Военные мемуары - Единство 1942-1944 - Шарль Голль

Я не ограничился выступлениями перед свободными французами, разъясняя им их задачи, побуждая их к действию, но одновременно обсуждал с английскими союзниками вопросы, вызывавшие разногласия. Черчилль находился в Каире. Мы завтракали вместе 7 августа. "Я приехал сюда, - сказал он мне, - чтобы реорганизовать командование. Тем временем разберемся в наших спорах относительно Сирии. Затем я отправлюсь в Москву. Вы сами понимаете, что мое путешествие имеет большое значение и причиняет мне некоторые заботы". "В самом деле, - ответил я, - речь идет о трех важных предметах. Первый касается только вас. Что касается второго, имеющего отношение ко мне, и третьего, который относится прежде всего к Сталину: поскольку вы, несомненно, собираетесь сообщить ему, что второй фронт не откроется в нынешнем году, то я понимаю ваши опасения. Но вы легко преодолеете их, как только почувствуете, что ваша совесть спокойна". - "Знайте, - буркнул Черчилль, - моя совесть - это славная девушка, с которой я всегда полажу".

Я в самом деле мог констатировать, что Англия продолжает без всякого зазрения совести обсуждать вопрос о Сирии. 8 августа я встретился с Кэйзи, который, хотя и австралиец по рождению, был государственным министром в лондонском правительстве и в этом качестве нес ответственность за состояние английских дел на Востоке. Он сразу же заговорил о настоятельной необходимости провести выборы в государствах Леванта. Я тут же ознакомил с нашей позицией моего симпатичного собеседника. "Французский национальный комитет, - сказал я ему, - решил, что в этом году не будет выборов ни в Сирии, ни в Ливане, поскольку страна, для которой эти территории являются подмандатными, не считает нужным проводить голосование в момент, когда Роммель стоит у ворот Александрии. Разве проводится голосование в Египте, Ираке, Иордании?"

Тут, перейдя в атаку, я по пунктам перечислил английскому государственному министру причины нашего недовольства политикой, которую ведет Англия вопреки заключенным соглашениям. В качестве вывода я сказал ему то, что говорил уже многим по этому же поводу: "Конечно, в данный момент в этой части света вы гораздо сильнее нас. В связи с нашим ослаблением и учитывая те кризисы, которые разразятся в ряде мест - на Мадагаскаре, в Северной Африке, а придет день - и в самой метрополии, еще усугубляя нынешнее критическое положение Франции, - вы, конечно, в состоянии вынудить нас уйти с Ближнего Востока. Но вы не можете достигнуть этой цели, не возбудив чувства ксенофобии у арабов, а в отношении союзников просто воспользуетесь правом сильного. К чему это может привести? Для вас ко все большему ослаблению ваших позиций на Востоке, а для нас, для французского народа, это будет ничем не смываемая обида..." Кэйзи, недовольный моими замечаниями, нахмурился и заверил меня в своих добрых намерениях, одновременно намекнув, что Великобритания несет какую-то высшую ответственность в этой зоне. Во всяком случае, ни в этот день, ни 11 августа, когда я вновь с ним увиделся, он не возобновлял разговора о выборах.

Маршал Смэтс, премьер-министр Южно-Африканского Союза, был в это время также в Каире. У нас с ним состоялась длительная беседа. Выдающийся деятель и приятный человек, не лишенный, впрочем, некоторых странностей, герой борьбы за независимость в Трансваале, превратившийся в главу правительства доминиона его величества английского короля, бур в мундире английского генерала, он обладал всеми качествами, которые требовались для решения проблем нынешней войны. Столица представляемого им государства, Претория, являла собой в высшей степени эксцентричное зрелище, и его страна, где белые и черные жили бок о бок, не смешиваясь, представляла собой арену самых резких расовых конфликтов. Хотя Смэтсу противостояла в стране довольно сильная оппозиция, он при всем том пользовался реальным влиянием в правящих кругах Лондона. Этой привилегией он был обязан не только тем, что в глазах англичан как бы воплощал успех их завоевания, но также своей дружбе с Черчиллем, которого он сумел покорить в течение немногих месяцев в ту же далекую войну, а теперь сам Черчилль старался, пользуясь подходящим случаем, пленить Смэтса.

Премьер-министр Южно-Африканского Союза выразил мне чувство уважения, которое вызывает у него Сражающаяся Франция. "Если бы Вы, де Голль, не привлекли на свою сторону Экваториальную Африку, я, Смэтс, не смог бы удержаться в Южной Африке. Ибо достаточно было Браззавилю поддаться духу капитуляции, как наступила бы очередь Бельгийского Конго, а после его падения известные элементы в моей стране, которые осуждают наше участие в войне на стороне англичан, несомненно взяли бы верх и вступили бы в сотрудничество с государствами оси. Немецкая гегемония утвердилась бы повсюду на пространстве от Алжира до мыса Доброй Надежды. Уже тем, что Вы совершили в районе озера Чад и на Конго, Вы оказали большую услугу нашей коалиции. Для всех нас важно, чтобы Ваша власть распространилась теперь на все заморские владения Франции и, как я надеюсь, вскоре на саму Францию". Я поблагодарил маршала Смэтса за его любезный отзыв о нас, отметив вместе с тем, что другие союзники, по-видимому, не во всем разделяют это мнение. В доказательство я сослался на активность англичан в Сирии и Ливане, а затем на события на Мадагаскаре и, наконец, напомнил о предстоящей кампании англичан и американцев в Северной Африке, где они старались установить власть, но только не мою.

Смэтс согласился, что "Свободная Франция" вправе чувствовать себя задетой. "Но, - утверждал он, - эти плачевные явления всего лишь преходящие эпизоды. Американцам свойственно всегда ошибаться вначале. Как только они осознают свою ошибку, они умеют делать надлежащие выводы. Что касается англичан, то в их политической практике сказываются две различные точки зрения: с одной стороны, рутина, дух которой поддерживается канцеляриями, комитетами, штабами, а с другой стороны, политика дальнего прицела, которую воплощают в различные периоды различные государственные деятели, опираясь на народные чувства, - в данный момент таким деятелем является Черчилль. Против вас действует первая точка зрения, но могу вас заверить, что вторая благоприятствует вам и в конечном счете она всегда возобладает".

В дальнейшем мы перешли к практическим вопросам, которые выдвигались положением на Мадагаскаре, и Смэтс сказал мне, что англичане еще надеются на сделку с тамошним губернатором, подчиняющимся Виши, но что, как только эта иллюзия рассеется, они возобновят операции, прерванные после взятия Диего-Суареса, попытаются восстановить на острове администрацию, действующую под их непосредственным руководством, и в конце концов передадут власть Французскому национальному комитету, то есть сделают то, что он, Смэтс, рекомендовал им с первого дня. Он дал мне понять, что в той игре, которую англичане ведут по отношению ко мне, они берегут как ценный козырь свое согласие подчинить в определенный момент Мадагаскар Лотарингскому кресту. Лондон получит таким образом средство компенсировать нам те или иные неприятности, которые английская политика приберегает для Франции в других местах. В заключение маршал Смэтс обещал мне, что Южно-Африканский Союз ни при каких обстоятельствах не согласится на то, чтобы Франция была лишена Мадагаскара, а, напротив, будет побуждать Лондон предоставить генералу де Голлю возможность установить там свою власть. Должен сказать, что вслед за этими словами последовали реальные факты в Претории.