Митрополит Антоний Сурожский. Биография в свидетельствах современников - Евгений Тугаринов

Но еще одна наша встреча с владыкой Антонием все-таки состоялась, встреча действительно последняя, личная, очень короткая. Это было в самом начале апреля 2003 года. Теперь уже все в храме знали, что владыка Антоний тяжело болен, почти ежедневно ездит в больницу, проходит специальное лечение химией и облучением.

…Снова раздался звук открывающейся двери, шаги. Из ризницы медленно вышел владыка Антоний, худой, заметно постаревший, изможденный от непрекращающихся тяжелейших медицинских процедур. Через несколько секунд я сбегаю с клироса и оказываюсь внизу. Беру благословение. Он внимательно смотрит на меня и неожиданно спрашивает:

– У вас есть несколько минут подождать?

– Да, есть, конечно, есть! – отвечаю я.

Владыка Антоний медленно поворачивается, идет через ризницу к себе. Его нет несколько минут. В храме пусто, иногда доносится шум улицы, иногда что-то происходит в трубах храмовой системы отопления, из-за чего раздается характерный щелкающий звук, похожий на хлопок. Я один. Сижу у левой колонны, жду владыку. Мысли разные, но главная – зачем он вернулся в квартиру?

…Снова скрип двери, снова шаги, владыка Антоний выходит из ризницы и идет ко мне.

– Простите меня, я должен был и хотел это сделать раньше. Но сейчас много средств уходит на мое лечение. Все скоро кончится, я знаю, но это я делаю не для себя, а ради тех, кто хочет мне помочь.

Я хотел сделать что-то еще для вас и вашей семьи. Пусть тут немного, но прошу вас, возьмите это. Тут деньги от моих книжек, я ведь получаю время от времени, иногда даже много. Теперь пусть они помогут вам. Потратьте на детей, на семью, вы сами лучше знаете как. Еще раз простите, что даю поздно и мало.

Митрополит Антоний, Галина и Евгений Тугариновы. Лондон, 2002 г.

Он передал мне сверток – туго набитый конверт – и пошел к выходу из храма. Я стоял потрясенный происшедшим, мало еще осознавая случившееся, внутренне равно готовый к возражению и к благодарности.

«Я, кажется, даже не успел сказать ему спасибо?!» – подумал я.

Его фигура удалялась от меня. Бежать, догонять, говорить нужные, но сейчас уже лишние слова – я не сдвинулся с места, а только смотрел ему вслед и мысленно благодарил.

Я никогда не просил его о помощи. Мне и так собор платил по московским меркам вполне достаточно, даже щедро. Нам хватало. А тут! Значит, он сам почувствовал и так решил. Его слово, когда надо, было твердым. Это все знали. Возражать было нельзя и бесполезно. Однажды решив, владыка Антоний оставался непреклонен!

Накануне Успения 2013 года со мной второй раз в жизни произошло практически подобное. Я приехал в известный монастырь, чтобы поговорить с его наместником о митрополите Сурожском Антонии. Разговор был кратким, владыка-наместник спешил. Я говорил ему о книге, которую составил. Он ясно понял, что я не собираюсь просить у него денег. Внезапно он поднялся и ушел в смежную комнату. Вернувшись через пару минут, он вручил мне деньги.

– Это не на книгу, это лично вам. Спрячьте деньги и продолжайте. Книгу мы издадим. Благословляю.

Мгновенно я вспомнил встречу с митрополитом Антонием в апреле 2003 года.

…Он медленно шел к боковой двери в углу храма, направляясь на очередную процедуру в больницу. На улице его кто-то встретил, они сели в машину и уехали. А я стоял с его подарком в руках, понимая, что это не просто помощь мне. Нет, он хочет остаться ни с чем, он доводит себя до состояния полной нищеты, чтобы смиренно и тихо предстать перед Богом, сказав ему: «Вот я. Все что имел, отдал другим, прими меня, каким есть. И прости, и помилуй».

Последнее богослужение в соборе, в котором владыка Антоний принял участие, была Пасха 2003 года. Как обычно, английская полиция ограждала площадь (так и хочется назвать ее соборной), ограничивая проезд и парковку машин. Перед ограждением мне пришлось даже назвать себя и показать свое имя в списке хора, участвующего в пасхальном богослужении. Придя в храм около одиннадцати вечера, я увидел множество народа. Старые прихожане позаботились о стульях для себя, но большинство людей стояли и слушали чтение апостольских деяний, которые по традиции читались на двух языках кем-то из прихожан. Хор уже собрался на клиросе. Певчие коротко обменивались приветствиями, брали подборку ирмосов канона Великой Субботы, который предстояло петь на заутрене. Отца Михаила Фортунато на клиросе не было, как настоятель, он должен был служить в алтаре. Управлять хором предстояло мне.

Время летело, хору пора было спускаться вниз и занимать свое место справа от алтаря. Еще накануне всем певчим было сделано напоминание – принести маленькие карманные фонарики, чтобы, никого не отвлекая, освещать свою личную папку. Иначе петь по нотам было невозможно – после того, как чтение апостольских деяний заканчивалось, храм до пасхальной заутрени оставался погруженным в темноту. Пасхальные свечи зажигались лишь с первыми звуками пения стихиры «Воскресение Твое, Христе Спасе». Такую традицию застал я в соборе.

«Благословен Бог наш…» – как всегда, немного в нос возгласил отец Александр Фостиропулос. Случилось так, что уставщица Аннамари забыла захватить часослов, и обычное начало службы мне пришлось читать по памяти, так как в алтаре в ту ночь не оказалось чтеца.

«…Самому Христу, Цареви и Богу нашему… Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей…»

Я напрягся, чтобы в такую ответственную минуту не сплоховать, ничего не напутать. Мне в руки сунули микрофон, голос вдруг резко усилился, сотни глаз и ушей мгновенно сфокусировались на мне.

«Слава Богу! Все сошло благополучно», – пронеслось внутри благодарение, а дальше все пошло по знакомой колее. Пели ирмосы канона Великой Субботы без катавасий, повторяя только девятую песнь. Тропари канона читал протоиерей Михаил Фортунато. На катавасии на девятой песни на словах «…восстану бо» я сильно задержал хор, чтобы подчеркнуть акцентом ударный слог и совпасть с действиями священников, которые в этот момент подняли Плащаницу, внесли ее в алтарь и затворили врата. Пение закончилось, вновь наступила тишина. Все ждали начала пасхальной утрени.

Как всегда, по благословению владыки Антония за несколько минут до полуночи группа мужчин-певчих хора зашла в алтарь. Мы стояли, молча ожидая знака владыки к началу пения стихиры «Воскресение Твое, Христе Спасе». Весь храм был по-прежнему погружен в темноту. Ожидание и молчание было всеобщим.

…Владыка Антоний стоял перед святым престолом с закрытыми глазами, молился. Он не отдавал никаких распоряжений, никто у него ничего не спрашивал. Все знали, что служба сейчас пойдет так же, как она шла здесь всегда. Наконец, он открыл глаза, посмотрел на настенные часы, оглядел всех присутствующих и дал знак отцу Михаилу – сейчас начинаем. Запел сначала он. Для себя я отметил, что никто из присутствующих не задавал тон, но тот звук, с которого начал петь владыка Антоний, оказался всем удобен. Священники и певчие сразу присоединились к владыке, каждый в свой голос, и пение мужских голосов тихо-тихо понеслось по храму, увлекая всех за собой в единый пасхальный хор. Трижды пропев стихиру со все возрастающей громкостью, хор за мной устремился через боковые двери-занавеску в коридор, чтобы успеть быстро пройти по нему, выйти на улицу и расположиться перед входными дверями на паперти собора. За хором двинулись из алтаря священники, владыка Антоний замыкал шествие. Это и был наш пасхальный крестный ход.

Редко где на Западе существует возможность крестных ходов. Причина простая – храмы либо располагаются в домах, либо не имеют прилегающей территории. Свято-Никольские храмы в Амстердаме, в Нью-Йорке, в Оксфорде находятся в ряду других зданий. Обойти храм вокруг нельзя. Поэтому крестный ход обычно совершается перед дверями храма – десять шагов в одну сторону, десять в другую. То же самое в Успенском кафедральном соборе, хотя здание церкви как бы и позволяет обойти его, но тропа, очень узкая, так никогда и не стала путем крестного хода. Другое дело Успенский храм в Лондоне Русской Зарубежной Церкви, собор Александра Невского и Сергиевское подворье в Париже. Они имеют собственную территорию, храмы обнесены оградой, имеют приходские дома и дома причта.

Вот мы уже перед храмом на соборной площади, которая наполовину заполнена народом– несколькими сотнями людей, теми, кто не смог попасть внутрь или хочет вскоре уйти. Из окон соседних домов на площадь тоже смотрят люди – местные жители. Для них это нечаянная радость, во всяком случае нечто неординарное, не похожее на протестантские шествия и обряды. Все приготовились к первому возгласу, который должен был дать владыка Антоний.

– Слава Святей… – нараспев, таким знакомым и вместе с тем слабым, каким-то другим голосом пропел он.

Владыка стоял перед дверями собора, окруженный священниками, певчими, народом, и пел стихи начала пасхальной утрени. Хор радостно, но не громогласно отвечал многократным повторением слов пасхального тропаря «Христос воскресе из мертвых». В хоре еще много было англичан, которые могли петь только мягко, негромко и медленно, стараясь правильно выговаривать славянские слова. Митрополит Антоний благословлял народ: «Христос воскресе!» – осенял его крестом, украшенным цветами и горящими свечами. Он даже проповедовал в ту ночь. Но все видели, как тяжело ему давалась и сама служба, и проповедь.