Квадрат жизни. Грань первая. Путешествие - Дар Амурский

Резво бегают дети в одних шортах, вооруженные прутиками. Хотя нет, уже ловят насекомых и сразу пытаются помочь сгорбившемуся мужчине закрепить палатку. Младший норовит удрать в даль, к горизонту, его ловят, визг и радостные крики. Внятного плана, забав и шалостей нет — анархия. Детвора забывает о прежних потехах, когда одна из женщин открывает сверток с припасами. Руки тянутся к еде, глаза замечают бабочек, а ноги уже несут в погоню за убегающим младшим. Переполох на секунду сменяется криком отчаяния. Босоногий отпрыск в большой панаме скачет на правой ноге, видимо наступив левой на колючку. Вспоминая себя такого же, и проникаюсь моментом, первая кровь, почти посвящение.

— Мама посмотри кого мы поймали, — доносится до меня радостный голос.

— Выброси эту дрянь. — кричит невидимая мне женщина. — И сейчас же вымой руки. Не тяни в рот. Не вздумай, — раздается шлепок и крик.

— Дядя Сережа, можно мне эту штуку взять? — рыжий малец с головой забирается в рюкзак, заваливаясь в сторону костра. — А что это такое?

— Нет-нет-нет, не сейчас, — дядя Сережа в последний миг ловит газовый балончик, подпалив край ярких шорт.

Тихо посмеиваюсь, ибо в моем детстве подобного бедлама не было, и с интересом наблюдаю бесплатное представление, сбавив шаг. Пара мужчин с городским загаром пытаются восстановить костер, пока погорелец роется в разбросанных вещах, ища что-нибудь новое. Сложенные рядом съестные припасы незаметно расхищаются, в том числе его собственными руками. На память приходят отзывы людей, рискнувших достичь вершины всем семейством. Хихикаю в кулак над задумкой тащить за собой столь неуклюжий обоз. Здесь даже опытные группы временно с ума сходят. Поэтому и отправился сам по себе, чтоб никто на шее не висел и под ногами не путался. Отворачиваюсь, ускоряю шаг, надеясь скорее удалиться. В такие моменты считаю, что своим присутствием смущаю людей. Однако останавливаюсь, услышав плохо различимый оклик.

— Товарищ, извини, позволь обратиться, — прокричал мне загорелый толстяк, неуклюже встал, почесывая живот, от вида которого думалось, что дядя проглотил целый арбуз. — Минуточку, минуточку, просьба пустяковая, — он проворно засеменил от своей палатки.

— Добрый день, — отвечаю ему с вежливостью, которая обостряется у меня в неясных ситуациях, — можно не извинять, ты уже обратился. Могу чем-то помочь?

— Скажи, друг, средство от мозолей найдется, чтобы быстро помогло? Все взяли, а аптечку забыли, выручай, беда, — но просительно уставился на меня, надеясь на чудесное исцеление.

— Из быстрых только нож. Нет пальца или пятки, нет и мозоли. Полагаю тебе не понравится, — шутка не удалась, пришлось ответить серьезно. — Могу предложить только лейкопластырь, из тех, которые не отклеиваются, — договорив, стягиваю рюкзак, и быстро расстегиваю клапан.

Толстяк расплылся в улыбке, пылая алыми от жары щеками, и махнув рукой, проговорил:

— Только это не мне надо. Жена, Валя, ногу натерла, так вперед рвалась, с непривычки видимо, или обувка узкая. Мы поначалу хотели до следующей стоянки дойти, там помощи спросить, а то больно жадные путники здесь встречались.

Из-за пестрого шатра, скрывавшего от нас вторую половину стоянки, раздался ворчливый голос:

— Никаких следующих стоянок, и думать забудь, мне и тут хорошо, если бы не нога. Где там пластырь, целые сутки маюсь, давайте скорее.

В тени шатра замечаю сидящую вторую половину, а точнее половинище, краснощекого Толика, имя которого выяснилось из коротких реплик супругов, больше похожих на перебранку. Даже без личного опыта медицинских курсов, беглый взгляд на травму успокаивает моего внутреннего спасателя всех вся, действительно пустяковая проблема, зато кричит как белуга, правда слышать, как эта белуга кричит мне не доводилось. По мне можно многое стерпеть, однако Валя проявила капризный нрав, что не самое худшее в глубоком погружении. Вручаю ей рулон пластыря, и отхожу в сторону, осматривая окрестности, и чтобы наверняка не смущать. Пришлось порядочно удалиться, избегая столкновений с разрезвившимися детьми, эдаких малых и средних кабанчиков.

Тем временем заботливый Толик успокаивал жену, и в пронзительной полуденной тишине его слова не остались тайной:

— Теперь точно заживет, ты потерпи с недельку. И вообще, можно дальше к вершине не идти. Да-да, дорогая. Брехня это восхождение, брехня. Мы уже и так на вершине, разве нет, чего еще желать то? Пусть другие, у кого свербит в одном месте, по лесам носится. Мы и так вон на какую гору залезли.

— Ох, наконец-то понял, что тебе говорила. Поди те два лося с шилом в одном месте надоумили, чуть лагерь нем не снесли, — она тяжело отдышалась, размахивая импровизированным веером. — Мне тут правда хорошо, и детишкам весело, гляди как разыгрались. Ладно, хватит, на сто рядов уже замотал. Давай, устраивай нормальный лагерь, а то, как бедные родственники притулились.

Толстяк вернул мне коробочку и, поблагодарив, распрощался, задорно хлопнув по плечу, расплывшись в белозубой улыбке. Удаляюсь по дороге вниз, а ветер доносит до меня, наконец, слова развязавшегося языка Вали. Она в самых изысканных выражениях дает указания по созданию уюта. Тихо посмеиваюсь и думаю, что все-таки она воспитанная, при посторонних почти сдерживалась. Они показались мне смешными люди, внешне большие, а по целям и восприятию от детей своих в одном шаге. Рады синице в руках, хотя на восхождение идут стяжающие журавля в небесах, ибо будущие возможности воистину велики. Хотя, кто знает какие у них цели.

Увиденное отказывается выходить из головы. Мне было ясно, что сознание Толика сдалось моментально. Поддался человек еще совсем слабому, тормозящему воздействию следящей системы. Все мы у нее на крючке, хорошо, что сам пока свободен от этого влияния. Зато отлично понимаю, что логический аппарат толстяка постарался на славу. Возможно, мне показалось, но отец семейства ловко нашел утешающее оправдание временной остановке. И все же они не вызывали у меня негативной реакции, не зря отстраненность заказал, с другой стороны их следует уважать за попытку. Понимаю, что большинство людей в мире вообще довольствуются прямыми трансляциями, сидя на диванах.

Широко шагаю по пыльной грунтовой дороге, заросшей по краям такими же пыльными подорожниками, и на ходу припоминаю слова лидера нашей группы, лучшего солиста, из всех, кого знал. Он часто говорил после фестивалей на юге, что некоторые исполнители выходят на сцену только в качестве наглядного примера другим, как не надо делать. Наш солист долго объяснял, что они остаются внизу всех рейтингов, зато отражают твои недоработки, или подсказывают, чего следует избегать. Помню, мы тогда многому научились, правда и сами, скорее всего, тоже исполнили аналогичную роль для более умелых музыкантов.

Ныряю то вверх, то вниз,