Кеша и хитрый бог - Николай Печерский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Плевать в меня будешь?»
«Не буду».
Бог опустил руку. Лицо его стало как будто немного добрее.
«Перекрестись, великий грешник!»
Кеша перекрестился.
«Молодец, — похвалил бог. — Дай тебе бог здоровья. Ну, а теперь прощай».
Бог поправил венчик над головой, оттолкнулся ногами от стожка и взмыл вверх. Заискрилось над тайгой небо, хлопнули вдалеке тяжелые божественные ворота, и все.
Но радовался Кеша рано. Прошло минут пять или десять, и бог снова был тут как тут. Бог приступил к делу без всяких проволочек. Сел рядом с Кешей и все тем же строгим, недовольным голосом сказал:
«Великий грешник Кеша, я решил дать тебе страшное, суровое испытание. — Посмотрел на Кешку темным, сумрачным взглядом и добавил: — Сегодня вечером ты сваришь вместе с Тоней кота Акинфия в котле».
У Кеши даже волосы дыбом стали.
«Разве котов можно варить?» — прошептал он.
«Не смей спорить с богом! — закричал бог. — Слово божье — закон. Ты принесешь мне кота Акинфия в жертву. Понял или не понял?»
«Понял», — ответил Кеша заплетающимся языком.
«Я верю тебе, великий грешник, и прощаю твои грехи, — сказал бог. — Сегодня твой отец извинится перед тобой. Но, если ты не выполнишь мое указание, пощады не жди. Я не прощу тебе этого, великий грешник».
Бог поднялся, затряс над головой кулаками…
«Громы и молнии! — закричал он. — Громы и молнии!»
Бог покричал еще немного, пригрозил Кеше напоследок кулаком и улетел, теперь уже насовсем…
Всю ночь мучили Кешу кошмары. Он стонал, звал на помощь отца и, кажется, плакал. Проснулся Кеша поздно. Оттого что он не выспался, у него болели и голова, и руки, и ноги. Но главное — у Кеши было противно и нудно на душе.
Привязался же к нему этот бог! Кеша начал вспоминать свой сон и в конце концов решил, что тут какая-то чушь. Мало чего может человеку присниться. В прошлом году, например, ему приснился козел. И как будто бы этот козел сидел на пеньке и наяривал на балалайке польку-бабочку.
Но и эти утешенья не помогли, и Кеша все равно чувствовал себя виноватым. Настоящий пионер даже во сне не будет креститься и поддакивать богу. Это уже точно!
И лучше всего, пожалуй, пойти сейчас и честно рассказать про все отцу — и про бога, и про церковь, и про кота Акинфия. Кеша поднялся с подушки, а потом вдруг вспомнил вчерашнюю порку и только вздохнул.
Но вставать все равно надо. Кеша забрал свой тулуп, подушку и, не ожидая ничего доброго, пошел в избу.
Отец Кеши уже сидел за столом и пил чай вприкуску.
— Ну что, барин, проснулся?
Кеша не ответил. Пошел в уголок, где висел на гвоздике жестяной рукомойник, и стал намыливать руки.
Мать никогда не вмешивалась в споры мужчин. Только посмотрела на Кешу теплым, ласковым взглядом и снова начала греметь чугунками в печке.
Кеша умылся и сел на свое место с краешка стола. Ни пить, ни есть ему не хотелось. Он откусил ломтик хлеба и проглотил так, всухомятку. Комочек этот покатился куда-то вниз и там вдруг застрял.
И, может быть, от этого, а может быть, совсем от другого, чему Кеша не мог подобрать сейчас названия, у него что-то перевернулось и глухо заныло в груди.
В чашку с чаем одна за другой, будто маленькие охотничьи дробинки, упали две слезы.
— Кешка, да ты что?
Отец притянул к себе упирающегося, протестующего Кешу и неумело прижал его к груди. И сразу на Кешу повеяло очень знакомым и близким — сырой рыбьей чешуей, ядреным байкальским ветром и солнцем. Тем, что всегда было связано у Кеши с простым, очень нужным, незаменимым для него словом — отец…
— Обиделся, да?
Кеша молчал.
— Ну, хватит, Кеша. У меня рубашка и так соленая… Нашел я эту шомполку, будь она неладна. В кладовке стояла…
Смущенный собственной нежностью, отец отслонился от Кеши и грубовато сказал:
— Мы с матерью уходим в море. Сам тут хозяйничай.
Вскоре отец и мать ушли, а Кеша, как и всегда, остался один. Он прибрал на скорую руку в избе, вымыл посуду, а потом сел к столу и задумался.
Конечно, легче всего отказаться от бога. Но зачем торопиться? Надо как следует подумать. Не гонят же его в шею!
Кеша стал сам себе задавать вопросы и сам на них отвечать.
«А скажи, Кеша, церковь на дне Байкала ты видел?»
«Ну, видел».
«А как предсказания бога — исполнились?»
«Какие предсказания?»
«А такие. Сначала тебя отец наказал, а потом простил. И тут, по-твоему, бог ни при чем? Чего же ты молчишь? Отвечай!»
«А что мне отвечать, если это совпадение. На свете еще и не такие совпадения бывают…»
«Нет, Кеша, ты про совпадения брось. Ты подумай, а потом уж говори».
«Что мне думать? Бога нет, вот и все».
«Так-то оно, Кеша, так, да, может, и не так…»
«Что ж, по-твоему, бог есть?»
«Я тебе, Кеша, точно сказать не могу. Шут его знает, есть он или нет. Но рисковать все же не советую. Ты возьми и поверь в него понарошку. Никто об этом не узнает. Трудно тебе, что ли?»
«Понарошку? Ну что ж, понарошку можно. Это мне раз плюнуть!»
«Ну что, уже поверил?»
«Понарошку поверил, а так — не поверил. Бога нет».
«Ох, и тяжелый же ты, Кеша, парень! Ну ладно, раз ты такой, давай рассуждать снова. Церковь на дне Байкала ты видел?»
Кеша вытер ладонью лоб, тупо посмотрел перед собой.
«Не могу я больше рассуждать. Хватит. И так упарился».
Кеша и в самом деле запутался и окончательно обалдел от разговоров с самим собой. Он выбрался из-за стола и пошел во двор. Тут у него немного отлегло от сердца и в голове посветлело. «Надо пойти к Тоне и поговорить с ней, — решил Кеша. — Что-нибудь она да понимает в этих божественных делах». Придет и легонько намекнет Тоне про бога, про свой сон и про то, что бог велел сварить им кота Акинфия. Ну и смеху же будет!
Кеша поправил капитанскую фуражку, запоясался потуже ремнем и, все еще раздумывая, стоит путать в это дело посторонних или не стоит, отправился к Тоне домой.
Тоня была в избе. Она стояла у плиты и мешала что-то в кастрюле длинной деревянной ложкой. По избе растекался сладкий пресноватый запах вареной рыбы и лаврового листа.
— Здравствуй, Тоня.
— Здравствуй, Кеша. Чего пришел?
— В гости. Знаешь, как скучно одному!
— Ну, скучно, так сиди. Сейчас я уху сварю.
Кеша сел на табуретку, поболтал ногами и, выждав удобный момент, весело хмыкнул.
— Ты чего смеешься? — спросила Тоня, пробуя уху.
— Ха-ха! Просто так.
— Просто так не смеются. Раз ты смеешься, так ты говори.
Тоня попробовала уху, пожевала губами, поглядела куда-то в угол, подумала малость и бросила в кастрюлю щепотку соли.
— Чего ж ты молчишь?
Кеша снова хихикнул и нетвердо сказал:
— Это я над сном своим смеюсь.
— Над каким сном?
— Да так, чепуха, в общем…
— Жалко тебе рассказать?
Кеша поломался еще немножко и рассказал Тоне про свой сон и про то, что бог приказал им сварить в котле кота Акинфия.
— Вот же умора! — заключил Кеша.
К великому удивлению Кеши, рассказ произвел на Тоню сильное впечатление. Бледная, с раскрытым ртом, она смотрела на Кешу и не дышала.
Кеша понял, что дело более серьезное, чем он предполагал, и сразу же перестал гримасничать и смеяться. Какой уж тут смех!
Но вот Тоня пришла кое-как в себя.
— Кеша, — прошептала она, — надо идти и рассказать все отцу Павлу.
— Какому еще Павлу?
— Ну Пашке. Разве забыл?
— Глупая ты, это ж сон. Мало чего может присниться! Если б я знал, так я б вообще тебе не говорил.
— Нет, Кеша, я не глупая. Ты, Кеша, не знаешь отца Павла. Он хороший. Он сказал, чтобы я молилась богу, и тогда бог отдаст моего папу.
— Чудачка! Разве это бог забрал твоего отца?
— Конечно, бог, — убежденно сказала Тоня. — Без бога даже волосинка с головы не упадет.
Тоня отодвинула кастрюлю с ухой на краешек плиты, пригладила на ощупь свою пирамидальную прическу и сказала:
— Ты, Кеша, как хочешь, а я пойду к отцу Павлу. Без отца Павла нельзя.
Кеша сделал вид, будто бы остался недоволен Тоней. Но в душе он был даже немножечко рад. Может, Пашка не такой уж и плохой и запретит им варить Акинфия. Пускай пойдет и узнает. Ноги от этого не отвалятся. И вообще, его дело сторона. Предупредил Тоню — и ладно. Какой теперь с него спрос?
Кеша с нетерпением ждал Тоню и думал, чем закончится вся эта история.
У Пашки Тоня была недолго. Пришла она хоть и грустная, но теперь уже спокойная и строгая, как монашка.
— Ха-ха! — наигранно засмеялся Кеша. — Что он тебе сказал?
— Ты, Кеша, не смейся. Отец Павел сказал — пути господни неисповедимы.
Кеша слабо разбирался в господних путях. Он сердито дернул плечом и сказал:
— Глупая ты, Тоня! Что ж, по-твоему, надо варить?
Тоня посмотрела на Кешу своими грустными ласковыми глазами и вздохнула:
— Я думаю, Кеша, надо варить…