. Ресторан и территория вокруг – моя сфера влияния. Надо с ним разобраться. Боюсь, побьет – тощий очень.
Дела, ставшие легендой
– Знаете ли вы, что Саратовский канал течет по косогору снизу вверх. Да, да, вопреки всем законам природы. Не улыбайся, молодой человек: не поехала у меня крыша. На сто метров поднимается вода. Взбирается на водораздел – и к нам в Ершов. Кто крикнул: там каскад насосных станций? Вы, дедушка. Сами строили канал? Все верно, но вода-то течет вверх. В этом его уникальность. Я недавно побывал на трассе. Каждый пикет навевал воспоминания.
Я вас узнал, дедушка. Вы машинист экскаватора. Герой Социалистического Труда? А почему без звездочки? Стесняетесь? Кого? Все, кто здесь сидит, пьют воду, которую вы привели в Заволжье. В засуху без нее трескались и земля и губы. Носите звезду. Видите, у молодого человека сквозь очки пробилось искреннее уважение к вам.
Немало удивительного происходило на трассе. Рыли котлован насосной станции. За хорошую работу управляющий трестом подарил водителю самосвала Попову золотые часы. Но выпали они из кармана, и не нашел он их? Рядом с котлованом русло отсыпалось, и туда перемещали грунт.
Словно за руку вели строители волжскую воду в степь. Вернула она водителю часы, смыв их с откоса. Скажете, мистика, но я шел рядом и все видел.
Попов обтер часы, завел их.
– Тикают, – закричал он и заплясал, как на свадьбе, с вывертами и прихлопами.
Может быть, с этого времени и началось обновление края.
Стояла ночь. И вдруг словно опрокинулся ковш Большой Медведицы, на нас хлынула вода. Откуда? На небе – ни тучки. Оказалось, окатила нас поливочная машина. Чтобы довести насыпь до естественной плотности ее смачивали водой.
Добавляла прикола фамилия водителя машины – Суховей. Поиздевались тогда над нами местные остряки.
Последние километры русла прокладывал шагающий экскаватор с похожим на кузов самосвала ковшом. Чтобы попасть на другую сторону русла, нужно было объехать восемь километров. У нас – «Запорожец», у начальника мехколонны – «Волга». Поспорили, кто быстрее. Проигравший пойдет обратно пешком. Рванулась «Волга» вдоль русла. Мы – к экскаваторщику: перекинь машину через русло, она же игрушечная. Летал ли еще один «Запорожец» над степью, как птица, не знаю, но наш наверняка улучшил свою родословную.
И вот мы на другом берегу поджидаем начальника у полевого вагончика. Расставили шахматы, сделали быстро по двадцать ходов.
Лицо его побелело, губы дрогнули. Не сказав ни слова, он спустился по откосу на дно канала и пошел на соседний участок.
Сидел с удочкой на пруду рыбак и дремал, стареньким он был. Очнулся – вокруг вода: «Неужели потоп? Чай, будет через сорок лет». Тут еще фермер Боря на моторке орет:
– Эх, вниз по матушке по Волге…
«Значит точно потоп: где Волга и где степь?» – решил дед.
– Возьми в лодку, галифе промокли, – взмолился он. Крутанул Боря руль, и перевернулась лодка. С трудом зацепились за нее и пригребли к берегу.
В пруд воду из канала подали через сифон. У деда, как у младенца, торчали во рту два зуба, когда он рассказывал об этом:
– Доживу до ста-то. Чай, сорок лет до потопа.
Смотрю, вы заслушались. Недавние дела, а легендой стали.
Тартюф
– Добрый день, Иван Иванович! Как сынок? Покоряет науки? Голова, весь в папку. А женушка, Вера Гавриловна, как? Все в заботах о любимом супруге. Еще бы такого не любить: один на тысячу. Чего на тысячу, на миллион. Хоть сети ставь, не поймаешь. Я нисколько не преувеличиваю. У кого в городе выше кресло, и кто столько времени в нем сидит? Да, никто. И правильно, что другим не даете. Еще закружится голова и… Привычка нужна в кресле сидеть. А говорить необязательно. Вы одним взглядом исхлещите.
И мне всех благ? Спасибочко, Иван Иванович. Услышать от вас доброе слово уже счастье.
Ушел. Скатертью дорога. Скоро полетит со своего кресла. Открутил я гайку – написал в газету донос. Под псевдонимом «Тартюф». И другие вполне могут притворяться и лицемерить под маской святости. Пусть больше следит за своей Верой Гавриловной, которая во все времена года под южным солнцем. Говорит, прогревает зад, а почему распухают губы. Сыночек Вася третий год на первом курсе, хоть и на платной основе. Не понятно, в кого он такой говорун: папа почти глухонемой. Молчит, когда уборщица, протирая полы, двигает кресло от стола к двери вместе с ним, как бы указывая на его место.
Конец ознакомительного фрагмента.